Итоги Кинофестиваля в Сан-Себастьяне
Обратите внимание на то, что перед словом «простые» в названии этой заметки кавычки не открываются, а после слова «вещи» — не закрываются. Потому что на Кинофестивале в Сан-Себастьяне не было одноименной ленты Алексея Попогребского, победившей в этом году в Сочи, выигравшей четыре приза в Карловых Варах и один — во Владивостоке.
В дивном приморском, точнее, приокеанском городе в Стране басков вообще не было ни одной ленты из России. Ни в одной из программ. Но русская тема тем не менее звучала в кинозалах весьма отчетливо. И победа в конкурсе картины американского китайца Уэйна Вонга «Тысяча лет добрых молитв» может парадоксальным образом рассматриваться как наша.
Дело не в том, что в фильме пару раз едва ли не целиком звучит песня «Катюша». И не в том, что один из важных персонажей — наш соотечественник. Картина не просто сделана по-восточному мягко и медитативно. Она заставляет нас вспомнить выдающиеся образцы советского и российского кинематографа, в которых речь шла об обычной жизни простых людей. В эту жизнь порой врывается Большая Политика, очень многое, казалось бы, в ней меняя. Однако на поверку частная жизнь отдельного человека выглядит важнее этой самой политики, сложнее, многограннее. Более того, именно в простой жизни часто можно отыскать ответы на проклятые вопросы, перед которыми пасует пытливый ум государственника.
У нас подобные картины появлялись постоянно со времен оттепели — «Дом, в котором я живу», «Летят журавли», «Баллада о солдате», «Рабочий поселок», «Друзья и годы», «Монолог», «Чужие письма», «Слово для защиты», «Охота на лис», «Маленькая Вера». Кинематограф новой России продолжил эту линию «Тоталитарным романом», «Возвращением», «Коктебелем», «Свободным плаванием», «Простыми вещами». В умах многих представителей нашей кинематографической общественности победа ленты Попогребского в Сочи ознаменовала стремление к тому, чтобы в отечественном кино восторжествовал истинно российский подход к отображению действительности.
Вообще-то такой кинематограф всегда существовал и за пределами наших границ. Итальянский неореализм и чехословацкая «пражская весна» известны в мире гораздо больше. Но в Риме неореализма нынче днем с огнем не сыскать, а в Праге отдельные замечательные попытки режиссера Яна Сверака и некоторых его коллег являются лишь исключением, подтверждающим правило: кино «пражской весны» принадлежит истории. Победа «Тысячи лет» в Сан-Себастьяне удивительна потому, что кино о простой жизни, простых людях и простых вещах возникло на сей раз не в Европе, а в самых что ни на есть Соединенных Штатах. И сделано это кино китайцем.
К Илань, даме не первой молодости, давно живущей и работающей в Америке, приезжает из Китайской Народной Республики старый папа. Он хочет помочь дочери наладить личную жизнь. Готовит ей замечательную еду, пытается отыскать приличного спутника, волнуется, когда дочь поздно возвращается домой. Женщина тяготится старомодными представлениями господина Ши о том, что такое хорошо и что такое плохо, неохотно ест, заявляет отцу, что уже давно выросла и вообще это не муж ее оставил, а она сама бросила китайского супруга ради русского коллеги, который, однако, не может жениться — в Москве осталась семья. Папа, погоревав, смиряется и уезжает. Дочь остается, и вроде бы ничего не изменилось. На самом же деле само пребывание странного и трогательного китайца сделало жизнь в маленьком спокойном городке чуть лучше. Папа не мог помочь дочери, но он приехал для того, чтобы помочь, — вот что важно! Дочь просит его уехать, и старик отправляется осматривать красоты США. А его новую знакомую, пожилую иранку, с трудом говорящую по-английски, невестка отправляет в дом престарелых — он наверняка тоже находится в живописном месте. Старики мешают молодым своими попытками наладить жизнь, в которой уже ничего не понимают. Но наверняка и китайская возлюбленная русского учителя, и богатый доктор, который предпочел буржуазную степенность назойливым прелестям нынешней иранской жизни, рано или поздно поймут несомненную и высшую правоту своих родителей. Скорее всего, это случится поздно. Но и в этом случае светлая грусть сделает существование Илань и неведомого нам сына очаровательной персидской мадам чуть более осмысленным.
Двадцать лет назад, на рубеже 80-х и 90-х годов ХХ века, в мировом кино шла борьба двух направлений. Одно именовалось неоакадемизмом, второе — неоварварством. Победило второе. Имена Дэвида Линча, Эмира Кустурицы и, между прочим, Павла Лунгина стали всемирно популярны именно в свете неоварварства, активно в их картинах присутствовавшего. Победа скромной, тихой, очень простой ленты Вонга вполне может знаменовать собой своеобразный реванш. Правда, неоакадемизм — это всегда пышность, яркость, постановочное богатство. (В этом смысле лунгинский «Остров» столь академичен, что автора «Такси-блюза» в нем узнать крайне сложно.) Варварам, которые остались на своем месте, противостоят ныне приверженцы «нового аскетизма», «новой простоты». Очевидно, диспозицию изменили события, происшедшие в мире за последнее время, а также технологические процессы в самом кинематографе. Ведь на протяжении своей вековой истории кино всегда напрямую зависит от социальной ситуации и технического прогресса.
Варваров в конкурсе Сан-Себастьяна было предостаточно. Были качественные, как, например, Дэвид Кроненберг со своими «Восточными обетами». Знатный канадец открывает перед зрителями неприглядный мир русской мафии, обосновавшейся в Лондоне. Не менее знатные российские прокатчики выпускают ленту у нас под названием «Порок на экспорт», а замечательного немецкого артиста, беженца из ГДР Армина Мюллер-Шталя, известного здесь по десяткам лент, именуют в рекламе Стайлом, пребывая, таким образом, в едином с автором состоянии неоварварства, с той лишь разницей, что у Кроненберга это — художественный прием, а у наших кинодеятелей — элементарная необразованность.
«Обеты» интересны и увлекательны. Кроненберг — хороший режиссер, знающий свое дело, а Виго Мортенсен, Венсан Кассель, Наоми Уоттс и вышеупомянутый Стайл — актеры превосходные. Однако стоит признать, что интерес эта качественная лента представляет все-таки прежде всего тематический. Русские в Лондоне — это нынче модно и интересно. Это нынче надо смотреть. Любопытно, кстати, что для придания нехорошему персонажу Касселя еще большей непривлекательности его сделали латентным гомосексуалистом. Если бы такое случилось с европейским негодником, вполне могли бы воспоследовать протесты. Но русские — кто их там разберет! И наверняка похудевший Мортенсен, прибывший в Сан-Себастьян в усах и бородке клинышком, не думал, что стал удивительным образом походить на товарища Ленина. Может быть, он, к его счастью, и не знает, как выглядел вождь мирового пролетариата.
Соревнование «Обетов» и «Молитв» стало главной и интереснейшей интригой фестивального конкурса. Однако выяснилось это уже при подведении итогов. Ведь многие полагали, что основным претендентом на победу станет не лента Вонга, а работа младшей дочери Мохсена Махмальбафа Ханы, сделавшей хорошую картину «Будда рухнул от стыда», в которой как бы в подражание великим клемановским «Запрещенным играм» показана жизнь афганских детей в той местности, где когда-то стояли статуи Будды, взорванные талибами. Главная героиня, потрясающая шестилетняя девочка Бактай, хочет ходить в школу, научиться читать и писать. Этому мешает не столько бедность, сколько орава соседских мальчишек, которые проводят дни в бесконечных играх. То они — талибы, поймавшие американского шпиона, то — американцы, схватившие террористку. «Я не хочу! — кричит Бактай. — Мне не нравится играть в войну». Но мальчишки не слушают и только кружат вокруг и понарошку стреляют из своих палок и веток. «Падай! — советует Бактай ее друг, уже лежащий на земле. — Умри и будешь свободна!»
Картина была хорошо принята и получила второй по значению приз, что, безусловно, является большой победой 19-летней кинематографистки и всего дома Махмальбафов, штаб-квартира которого находится ныне в Душанбе, а фильмы производятся в основном на французские деньги. Однако в контексте борьбы новой простоты и нового варварства эта лента смотрится все же несколько дидактичной для того, чтобы ее причислили к простым. Для варваров же она слишком безыскусна.
Искусности было достаточно в южнокорейском костюмном триллере «Тени во дворце», где юная медичка расследовала убийство одной из своих товарок. Кровавые нравы мрачного Средневековья представлены здесь в виде бесчисленных женских страданий, причем не только нравственных. Одной девушке загоняют иголки под ногти, второй эти самые ногти вырывают. Третья, чтобы сообщить важные сведения, вышивает иероглифы на собственном бедре... Камера долго и подробно всматривается в эти процессы, и когда на пресс-конференции постановщица Ким Мечжун заявила, что история Кореи писалась мужчинами, а она делает попытку что-то в этой истории подкорректировать, хочется проявить мужской шовинизм и пожелать дамочке в высоких сапогах пожить немного на севере Корейского полуострова, где ее страсть к кровище была бы удовлетворена полностью.
Избыточное варварство этого женского фильма контрастировало с недостаточным варварством ленты с другого конца света. Чилийско-уругвайско-аргентинский фильм называется «Убить всех» и посвящен теме борьбы с солидарностью спецслужб в деле сокрытия преступлений военных режимов. Однако лента Эстебана Шредера представляет собой зрелище в такой степени анемичное, что уже через полчаса становится неинтересно следить за интригой, а предсказуемость финала делает все это совместное кинопредприятие в высшей степени ненужным ни варварам, ни простакам.
Под занавес на подмогу корейской феминистке прибыл датско-шведский постановщик Симон Стахо, прославившийся мрачными лентами «День и ночь» и «Банг-банг, орангутан». В новой ленте «Крошка Дэйзи» он заставляет нас смотреть на юную актрису, пытающуюся найти работу, и ее крошечную дочурку, которая начинает вопить в самые неподходящие моменты. Артистка играет хорошо, но крошка орет еще лучше. А главное — сильнее и громче. Истошный детский рев стоит в ушах еще несколько часов после просмотра. Ребенок, вопящий полтора часа, делает пребывание в зрительном зале невозможным. Понятно, что в сытой Скандинавии неоварварам так и хочется эпатировать буржуазную публику, но все-таки хотелось бы, чтобы для этого эпатажа использовались более изобретательные и более художественные средства.
Эти три ленты наглядно продемонстрировали кризис неоварварства и сделали победу фильма Уэйна Вонга более чем естественной. А для нас, представителей далекой страны, режиссеры которой иногда умеют делать хорошие, простые фильмы, — немножко и своей.
...Замечательный господин Ши рассказывает своей иранской подруге про то, что он был инженером-ракетчиком, учился в Москве, знает русский. Персидская мадам отвечает, что не любит коммунизм. Китайский дедушка тихо говорит, что на самом деле коммунизм неплох, только его делали «плохие руки». «Ах, перестаньте! — восклицает мадам на своем ломаном английском. — Плохие руки, плохие ноги и мозг плохой!» С этим, право же, трудно не согласиться. Особенно нам.
Сергей Лаврентьев
