Два года назад мне довелось попасть на утренний класс балета в Берлинской Штаатсопер. Урок вел Андрей Клемм. В негромкую речь педагога, которому не было еще и сорока, внимательно вслушивались все звезды труппы во главе с Владимиром Малаховым. В нынешнем году судьба Андрея совершила крутой поворот — он стал постоянным педагогом Парижской Оперы. Таких виражей в жизни воспитанника Московского хореографического училища было немало. Сначала Андрей попал (не сомневается, что посчастливилось!) в Классический балет к Наталии Касаткиной и Владимиру Василеву, которых вспоминает с большой благодарностью: «Труппа была небольшая, и нас сразу же вводили в репертуар. За восемь лет станцевал много разных партий — знания на всю жизнь». Потом работа в Бонне, Берлине и частые «педагогические гастроли» по миру: Америка, Нидерланды, Франция. Нынешним летом Андрей Клемм был приглашен в Москву, чтобы провести двухнедельные мастер-классы в Большом театре.
— Два года назад вы сказали, что большим творческим потрясением для вас оказались встречи с артистами Парижской Оперы. Теперь вы постоянно работаете в этом театре.
— У французских танцовщиков уникальное отношение к балету. Они готовы танцевать каждый день, менять стили, роли, амплуа. Этуали могут выходить на сцену по два раза в день, и вы никогда не услышите от них жалоб. Случается, Орели Дюпон утром репетирует классику, вечером танцует сложнейший модерн, а на следующий день ведет и утренний, и вечерний спектакли. Такое подвижничество свойственно всем: от первых солистов до артистов последнего ряда кордебалета. Элизабет Платель, руководитель балетной школы Парижской Оперы, ежедневно в 10 утра делает класс в театре и лишь потом спешит в школу. Мануэль Легри, по-моему, вообще не уходит из театра, присутствует на всех репетициях вторых составов, непонятно, как ему хватает сил. Танец и жизнь для французских артистов — синонимы.
— Парижская Опера с опаской относится к «чужакам», предпочитая французских специалистов. Вам же предложили длительное сотрудничество, и, по-моему, вы первый иностранец, с кем этот театр подписал бессрочный контракт?
— Но это случилось не сразу. Сначала пригласили на две недели, потом на месяц. Отрабатывал и возвращался в Берлин. Затем позвали на год, к концу которого и предложили постоянный контракт. Этого хотели артисты, которым я очень благодарен.
— В ваши функции входит только проведение ежедневного класса?
— Не только, хотя и такой нагрузки (в Парижской Опере несколько классов подряд по полтора-два часа) было бы вполне достаточно. В труппе ежегодно проводится традиционный внутритеатральный конкурс, в котором участвуют все, кто хочет повысить статусное положение в театре. Артист готовит две вариации и исполняет их на основной сцене в Пале Гарнье. В зале находится не только жюри, но и зрители забивают театр до отказа, правда, аплодисменты строго запрещены. К нынешнему конкурсу я готовил мужской класс, и это была очень интенсивная работа, которую называют «нью экспириенс», что можно перевести как новый опыт, новые впечатления. Я столкнулся с подобной практикой впервые и волновался не меньше своих учеников, но конкурс прошел успешно: двое артистов получили более высокие контракты и стали первыми танцовщиками. Это хороший результат.
— Вы начали преподавать весьма рано, когда артисты балета думают только о танцевальной карьере. Увлеклись педагогикой в Берлине?
— Нет. Тайное желание попробовать свои силы в педагогике жило во мне всегда, даже в ученические времена. Уже в училище воспринимал замечания педагогов немного со стороны и прикидывал, как можно объяснить это движение по-другому. Это была своего рода игра. А первые педагогические пробы были еще до Берлина. Тогда я танцевал в Боннской Опере, балетную труппу которой возглавлял Валерий Панов. Мой друг и одноклассник Дмитрий Руднев пригласил меня на время отпуска вести вместе с ним интенсивные балетные курсы в Америке. С этим багажом я оказался в Берлинской Штаатсопер. Там, конечно, знали о моих американских уроках, но воспринимали меня только как танцовщика. Помог случай: педагог попросил заменить его на один день. Класс артистам понравился, и мне дали возможность повторить урок. После этого предложили дать еще двадцать классов. А на следующий сезон заключили два контракта: на ведение классов и на работу танцовщика.
— Трудно работать с артистами Большого?
— Впечатления самые замечательные. Все работают с невероятной отдачей, пашут до седьмого пота и выполняют все замечания. Мне передается их азарт. Нет такого отношения — де мы все сами знаем, уже всему научились, что это вы тут приехали нас испытывать. Наоборот, от меня просят новые комбинации, выполняют сложнейшие заноски, каскады прыжков. Мне показалось, что технический уровень труппы стал гораздо выше, заметен прогресс в работе стоп. Сегодня артисты Большого могут танцевать все.
— Полезны ли артистам такие краткосрочные смены педагогов?
— Для труппы встречи с другими педагогами необходимы. Это ведь старинная российская традиция — приглашать педагогов из других стран. Примеров множество, еще во времена Петипа Энрико Чеккетти не раз приезжал в Россию. Замечательно, что Алексей Ратманский об этом не забыл.
— Ваш класс для артистов Большого чем-то отличался от класса в Парижской Опере?
— Каждый урок — новый спектакль, который нужно сочинить. Экспромт может спасти, может быть, только один-два раза. К каждому классу педагог готовится заранее, так что вчерашний урок всегда отличается от сегодняшнего. Результат достигается только при условии, что педагог чувствует конкретных танцовщиков, с которыми занимается. В парижском репертуаре много модерна, и утром артистов надо чуть-чуть расслабить. Артистам Большого я давал большую нагрузку. С легкостью они выполняли сложные силовые комбинации.
— Вы не оговорились, класс — это не разминка, а спектакль?
— Мастерство танцовщика зависит не только от техники, важно духовное наполнение. И происходит это у каждого артиста на утреннем классе — день ото дня. Нужно и душу разбудить, и проработать все тело до последней фаланги пальца, подготовиться к тем трудностям, с которыми придется столкнуться днем на репетиции, а вечером — на сцене. Урок, в котором нет танцевальности, вряд ли таким задачам соответствует. Перед каждым классом ставлю себя на место артиста, стараюсь не забывать, как себя чувствуют ноги утром, если накануне был классический спектакль, или в каком состоянии пребывает тело после вчерашнего модерна. Пытаюсь построить урок так, чтобы снять усталость, помочь аккумулировать силы. Я — не сторонник нервировать артистов виртуозными комбинациями, которые даже запомнить сложно. Движения должны быть логичными и жить во времени, стоит давать возможность их пропевать и протанцовывать. Набор па стараюсь не делать коротким, такие превращают класс в ритуал и полностью исключают внутреннюю импровизацию. Одно задание должно подготавливать следующее, в этом — драматургия урока, что и делает его спектаклем. Все выполняют одно и то же, но не безлично, а с учетом индивидуальности, только тогда урок становится живым.
— Вы окончили Московское училище по классу начинавшего тогда педагога Александра Бондаренко. Сегодня — он известный мастер. Поддерживаете ли вы отношения?
— В Москве бываю регулярно, отсюда я родом, и здесь мне всегда хорошо. Со своим педагогом никогда не терял контактов. Александр Иванович Бондаренко, конечно, посмотрел мой класс в Большом. Потом мы встретились и не просто поболтали о жизни-планах-семье, а поговорили о конкретных проблемах балетного тренажа, о разработке стоп, о развитии комбинаций. Получился диалог коллег, а не только разговор между учителем и учеником. Мне вообще повезло с педагогами. В «Классическом балете» нам преподавал Наум Азарин, до сих пор иногда ловлю в своем голосе азаринские интонации. Да и в составлениях комбинаций вспоминаю его уроки. В институте нам замечательно преподавал Анатолий Борзов.
— Вы еще танцуете?
— Несколько лет назад перешел на характерные роли, их было несколько в моем берлинском репертуаре. Был уверен, что в Париже на сцену уже не выйду, но меня заметил Матс Экк и попросил исполнить характерную роль в его балете «Дом Бернарды» по кровавой драме Гарсия Лорки «Дом Бернарды Альбы». Премьера в Пале Гарнье состоялась в канун нашей православной Пасхи, 26 апреля. В спектакле заняты восемь человек, в том числе четыре этуали Парижской Оперы. Моя роль небольшая, но все равно пришлось потрудиться, войти в форму и понервничать. Возвращаться на сцену, тем более в окружении звезд, приятно. «Дом Бернарды» — сюжетный модерн-балет. Сюжетность для меня важна, мне всегда ближе танец со смыслом. У Экка мысль в каждом движении, каждом шаге, каждом жесте. Потому этот спектакль можно с интересом смотреть несколько раз. А ведь чаще бывает по-другому: посмотришь модерн-опус один раз, и больше уже не хочется.
— Предвидятся другие актерские работы?
— Предстоит еще одна работа. В Париже Джон Ноймайер возобновляет «Даму с камелиями», я репетирую роль Отца. В других составах этой партии — Лоран Илер и Микаэль Денар.
— Слышала, что Михаил Барышников присутствовал на премьере «Дома Бернарды».
— Он смотрел и генеральную репетицию, и премьеру, а потом сказал: «Классно, что Экку пришла идея занять тебя в характерной роли. Здорово». В Париже Барышников готовился к фестивалю в Афинах и занимался у меня в классе. Говорил добрые слова, ему мой урок напомнил о работе с Асафом Мессерером, у которого мне тоже довелось поучиться.
— Неужели Барышников еще делает классический урок?
— Да, он в форме, занимается, выполняет все движения, даже прыгал в конце урока. Конечно, делает все очень аккуратно и невероятно мягко. Я не ожидал, что Барышников настолько открытый человек, удивительно обаятельный, всегда готовый к общению. Прощаясь, он сказал: «Учи французский обязательно. Тебе пригодится».
— Учите?
— Обязательно освою, стараюсь брать со слуха. Немецкий и английский же выучил без педагогов.
Елена Федоренко
