В этом сезоне камерный оркестр «Musica Viva» будет отмечать свое 30-летие. Из них последние 20 лет коллектив возглавляет известный российский виолончелист и дирижер, замечательный музыкант Александр Рудин. Пройден огромный путь, и сейчас без преувеличения «Musica Viva» является одним из наиболее ярких камерных коллективов. Быть может, не в последнюю очередь потому, что Александр Рудин в течение многих лет развивает направление исторического исполнительства, когда для каждой эпохи находится своя стилистическая манера. Особая линия — сотрудничество с выдающимися зарубежными артистами аутентичного направления: с «Musica Viva» выступали сэр Роджер Норрингтон, Кристофер Хогвуд, Руль Диелтис, различные певцы. Визитной карточкой оркестра стало представление публике малоизвестных или ранее неисполнявшихся в России произведений. Концерты «Musica Viva» — это и праздник от встречи с прекрасной музыкой, и увлекательное путешествие в мир прошлого. Как сейчас живет «Musica Viva», какие проблемы и творческие планы в юбилейный сезон — об этом рассказывает его художественный руководитель, Александр РУДИН.
— Позвольте вас поздравить. Наконец оркестр «Musica Viva» обрел государственную поддержку. Каков теперь статус коллектива?
— Напомню, что оркестр двадцать лет был приписан к Владимирской филармонии. Два года числились в Центре Павла Слободкина, с которым музыкантам оркестра пришлось судиться. Частично их требования были удовлетворены. Вспоминать об этом уже не хочется, и надеюсь, что все — позади. Я лично с удовольствием играл бы в этом прекрасном зале, в который после скандала мы, естественно, не могли ступить. Жаль, что в условиях, когда в Москве существует дефицит хороших в акустическом отношении залов, он используется не в полную силу.
Потом мы были частным предприятием, со всеми плюсами и минусами. Потом обратились в Департамент по культуре Правительства Москвы и нашли там понимание и поддержку. Теперь мы — муниципальный оркестр. Точное название — Московский камерный оркестр «Musica Viva». Это дает значительную стабильность в финансовом отношении: у наших музыкантов есть гарантированная зарплата и, как говорили в советские времена, «уверенность в завтрашнем дне». Правительство Москвы решило и наши проблемы с репетиционной базой, которой мы долгое время были лишены. Будем в Доме культуры МЭЛЗа: город оплачивает большую часть аренды. Там хороший зал, сейчас спешно делается ремонт, и, похоже, начнется активная жизнь. Может быть, не только концертная, но и театральная, так как зал изначально проектировался для спектаклей.
— Многие камерные оркестры сейчас, по сути, — фантомы и действуют как фестивальные. Собираются на программу, состав постоянно меняется, оркестранты мигрируют из коллектива в коллектив.
— У нас ситуация иная. Удивительно, но, несмотря на достаточно стесненное финансовое положение все эти годы, текучесть кадров была минимальная. Должен сказать, что больше половины артистов работают много лет. В связи с изменением статуса, я собираюсь даже немного увеличить состав — пока на одного человека в каждой группе. Сейчас ждем решения, будет ли с 2009 года выделен нам правительственный грант. Надеюсь, что все это — начало какого-то нового периода в жизни «Musica Viva».
— Вы один из немногих академических музыкантов, кто принял и пропагандирует принципы аутентичного исполнительства старинной музыки. Теперь это делать легче, так как появилось молодое поколение музыкантов — воспитанников факультета исторического и современного исполнительства Московской консерватории. Эти ребята, кажется, играют и в «Musica Viva»?
— Да, но их пока немного. Я хотел бы продолжать сотрудничество с факультетом и активнее привлекать их студентов в наш оркестр. Разумеется, если речь идет о хороших специалистах. Всегда надо разграничивать намерения и реальные возможности. Если музыкант играющий разбирается в стиле, то ему цены нет. Если же он только знает, но не умеет — это другое. Я планирую походить к ним на экзамены, послушать, чтобы отобрать наиболее продвинутых ребят.
— Вы используете старинные инструменты, исполняя произведения Баха, Моцарта?
— Мы играем на современных инструментах, на металлических струнах, хотя я с удовольствием использовал бы и барочные. Как ни странно, дело не в струнных, а в духовых инструментах. Отличия в строе, технологии игры — музыкантам сложнее перестроиться. Кроме того, дело не во внешних атрибутах — жильных струнах или низком строе. Сэр Роджер Норрингтон, который выступал с «Musica Viva», говорил, что инструментарий не играет здесь главной роли. Он сам много дирижирует обычными оркестрами и добивается с ними тех же результатов, что и от аутентичных.
— В последние сезоны у вас состоялись удачные проекты с зарубежными исполнителями. Например, до сих пор вспоминается оратория «Сотворение мира» Гайдна. Вы будете продолжать такие проекты?
— Последние сезоны в Москве стало обычным, а иногда и модным приглашение иностранных вокалистов. У нас в этом сезоне также будет минимум два проекта такого рода. В нашем филармоническом абонементе запланирована оратория Генделя «Ода святой Цецилии». А в мае — «Времена года» Гайдна.
— Вы сами отбираете солистов?
— Нет, филармония мне предлагает, и чаще всего я с ними знакомлюсь прямо на первой репетиции. Но в случае с Генделем — я раньше сотрудничал с этими певцами. Также с «Musica Viva» выступят иностранные инструменталисты. В один вечер со «Святой Цецилией» мы сыграем две оркестровые сюиты Баха. Во флейтовой сюите будет солировать Андраш Адориан — замечательный музыкант, с которым мы давно дружим и выступаем. Еще в сезоне состоится концерт с русской программой, намеченный на январь 2009 года. Планируем исполнить Первую симфонию Чайковского, «Вариации на тему рококо», возможно, прозвучат увертюра Алябьева и одно специально заказанное сочинение современного автора — Андрея Головина. А в марте сыграем Реформационную симфонию Мендельсона, одну из его увертюр и Концерт Шумана с Николаем Луганским.
— Вы упомянули Алябьева. Сейчас вы выпустили целый диск с его музыкой. Расскажите об этом проекте.
— Когда называют имя Александра Алябьева, то все вспоминают только одно его сочинение — «Соловей». А ведь он был очень плодовитым композитором, автором симфоний, балета «Волшебный барабан», опер-водевилей, музыки к драматическим спектаклям, в частности, к шекспировской «Буре». Музыка очень хорошо написана, с профессиональным знанием оркестра, богатая в мелодическом плане. Кстати, вряд ли многие знают, что мелодия дуэта Татьяны и Ольги «Слыхали ль вы» вовсе не принадлежит Чайковскому, а является цитатой из романса Алябьева, которая использована в «Евгении Онегине» для передачи атмосферы деревенской усадьбы 1820-х годов. В то же время Алябьев — человек драматической судьбы, по ложному обвинению сосланный в Сибирь.
Мы предложили бельгийской звукозаписывающей фирме «Fuga libera» проект диска с разными сочинениями Алябьева, они заинтересовались его творчеством — и вот в результате диск увидел свет.
— А где вы нашли ноты? Пришлось сидеть в архивах?
— Как это ни удивительно, но многие произведения у нас издавались. Просто об Алябьеве основательно забыли. Рад, что мы что-то сделали для его возрождения. Но это лишь одно из «белых пятен» в истории русской музыки.
— Вы много гастролируете — не только как солист, но и как дирижер. С какими интересными коллективами доводилось сотрудничать?
— Знаете, самые интересные оркестры не всегда являются самыми знаменитыми. Например, очень приятное впечатление оставил Уральский молодежный симфонический оркестр. Я уже выступал с этим коллективом, еду к ним вновь, а затем у нас намечен совместный концерт в Москве. Уральский молодежный оркестр — проект Свердловской филармонии совместно с Музыкальным колледжем и консерваторией. Они растят кадры для «взрослого» оркестра. Играют замечательно. Вообще с молодыми приятно иметь дело.
Я с удовольствием выступаю и с оркестром кафедры оперно-симфонического дирижирования Московской консерватории. Недавно я играл с ними Концерт Сен-Санса, а в сезоне предстоят еще Тройной концерт Бетховена и шумановская программа, где я буду также дирижировать.
— Мендельсон, Шуман, Сен-Санс. Вы, судя по всему, предпочитаете играть только музыку классико-романтической эпохи?
— Я не принадлежу к числу музыкантов, специализирующихся на современной музыке, но все же никогда не отказываюсь от ее исполнения. Периодически играю Сильвестрова, участвовал в записи его авторского диска, также с оркестром мы записали целый диск с произведениями Бориса Чайковского. В моем репертуаре — сочинения Эдисона Денисова, у него, кстати, я в свое время учился инструментовке. Люблю музыку Андрея Головина, его сочинение для виолончели с оркестром прозвучит в концерте 25 января.
— Вы, кажется, еще исполняли опусы Галины Уствольской вместе с Алексеем Любимовым.
— Да. Когда мне что-то предлагает Алексей Борисович, то я, как правило, соглашаюсь. У него всегда необычные проекты. Например, в начале сезона он пригласил меня принять участие в программе, посвященной Вагнеру.
Мы исполнили две пьесы на темы Вагнера. Красивая, не без пафоса музыка. Не знаю, привлекла бы она меня сама по себе, но в ансамбле с Любимовым ее играть было интересно. Так получилось, что я приезжал с гастролей прямо в Малый зал консерватории и не было возможности много репетировать. Но мне как раз нравится в Любимове то, что с ним можно играть «авантюрно». У нас с ним, как мне кажется, есть некие общие флюиды, мы «чувствуем» намерения друг друга. Репетиции, безусловно, — вещь хорошая, но если нет взаимопонимания, то ансамбля все равно не будет.
— Вы сами дирижер, и, когда играете как солист, случается, что маэстро за пультом вам мешает?
— Бывало. Но я стараюсь в таких случаях не конфликтовать. Считаю, что в тандеме дирижер — солист, все-таки первый — главная фигура, и бестактно влезать и учить музыкантов, как надо играть. Потом какие-то моменты всегда обговариваются до репетиции, а если возникают проблемы, то порой достаточно взгляда, кивка головы, чтобы дать понять свои намерения. Но в принципе совсем криминальных ситуаций в моей практике не случалось.
— А вам доводилось играть с нашими корифеями? С Евгением Светлановым, например?
— К сожалению, нет. Я должен был с ним в Москве исполнять «Шеломо» Блоха, назначили число, а потом у меня были намечены гастроли в Тбилиси — дирижерская программа с Камерным оркестром Лианы Исакадзе. Но буквально за две недели дату московского концерта внезапно перенесли как раз на время моей поездки в Тбилиси. А я не привык не соблюдать договоренности и обещания. И я поехал дирижировать. Это был приятный концерт, но по значимости, конечно, несопоставимый с возможностью выступить со Светлановым. Так наше общение и не сложилось.
— Знаю, что вы принимали участие в уникальной, в определенном смысле, записи, заняв на время место концертмейстера группы виолончелей в оркестре Лондонской филармонии...
— Это был Второй фортепианный концерт Чайковского с Владимиром Федосеевым за пультом ЛФО. Мне позвонил Михаил Плетнев, и мы встретились с ним и Алексеем Бруни, чтобы проиграть вторую часть концерта. Там, как известно, огромный сольный эпизод трио — первой скрипки, виолончели и фортепиано. Потом мы полетели в Лондон, и на меня произвел большое впечатление сам процесс записи. Нас представили оркестру, все расселись, вышел Владимир Иванович, и запись началась. Без всяких репетиций, подробной работы. И получилось вроде бы удачно.
— Да, звучит просто замечательно. Вам доводилось выступать с Плетневым-дирижером?
— Несколько раз. С ним как раз играть очень удобно. Он правильно понимает свою задачу и всегда стремится следовать за солистом. Случалось музицировать с ним и в камерном ансамбле: исполняли Квинтет Танеева. Общаться с таким выдающимся музыкантом очень интересно в любом репертуаре.
— Как вы относитесь к тезису, что сейчас надо любой концерт превращать в акцию, а то публика не придет?
— В чем-то это справедливо, так как по нынешним временам вся жизнь — сплошная акция. Вообще-то, зависит от характера артиста. Если он не склонен к шумихе, то он и не будет создавать вокруг себя излишний ажиотаж. Мне кажется, что концертов стало действительно слишком много, и наше исполнительское дело утратило элемент свежести, первозданности и священнодействия, если хотите. Сейчас в Москве по 25 концертов в день проходит! Мне кажется, что-то необыкновенное должно быть в процессе самого концерта, в том, как встречаются токи, идущие со сцены, с энергетикой зала. Вот в этом заключается магия искусства. А у нас оно потеряло свою первоначальную интимность, и люди идут на концерт с другими ощущениями и ожиданиями, чем это было еще тридцать лет назад. Время сейчас другое — более жесткое и агрессивное. Мне мама рассказывала, как проходили концерты во время войны. Играли Софроницкий, Нейгауз, и тогда обстановка была совсем другая. Ни о каких акциях не могло быть и речи. Люди приходили из-за любви к музыке и слушали, сидя в пальто в холодных залах.
— Как у вас в оркестре поставлен менеджмент? Вам приходится ходить «на тусовки», чтобы заводить связи, контакты, что-то выбивать для оркестра?
— Нет, я не хожу, так как я не привык у кого-то что-то просить. Потом, не хочу терять понапрасну время.
— А если выпадает свободное время, то чему его посвящаете?
— Я человек крайне неорганизованный, поэтому в свободное время могу просто побыть дома, что-то почитать. Правда, достаточно часто я хожу на концерты.
— Вы слушаете своих коллег? Эта сейчас такая редкость!
— Мне интересно то, что делают другие. Я ходил, скажем, слушать Берлинский филармонический оркестр — там было много поучительного. Бываю и на более скромных именах. В любом случае происходит обогащение, даже когда исполнение не очень удачное. Отрицательный опыт — тоже опыт. Что касается того, сколько нужно слушать музыки, то это — сложный вопрос. Огромное количество информации, много записей — тоже вредно. Во всем должен быть здравый смысл.
— Вы по-прежнему ведете класс камерного ансамбля? Почему не специальную виолончель?
— Считаю, что я полезнее в камерном классе, чем в сольном. Предпочитаю заниматься чисто художественными задачами, а не технологией. Несмотря на то, что у меня был замечательный педагог Лев Евграфов, дававший прекрасную школу, я как-то особенно никогда не интересовался этой сферой. Быть может, потому, что мне от природы все давалось без особых проблем. Хотя на мастер-классах я с удовольствием занимаюсь с виолончелистами. Но тут немного другой формат — видишь студента один-два раза, и разговор идет опять же о более общих вещах.
— А не было желания уехать за рубеж и там преподавать?
— Действительно, в трудные 1990-е многие мои коллеги уехали за границу в поисках лучшей жизни — творческой и материальной. Теперь, когда в России обстановка стабилизировалась, они внезапно стали испытывать любовь к своей стране и интерес к тому, что здесь происходит. В 1989-м я год преподавал в Академии имени Сибелиуса в Хельсинки, но решения об отъезде принимать не стал. И сейчас думаю, что все сложилось к лучшему. Все, что хотел, я смог реализовать именно в России.
Евгения Кривицкая
