Завершился Шлезвиг-Гольштейнский фестиваль
Шлезвиг-Гольштейнский фестиваль, грандиозный по охвату территории, временной протяженности, количеству концертов и числу слушателей, прошедший в этом году под девизом «Настроено по-русски», представил во множестве образцов едва ли не все области российской музыкальной культуры. Любители классики и приверженцы новаций, почитатели оперы, симфонической, камерной, хоровой музыки, фольклора, джаза и всех промежуточных и смешанных жанровых разновидностей могли тут набраться впечатлений.
Принято считать, что широкая публика, как правило, консервативна и неведомому предпочитает давно известное. Такое наблюдается во многих точках земного шара — но только не в Гамбурге и его зоне. Приверженность здешних меломанов новому обусловлена, конечно же, многими факторами, среди коих — исторический менталитет ганзейского города, издавна открытого для свежих идей и достижений разнонациональных культур. Если же говорить непосредственно о музыкальной атмосфере последних десятилетий, то следует вспомнить о воздействии на нее многолетнего легендарного руководителя здешней Оперы Рольфа Либермана, как и выдающихся композиторов Дьердя Лигети, Альфреда Шнитке и Софии Губайдулиной, избравших Гамбург для своего местопребывания и работы.
К слову, авторский вечер Губайдулиной, состоявшийся в рамках фестиваля, вызвал интерес прямо-таки энтузиастический. За квартал от старого театра «Hamburger Kammerspiele» спрашивали лишний билетик. Овации продолжались бесконечно. Успех концерта весьма показателен. Нужно представить себе фон, в который вписывается современное сочинение. Фон этот образует авангардная музыка, всячески в Германии поощряемая. Монопольное положение тут занимают Лахенман и его ученики. Выходящие из-под их пера (или компьютерной мыши) опусы изысканно-сложны или изысканно-примитивны, но изыск этот — для глаз, а не для ушей и тем более сердца. Производимые ими опусы по большей части — мертворожденные. Вот и Хиндемитовская премия, ежегодно в ритуальной обстановке вручаемая на Шлезвиг-Гольштейнском фестивале молодому композитору, в этом году досталась живущему в Карлсруэ венгру Мартону Иллешу за подобную музыку, придуманную ради единственной цели — быть не похожей ни на чью другую, а в действительности состоящую из общих мест постмодернистского письма.
Что же касается Губайдулиной, то каждое ее сочинение действительно неожиданно своей оригинальностью, сказывающейся во всем — в сюжете и названии, духовной и звуковой темах, драматургии и характере развития, тембровом составе. При этом музыка ее — живая, вырастающая из естественной интонации. Наиболее сильный отклик у публики вызвали два опуса. Один — пьеса «На краю пропасти», посвященная композитору Виктору Суслину и возникшая как некое заклинание против нависшей над ним тяжкой болезни (впоследствии отступившей). Солирующей виолончели — эту партию редкостно проникновенно исполнил Иван Монигетти — противостоит ансамбль виолончелей с упрямо возвращающейся секвенцией из заупокойной мессы «Dies irae», и столкновение их, постепенно захватывающее вершинный регистр инструментального диапазона, достигает колоссального накала. Тогда вступают два аквафона (на одном из этих инструментов, открытых и культивируемых Софией Асгатовной, играла она сама), и их ирреальное, космическое звучание приносит умиротворение.
Дуалистический принцип положен в основу и своеобразной инструментальной драмы с элементами театрального действия, наименованной «Превращение». Главный персонаж тут — играющий поначалу в зрительном зале тромбонист в клоунском костюме, воспринимаемый как отшельник, юродивый. Позднее он поднимется на сцену и, облаченный в черное, превратится в фигуру трагедийную. Ему придется отражать агрессивные нападки «коллектива» — квартета саксофонистов. Постепенно, однако, ярость сходит на нет; преодолению ее способствуют виолончелист, контрабасист и исполнитель на тамтаме — последним была сама Губайдулина. Величавая, в пурпурном халате, она выглядела как повелительница судеб.
Двумя сочинениями был представлен на фестивале Родион Щедрин. Гергиев с оркестром Мариинского театра открывали свои (прошедшие с триумфом) концерты в Любеке и Киле фрагментами из его раннего балета «Конек-Горбунок». А хор Берлинского радио и группа танцовщиков Кильского балета интерпретировали созданную двадцать лет назад Русскую литургию, название которой — «Запечатленный ангел» — композитору навеял известный рассказ Лескова. Лишь большим талантам при обращении к церковной традиции и аскетическому четырехголосию удается сохранить приметы индивидуальности. Щедрину удалось. Дирижер Штефан Паркман и все исполнители отнеслись к сочинению с любовью и ответственностью. Тактичная хореография Ларса Шайбнера достаточно естественно объединилась со звучанием музыки, давая полнее ощутить ее мистериальную возвышенность.
Оба композитора, пользующиеся высоким международным признанием, уже давно живут в Германии и здесь, разумеется, особенно хорошо известны. Почтением окружено тут и имя скончавшейся около двух лет назад Галины Уствольской. Прозвучавшие на фестивале Пятая фортепианная соната в поразительной интерпретации Алексея Любимова и Четвертая симфония, «Молитва», в исполнении московского ансамбля «Студия новой музыки» (вокальная партия — Светлана Савенко) вновь дали ощутить непреходящую духовную мощь одного из своеобразнейших художников ХХ столетия.
Уже несколько лет внимание немецкой публики привлечено к Лере Ауэрбах. Уроженка Челябинска, она в шестилетнем возрасте играла фортепианный концерт с оркестром, в 12 лет сочинила первую свою оперу. Музыкальное образование завершила в Нью-Йорке, в Джульярдской школе, а также в Германии. Лера — одаренный литератор, публикует стихи и прозу и за писательскую деятельность удостоена международной Пушкинской премии. Признанию ее как композитора в Европе, особенно в Гамбурге, немало способствовал Джон Ноймайер, поставивший два балета на ее музыку. На нынешнем Шлезвиг-Гольштейнском фестивале Л.Ауэрбах выступила как пианистка в дуэте с талантливой американской виолончелисткой Алисой Вайлерштайн. Первое отделение их концерта, прошедшего в замке Райнбек, вблизи Гамбурга, составили 24 фортепианные прелюдии Шостаковича в транскрипции Леры Ауэрбах для виолончели и фортепиано. Вторая половина вечера воспринималась как дань почтения прежним великим «прелюдистам». Прозвучал еще один цикл из 24 прелюдий, написанных самой Ауэрбах. Тут все находилось в гармоничном равновесии: воздействия классиков — и собственная стать, простота — и изыск, привычный стиль — и экзотические вторжения. Как и слышанные мною ранее сочинения композитора, это добротная, органичная, хорошего вкуса музыка. А ее какой-то надсадный успех я склонен объяснить все тем же — люди радуются, обнаруживая, что произведения современного автора вовсе необязательно невразумительны, некоммуникабельны.
Конечно же, в фестивальный репертуар вошли причисленные давно к классике творения Стравинского, Прокофьева, Шостаковича, Шнитке, которые тем не менее для какой-то части аудитории (это ощущалось по ее реакции) становились открытием, и больше того — откровением. Особенно, однако, примечательно то, что посетители концертов узнали и неизвестные им прежде композиторские имена. Упоминавшаяся «Студия новой музыки», руководимая Владимиром Тарнопольским (дирижер Игорь Дронов) в двух программах, прозвучавших в Киле и Гамбурге, на достойном уровне представила образцы творчества нескольких авторов, в числе коих — Александр Вустин, Фарадж Караев, Сергей Павленко, Светлана Румянцева, сам Тарнопольский. Можно с удовлетворением говорить о серьезности намерений и солидном профессионализме их всех. Наибольшее же впечатление оставили пьесы Вустина, «Героическая колыбельная» и «Музыка для десяти» — парадоксальностью замыслов, непредсказуемостью и притом абсолютной органичностью развертывания звучащей материи, и «Чевенгур» Тарнопольского — тем, что, отказавшись от иллюстрирования поразительной повести Платонова, композитор создал некий чисто музыкальный аналог ее фантасмагорического, абсурдистского слога. Оба мастера трагифарсовых звуковых инсталляций поднимаются до исторического, мировоззренческого обобщения.
В очень интересной программе Ансамбля Дмитрия Покровского наряду с традиционным фольклором разных районов России были исполнены — с редкостным совершенством! — сочинения Владимира Мартынова, Александра Раскатова и Сергея Беринского. Для собравшихся в одном из гамбургских храмов многочисленных почитателей русской песни стало совершенно очевидным, что между разделенными многовековым расстоянием художественными мирами существует духовное и стилевое родство. Особый успех выпал на долю Раскатова, автора тонкого по колориту цикла «Голоса замерзшей земли».
Михаил Бялик
