Два концерта Александра Лазарева с НФОРом
Персональный абонемент Александра Лазарева в Доме музыки в прошлом сезоне не только помог вновь утвердить имя одного из крупнейших российских дирижеров на московских афишах, где оно долгое время появлялось лишь эпизодически, но и способствовал установлению теснейшего контакта маэстро с Национальным филармоническим оркестром России. Всего за год с небольшим Лазарев дал в столице пять концертов, четыре из которых — с НФОРом (больше него с оркестром за этот период выступали только сам Владимир Спиваков и главный приглашенный дирижер Ион Марин). И весьма характерной особенностью практически всех программ стало доминирование в них «программной» музыки.
В свое время, когда Лазарев работал в Большом театре, случалось слышать утверждения, что он — дирижер скорее симфонический, нежели оперный. Кстати, нечто подобное говорили также о Юрии Темирканове, Валерии Гергиеве и многих других маэстро, позволявших и позволяющих оркестру становиться одним из главных участников спектакля, не жертвуя его многокрасочностью в угоду певцам. Впрочем, Лазарев при этом всегда прекрасно чувствовал вокал, и те из солистов Большого, кто сумел найти с ним общий язык, до сих пор с ностальгией вспоминают о совместной работе и ходят едва ли не на все его концерты. Но Лазарев с первых же шагов в Большом явил себя и подлинно театральным дирижером, как правило, легко находя общий язык с режиссерами. Теперь, когда маэстро появляется в опере лишь эпизодически, да и то не в нашей стране, его театральность проявляется, в частности, в самом выборе исполняемых произведений, а также в стремлении комментировать свои программы, дабы публика лучше представляла, что эта музыка в себе заключает именно в драматургическом плане.
Концерт в Доме музыки проходил в рамках абонемента НФОРа и ММДМ «Музыка, рожденная словом». Лазарев включил в программу два чрезвычайно редко звучащих сочинения — симфоническую поэму «Полуденная ведьма» Антонина Дворжака (по балладе К.Эрбена) и рапсодию «Тарас Бульба» Леоша Яначека, добавив к ним куда более известного «Манфреда» Чайковского. Привыкший в рамках своего именного абонемента общаться с публикой посредством изящных преамбул и комментариев, маэстро решил продолжить эту линию и теперь. Однако на сей раз в зале собралась отнюдь не только его публика. К тому же, решив посвятить вечер памяти Святослава Федорова, Александр Николаевич перед началом слишком уж долго предавался воспоминаниям о своих встречах с этим замечательным человеком, вызвав сперва недовольный ропот, а потом уже и нетерпеливые аплодисменты аудитории. Несколько обескураженный, Лазарев все-таки в сжатом виде прокомментировал и первую часть программы, предварительно проведя нечто вроде устного плебисцита, в котором желающие услышать эти комментарии вроде бы взяли верх.
«Полуденная ведьма» — неведомый для многих шедевр Дворжака, названный Лазаревым «маленькой симфонией», — была исполнена с тем абсолютным попаданием в материал, когда кажется, что лучше просто и быть не может. А комментарий с примерами, помимо того, что помог публике сориентироваться в незнакомом произведении, показал еще и то, насколько глубоко проник дирижер в образный строй этой музыки, точно представляя себе, подобно хорошему оперному режиссеру, что именно должно происходить на таком-то или таком-то такте.
Превосходно прозвучал и «Тарас Бульба» Яначека. Я бы сказал, что это исполнение нисколько не уступает известной записи Саймона Рэттла с оркестром «Philharmonia», и даже, пожалуй, было интереснее по интерпретации, опирающейся, помимо всего прочего, также и на близкое знакомство с гоголевским текстом.
«Манфреду» повезло значительно меньше. В том ли дело, что темпы были подчас слишком затянуты (у Лазарева общее время звучания составило 56 минут, тогда как, например, у Владимира Федосеева в прошлом сезоне — 49; с другой стороны, на записи Евгения Светланова длительность и вовсе 58 минут), или в чем-то ином, но только чем дальше, тем больше форма начинала ускользать и симфония ощутимо «провисала», приобретая несколько тяжеловесный и хаотичный характер. Возможно, маэстро еще и выбило из колеи неадекватное поведение публики, принимавшейся аплодировать после каждой из частей, хотя более вероятным кажется все же, что «Манфред» — попросту не самое близкое ему из сочинений Чайковского. Во всяком случае, в этот конкретный вечер их отношения не сложились.
Кстати, комментария к «Манфреду» зал так и не услышал. А в следующем концерте, состоявшемся в конце января в Большом зале консерватории в рамках филармонического абонемента НФОРа «Дирижерский карт-бланш», где исполнялись сочинения Отторино Респиги и Сергея Рахманинова, Лазарев решил и вовсе от этого отказаться, о чем, право же, стоит пожалеть. Легко предположить, сколь интересными могли бы стать его соображения, к примеру, о связях Респиги с русской музыкой или о малеровском влиянии на Рахманинова...
В первом отделении прозвучали «Римские празднества». В отличие от двух других, более популярных частей «Римского триптиха» Респиги — «Фонтанов Рима» и «Пиний Рима», — позднейшие «Празднества» уже в куда меньшей степени относятся к изобразительной музыке и почти не ассоциируются с импрессионизмом. Уступая тем в изысканности, «Празднества» привлекают более яркими и сочными красками. Лазарев вместе с НФОРом выжали из этого талантливого, но не претендующего на глубину сочинения, кажется, все возможное, устроив настоящее звуковое пиршество.
Глубины зато было в достатке во втором отделении, где прозвучала Третья симфония Рахманинова, оказавшаяся, кстати сказать, первым непрограммным сочинением в этих пяти лазаревских концертах. Третья симфония чрезвычайно непроста для интерпретации, ее надо буквально выстраивать по кирпичикам, и малейшая небрежность, недоработка или просто поверхностный подход грозят обвалом всему зданию, что мы не раз наблюдали даже у весьма прославленных маэстро. Лазарев же, можно сказать, был внутри партитуры, вжившись в нее до полного погружения и самоотождествления, но вместе с тем не теряя контроля над формой и игрой оркестра. В его интерпретации присутствовали и вдохновение, и глубина, не говоря уже о высочайшей степени мастерства. Так рахманиновские симфонии звучали, кажется, лишь в лучшие времена Светланова и Госоркестра...
Дмитрий Морозов
