К 100-летию со дня рождения Ираклия Андроникова
Однажды — в долгой, неспешной беседе на даче его в Переделкине — Андроников вдруг, прервав сюжет разговора, сказал задумчиво:
— Всю жизнь я писал о Лермонтове и всю жизнь любил Гоголя...
Несмотря на парадоксальность, в этом неожиданном признании не было ничего загадочного. По крайней мере, для тех, кто знал Ираклия Луарсабовича. Не было хотя бы уже потому, что любил он не только Гоголя, писал не только о Лермонтове, но чуть ли не обо всех выдающихся мастерах отечественной культуры. Перелистайте его «Рассказы литературоведа» и «Великую эстафету»: Лев Толстой и Шаляпин, Яхонтов и Уланова, Качалов и Рихтер, Тынянов и Шкловский, Шота Руставели и Расул Гамзатов, Шостакович и Горький...
Вклад Андроникова в русскую культуру огромен и в значительной мере уникален. Это он демократизировал, если можно так выразиться, традиционное литературоведение, сделав его достоянием всякого читающего человека, создав, по сути дела, новый жанр — яркий, увлекательный, но не утративший свои родовые достоинства. Это ему принадлежит честь и заслуга утверждения на литературном Парнасе устного рассказа, который, обретя печатную форму, в значительной мере обогатил художественную литературу и нас с вами. Это он...
Впрочем, мне пришлось бы слишком часто повторять эти слова, ибо новаторство Андроникова — литературоведа, писателя, рассказчика, актера, телевизионщика и популяризатора культуры проявилось буквально во всем, к чему прикасался, нет! — чем увлечен, одержим был этот удивительный человек всю свою долгую и счастливую жизнь.
Не понаслышке знаю, однако, что Ираклий Луарсабович не любил разговоров о собственных успехах и достоинствах. Ирония и самоирония, в высшей степени свойственные ему, словно силовое поле, ограждали его от вальяжности этакого мэтра, олимпийца, небожителя. Я уже не раз благодарил судьбу и провидение за то, что они так щедро даровали мне долгое, радостное общение с этим, по словам Корнея Чуковского, «колдуном, чародеем, чудотворцем...» Общение, которое за двадцать лет превратилось в искреннюю дружбу, обогатившую меня основательнее, чем мои университетские штудии.
А ведь у него были все основания смотреть на мир свысока: лауреат Ленинской и Государственной премий, заслуженный деятель искусств РСФСР, народный артист СССР, доктор филологических наук, почетный академик...
Ни разу за все годы наших встреч, бесед, споров, поездок по памятным местам России я не слыхал из уст Андроникова ни одного их этих званий. А вот обыденного, даже низкого слова он не гнушался. Оно органично входило в его речь, которая всегда была простой и ясной, но высокой и завораживающей в своей простоте.
Конечно, по канонам юбилейных публикаций мне следовало бы назвать хотя бы главное из содеянного мастером. Но кто не знает — благодаря блистательным телефильмам Ираклия Луарсабовича, радиопередачам — «Загадку Н.Ф.И.» и " В первый раз на эстраде«, «Римскую оперу» и «Горло Шаляпина», «Ошибку Сальвини» и «Обед в честь Качалова», «Как я попал в дом Толстого» и «Кудматую бокру»?..
Кто не посетует на меня, начни я перечислять такие великолепные рассказы, этюды, миниатюры, поистине детективные истории, как «Заколдованное стихотворение», «Сокровища замка Хохберг», «Тагильская находка» или «Что хранилось на улице Графтио».
Рассказывать о человеке, которого любишь и которого знают и любят все, — самое трудное. Тем более если только что у тебя вышла книжка, посвященная этому человеку, многим и долгим путешествиям с ним.
Однако...
Однако далеко не все, что почти двадцать лет записывал я в своих дневниках и дорожных блокнотах, оказалось под обложкой «Загадки И.Л.А». Но особенно благодарен я за возможность рассказать читателям «Культуры» что-то новое и им еще неизвестное милейшей Ольге Геннадиевне Осиповой, смотрителю и хранителю мемориального кабинета создателя и первого директора Московского государственного музея А.С.Пушкина — Александра Зиновьевича Крейна. Среди огромного количества бумаг, хранящихся в этой скромной комнатке, она отыскала добрый десяток страниц, исписанных или отредактированных рукой Ираклия Андроникова, который был добрым другом и духовным покровителем (термин мой, извините!) этого прекрасного Пушкинского Дома. Мало того что не так-то просто было ей «пыль веков от хартий отряхнуть», она еще и подготовила для меня настоящее досье андрониковское! Автографы эти бесценны, ибо хранят фрагменты страниц нашей культуры. И вместе с тем это свидетельства нашей быстротекущей жизни, дружеского общения людей выдающихся.
Словом, если со временем будет собрана еще одна книга об Ираклии Андроникове, досье из Пушкинского Дома — конечно, с согласия его нынешнего главного хранителя Евгения Анатольевича Богатырева — перекочует на ее страницы. Будет на них и письмо, которое в феврале 1968 года — ровно сорок лет назад — Ираклий Луарсабович написал Александру Зиновьевичу. А вы сегодня станете первыми читателями этого удивительного андрониковского — по духу и стилю — послания, которое, я уверен, убедительно подтверждает все сказанное об этом человеке выше.
Дорогой Александр Зиновьевич!
Операция, да еще такая сложная, какую перенес я, — вообще не сахар, даже при том условии, что меня оперировал сам Александр Александрович Вишневский, и мне теперь другая цена, несравненная с той, которая была мне до этого, — шутка сказать: шов Вишневского превращает меня как бы в подписное полотно великого мастера.
Ясно, что, лежа в хирургической клинике и даже после нее — в послеоперационный период, — многое пропускаешь: нельзя одновременно дремать под наркозом и выступать на эстраде. И я пошел на это сам, добровольно. Но если бы я знал, что пропущу встречу в Пушкинском музее с друзьями нашими из Михайловского — с Гейченко Семеном Степановичем, с Евгенией Николаевной, с Татьяной Юрьевной, со Шпиневым Василием Яковлевичем, — я бы отложил операцию. Я предпочел бы мучения телесные духовной зависти, на которую теперь обречен.
Происходит она прежде всего из желания видеть этих людей, которые совершают ежедневный подвиг культуры, что, по-моему, не уступает воинской доблести. И я отмечал бы этот высокоблагородный труд самыми высокими признаниями общественной и государственной важности этого дела.
Я пропускаю встречу с людьми, посвятившими себя Пушкину, ушедшими в одно из самых святых мест на Земле. Но ежедневно жертвующими ради этой любви, ради своей благороднейшей цели удобствами городской жизни, преимуществами научной работы в библиотеках, привилегиями, которыми пользуются в населенных городах люди, не имеющие никаких заслуг и не совершающие никакого подвига.
Я теряю возможность пожать руку людям, с которыми меня сроднило и все больше роднит мое — личное — приобщение к Пушкину и к этим святым местам благодаря Всесоюзному Пушкинскому празднику поэзии, который уже был и будет теперь отмечаться из года в год. Готовясь к этому дню и после него, когда я сопровождал осенью прошлого года группу переводчиков русской литературы на многие языки мира, я ближе увидел жизнь заповедника и ощутил, как Семен Степанович и сотрудники этого бесконечно прекрасного музея поэзии и просторов сумели превратить удаленный уголок в столицу духа! И приезд в Москву этих любимых людей, этого замечательного коллектива во главе с вдохновенным мастером литературной науки, поэтом музейной культуры, живого слова, блистательным посредником между эпохами и людьми — это важный день в нашей московской пушкинской жизни. И я огорчен, более того — подавлен, что не могу быть в числе хозяев на сегодняшней встрече, не могу послушать наших гостей и лично выразить глубочайшее уважение к Михайловскому и его замечательным обитателям — в нашем Московском музее Пушкина.
Передайте, дорогой Александр Зиновьевич, мою любовь, привет, радость по случаю их приезда, который огорчен для меня болезненным, немощным моим состоянием, каким-то запустением энергии.
Как хорошо, что они — друзья наши — здесь! Как плохо, что меня нет. Но мысленно я, конечно, тоже здесь, возле Вас. Жму руки нашим гостям, желаю им успеха и успеха встрече. А если приехала Любовь Джалаловна — ей не забудьте передать мой привет. И вам всем привет и славное слово вам за то, что проводите эту встречу.
В общем, Вы найдете, как все это сказать.
А я остаюсь Пушкинского музея и Ваш
Ираклий Андроников 4.11.68 г.
Слова, взятые в заголовок этих заметок, Ираклий Луарсабович сказал о тех, кто свято хранил и хранит одно из самых святых мест нашей Родины — Пушкинское Лукоморье. Но он многие годы и сам был среди них. Его трудом и талантом, его неукротимой энергией жил и сегодня живет Пушкинский праздник поэзии в Михайловском. Он и сам, никогда не говоря об этом, совершал ежедневный подвиг культуры. Своей жизнью. Трудами своими. Своим незаурядным талантом созидателя и творца.
Алексей Пьянов
