Этот актер обладает редкой способностью играть героев как с положительным, так и с отрицательным обаянием. Особенно увлекательны миксы в пределах одной роли. Это сразу дает объем персонажу. Разве можно забыть его героя из фильма «Мой сводный брат Франкенштейн» или сыщика Кристофоро в спектакле «Любовь глазами сыщика» — мудреца и психотерапевта, хамоватого и благородного, то есть одновременно отталкивающего и притягательного?
— Первый вопрос все-таки о театре. Художественный руководитель Театра имени Владимира Маяковского Сергей Арцибашев дает вам шанс проявлять себя в новом качестве?
— Весной мы выпустили спектакль «Опасный поворот». Это психологический детектив Джона Пристли. Перевод делал Александр Чеботарь под руководством Виталия Вульфа. Тема спектакля вечная — ложь, недоговоренность. Эта тайна между людьми все время хочет вырваться наружу. Однако для признания нужна смелость, мудрость и умение просчитать последствия на несколько ходов вперед. И персонажи спектакля все время балансируют в попытке компромисса. Мой герой — успешный бизнесмен, жесткий тип, умный, уверенный в себе, твердо стоящий на ногах человек. Умеющий держать удар, строить интриги и противостоять им. Раньше я не появлялся на сцене Театра Маяковского в подобных ролях. Театралы меня больше знают по острохарактерным и комедийным ролям.
— Ваших поклонников восхищает одинаковая органика в ролях отрицательного и положительного обаяния. Как вам это удается?
— Недавно я сыграл гениального ученого Льва Ландау (название фильма обсуждается) и Адольфа Гитлера (8-серийный телевизионный проект «Легенда об Ольге»). В таком контрасте — особая прелесть актерской профессии.
В фильме про Ландау будет прежде всего история его взаимоотношений с женой. Мы как бы видим все ее глазами. Там будут некоторые пикантные моменты его личной жизни — истории его романтических увлечений. Я прочитал книгу мемуаров Коры, жены Ландау, встречался с учениками Ландау и с его сыном. Мне видится образ Ландау как великого экспериментатора во всем. Я искал зерно роли в том, что этот ученый ставил эксперименты не только с математическими формулами, числами, но и с живыми людьми.
Играя Гитлера, я единственный раз не был адвокатом своей роли: Гитлер — это зло, причем не только XX века, но всей истории человечества. Вне всяких сомнений, этот человек обладал гипнотическими способностями. Он прожигал собеседника взглядом насквозь, манипулировал толпой, словно удав кроликами. Мне было любопытно исследовать эту личность.
— Какое ощущение у актера в гриме Гитлера, например? Вам важно было портретное сходство?
— Не так давно я играл роль Петра III в фильме «Серебряный самурай». Там — полная свобода в выборе грима, поскольку наши современники вряд ли помнят, как выглядел император. Для более известных исторических персонажей, конечно, нужны какие-то элементы узнаваемого облика. Но я всегда говорю режиссерам: «У нас не конкурс двойников». Прежде всего моя интерпретация того или иного героя. Пусть зритель поймет, что это актер Спиваковский, рассказывающий определенную историю. Например, для меня эталоном исполнения роли исторического персонажа стала работа Сергея Каюмовича Шакурова в роли Брежнева.
— Вас нечасто приглашают в фильмы жанра экшн и боевики?
— Я восхищаюсь своими коллегами, которые играют в боевиках: в кадре перезаряжают оружие, бьют пяткой в ухо противнику. Вообще-то я играл в нескольких детективных историях. Можно еще вспомнить моего Степку Подкову в фильме Хотиненко «1612». Я рад, что мне предложили сняться в военной картине. Но справедливости ради нужно сказать, что предлагают прежде всего психологические драмы. В этом жанре мне интересно исследовать причину, по которой человек решается на преступление. Я всегда пытаюсь, чтобы зритель сопереживал моему герою, даже если он совершает подлые поступки.
Мне запомнилась моя работа в сериале «Одна тень на двоих». Я играл интеллигентного человека, скрипача, ставшего убийцей. Чтобы не соскальзывать на штампы героя с отрицательным обаянием, я пытался копнуть глубже: он это делал из ревности и от зависти к другу. Мой герой и погибает так, чтобы подозрение упало на его друга. Что же творилось в душе этого человека при жизни? На съемках меня сбрасывали с крыши шестиэтажного дома. Конечно, подстраховывал трос, но это был рискованный трюк.
— Некоторые кадры фильмов свидетельствуют о вашей смелости. Почему вы снимаетесь без каскадеров?
— Я вообще в жизни человек не то, чтобы трусливый, скорее опасливый и осторожный. Но иногда в кадре страх меня покидает. На съемках фильма Валерия Тодоровского «Мой сводный брат Франкенштейн» мы вместе с Сергеем Гармашом ходили по карнизу пятого этажа. Вся прелесть этих кадров была в том, что одновременно внизу виден тротуар и при этом есть крупные планы наших лиц. На съемках фильма «Дом образцового содержания» приходилось погружаться под воду в минусовую температуру А уж сколько раз меня расстреливали из разного вида оружия, душили, закалывали, да и сам я предпринимал разные формы самоубийства. Но я все это делаю с огромным удовольствием, поскольку это моя профессия, и я счастлив быть в ней востребованным.
— Многие актеры пренебрегают эпизодами в кино. Почему вы не отказываетесь?
— Для меня не важен объем роли и количество съемочных дней, а для меня важен характер, который мне предстоит сыграть. Я снялся в эпизоде в фильме Никиты Михалкова «Утомленные солнцем — 2». Это история лейтенанта на переправе, неврастеника, который с пеной у рта пытается исполнить приказ. Его свои же и убивают. Нелепая смерть вдвойне трагична. Ведь он и пороха-то не нюхал. Два съемочных дня, 2 — 3 минуты на экране. Но эти два дня Михалков работал только со мной. И это было замечательно. Никита Сергеевич сказал верные слова: «Именно из таких эпизодов и складывается кино. И представление о войне».
— Одни режиссеры любят актеров спорящих, другие не терпят возражений. Какая позиция более продуктивная?
— Честно говоря, настоящие режиссеры всегда прислушиваются к творческим предложениям актеров. Я вообще сторонник лаконизма, поэтому минимизирую текст роли. Как говорил Мейерхольд: «Слова — это причудливые узоры на канве поведения». Признаюсь, я мечтаю сыграть роль без слов, немого или давшего обет молчания. Если бы сейчас был немой кинематограф, то я был бы самым счастливым актером.
Марина Квасницкая
