В балете «Раймонда» в Мариинском театре дебютировала Софья Гумерова
Балерина — из поколения, которое пришло в Мариинку в момент передряг середины 1990-х. Выпускница Вагановской академии была в числе лидеров, но, как большинство ярко заявленных молодых дарований, не оказалась шлягерной звездой. Впрочем, имена артисток такого плана вообще не гремят: в ее исполнительской манере нет авантюризма, показного, демонстративного, нарочитого. Нет волевого подчинения себе партии, роли, спектакля, демонстрации собственной личности: это артистка для роли, для спектакля, в котором она выступает.
Романтическая загадочность облика исполнительницы пришлась впору Сильфиде, словно сошедшей со старинного гобелена, затем в Pas de quatre. Элегантность и внятность танца — в партии Герцогини Альбы в «Гойя-дивертисменте». В балете «В ночи» Роббинса Софья Гумерова танцевала второй, «строгий» дуэт — но в этой строгости светилась любовь, как позже в «Юноше и смерти». Ее танец отличают точная манера и вкус, которые не лезут в глаза, но эта неброская скромность по-настоящему дорога. «Это серое безобразие — точная копия того безобразия, которое носит миссис ван Олстин Фишер» (О’Генри). А когда театр увлекся баланчинскими постановками, обнаружилось, что балерина все это уже подразумевала в своем «Лебедином». Красота и самоигральность танца, не требующие дополнения чрезмерной драматической аффектацией, — не ее открытие, но именно у нее наиболее выразительны, хотя Гумерова это никогда не акцентирует. Она интуитивно чувствует стиль хореографии. Поэтому празднично хороша в вариации из «Пахиты» и баланчинских «бессюжетностях». Ни у кого так точно не получалось дыхание «Шотландской симфонии». Она свободно владеет всеми тремя «Драгоценностями»: «Изумрудами», «Рубинами», «Бриллиантами». У нее — одной из немногих — Баланчин не одинаков в разных постановках (а теперь в «Раймонде» каждая вариация получила свое лицо). Даже в экстрим форсайтовской хореографии она привносит неспешность гармонии. В «Раймонде» Софья Гумерова танцевала подругу главной героини. Балерина плела такое нежное и изысканное кружево в довольно протяженной вариации, что эта партия стала одной из лучших ее работ и, пожалуй, лучшим исполнением в театре последних лет. К самой же Раймонде Гумерова примерилась недавно в бенефисе Ильи Кузнецова.
Этот спектакль из тех немногих, которые даже в нынешнее время ускоренного освоения репертуара остаются напоследок. «Раймонда» — тест на профессионализм, профессиональное понимание театра, спектакля. Вдобавок к чисто физической выносливости и технической надежности балет требует тонкой нюансировки танца и выстроенности роли. Недаром постановка совпала с появлением Художественного театра.
Софья Гумерова заметно волновалась — и чем дальше к финалу, тем ощутимее. Не все было безукоризненно технически, аллегровые фрагменты почти скомканы. Но мир ее героини был понятен в каждом па. Определяющей сценой спектакля стало адажио сна — мир безупречной гармонии, поток счастья, идеальной любви. Движение совершенно — кружение, поющая пластика. В реальности эту гармонию никак не трогает сарацин. А встреча с ним во сне — проверка мира Раймонды на истинность, примерно того же порядка, как сам спектакль-тест на мастерство. У Раймонды нет отвращения к Абдерахману (она ведь сама бросается к нему на руки в поддержках) — идет осознание себя и борьба с искушением в себе. Сейчас об этом сюжетном нюансе редко вспоминают (последняя, кому удавалось это сыграть, была Дарья Павленко). Потом, наяву, Раймонде неприятна встреча с Абдерахманом — но долг этикета превыше всего. И в начале танца графини ее руки разворачиваются так строго, словно запрещают заподозрить в слабости. Манера танца Софьи Гумеровой безупречно подходит Прекрасной даме академического балета. Особенно заметна эта особость, когда рядом с нею оказываются две подруги. У Раймонды ноги величаво длят движение, развертывая танец как процесс. Рядом две ноги подбрасываются на высоту почти в два раза большую — выполняют элемент, но к танцу это отношения не имеет. Обычно сложно оправдываемый переход переживания от похищения к гибели сарацина и празднованию победы Жана де Бриена Гумерова сыграла неброско, и оттого нестыковки сгладились. Страх сбывающегося сна сменяется болью при виде смерти, и венец победителю — не радость или торжество, а констатация восстановленной гармонии, выполнение долга и дань этикету.
Партнером Гумеровой был Данила Корсунцев. Дуэт, особенно в сцене сна (у Корсунцева это адажио тоже стало главным в спектакле), получился на редкость согласованным. Вообще же танцовщик в последнее время заметно изменился. Раньше он не бывал таким раскрепощенным, но и устало-небрежным. Выступление второго партнера, Андрея Яковлева (2-го), дебютировавшего в партии Абдерахмана, удачей не назовешь. Когда-то неплохо занимавший должность Жана де Бриена, а теперь вдруг подавшийся в его антагонисты, Яковлев демонстрировал нелепую провинциальную манеру и суетливость. Такой сарацин вряд ли способен стать предметом соблазна. Хотя театр понять можно: способных к переноске балерин, да еще и темпераментных танцовщиков в труппе дефицит.
Остальной же состав нередко демонстрировал разницу в отношении к спектаклю. В двойке вариаций Яна Селина показала феноменальное чистописание, Мария Чугай усиленно взбрыкивала ногами, а голову если и поворачивала, то безотносительно утвержденных в классическом танце канонов. Проблемы были и в кордебалете, причем даже количественные. Молодежь разучивает свои партии с точки зрения технических достижений, старшие еще задумываются о роли, месте в спектакле, да, в конце концов, о манере танца.
Ирина Губская
