Чайковский и Шекспир в программе РНО
Тяжело приходится современному музыканту. Классическая музыка, как мы узнали, убита, и спокойно игнорировать это извещение можно лишь с высоты прожитых лет. Но если твоя жизнь в музыкально-академическом искусстве в самом расцвете или, тем паче, только начинается, а планам несть числа? Не утопично ли в миллионный раз ставить в программу замусоленный шедевр? Мучаясь, как бы не повториться, и ожидая, что кто-то сей шедевр сегодня услышит впервые и он волшебным образом оживет. Можно просеивать архивы в надежде на то, что публика оценит некогда забытый опус; чаще не оценивает. Совсем новая музыка — отдельная тема. Трудно, трудно, что и говорить.
Английский музыковед и композитор, знаток российской музыкальной истории Джерард Макбёрни с дирижером Владимиром Юровским рассудили, что сегодня нет иного способа оправдать очередное исполнение знаменитых увертюр-фантазий Чайковского, кроме как вписать их в подобающий (более, чем просто умозрительный) контекст. Итогом этих размышлений стала литературно-музыкальная композиция «Шекспир и Чайковский», представленная в Концертном зале имени Чайковского. Макбёрни выступил автором концепции и составителем программы. Юровский дирижировал Российским национальным оркестром, игравшим «Ромео и Джульетту» (увертюру и фрагменты из неосуществленной оперы), «Бурю» и музыку к «Гамлету».
Действо имело хотя и незначительные, но все же приметы спектакля. Актер Константин Хабенский, читая строки из пьес Шекспира в переводе Пастернака (прочесть пьесы в оригинале поможет репетитор английского языка), старался походить на Гамлета, в котором есть, по собственному признанию героя, «что-то отчаянное». Участвовали три весьма достойных вокалиста. Сопрано Татьяна Моногарова поначалу олицетворяла восторженную Джульетту, когда пела с тенором Всеволодом Гривновым (Ромео) дуэт. Во втором отделении она перевоплотилась в страдалицу Офелию. Бас Максим Михайлов с черепом бедного Йорика и саперной лопаткой изображал неунывающего Могильщика и пел веселую песенку в традициях Мельника Даргомыжского. На балконы выходили духовики и играли зычные фанфары. Что-то мало-помалу происходило и со светом.
Выиграла ли в итоге музыка Чайковского? Пожалуй, в чем-то выиграла, если учесть ее взаимодействие с другими видами искусства, соседство знакомого и малоизвестного, поздних редакций с фрагментами ранних. В драматургию целого удалось удачно вплести первый вариант вступления из увертюры «Ромео и Джульетта», спаяв его с сохранившейся заключительной сценой с Патером Лоренцо. Затем настала очередь «Бури». Второе отделение составила вся музыка к «Гамлету», вобравшая в себя, помимо одноименной увертюры-фантазии и нескольких оригинальных номеров, медленную часть Третьей симфонии, струнную Элегию памяти Самарина и одну сцену из «Снегурочки». (Напомню, что в кинофильме «Гамлет» с участием И.Смоктуновского звучит вовсе не эта музыка, как уверяли некоторые слушатели своих соседей, а другая, специально сочиненная Шостаковичем.) В этом антураже и знакомые темы зазвучали по-новому.
Контекст пошел увертюрам на пользу, но идеально было бы преподнести их не просто добротно, как это сделали маэстро с оркестрантами, а более образно, захватывающе. Но этому что-то мешало. То излишняя торопливость, свойственная влюбленному веронскому юнцу, но не подходящая увертюре Чайковского, а тем более рассудительному и неизменно точному в жесте Юровскому. То, напротив, чрезмерная сдержанность, которая, вопреки уверениям принца датского («учитесь сдержанности, которая всему придает стройность»), приводила лишь к статике и флегме (особенно пострадало Andante в увертюре «Гамлет», соло гобоя). Одна мелочь озадачила — первый фагот сыграл всего-то «с» вместо привычного слуху «cis» (во втором такте от «F»), и тема Andante изменила гармонический облик, сразу став банальнее. А в музыке Петра Ильича и без того, увы, банальностей хватает. И лишь худрук РНО Михаил Плетнев, пожалуй, отлично умеет их сглаживать. Исполнение же «Бури» напомнило собственную оценку Чайковского: «Еще менее удовлетворительно и недостойно своей программы пестрое попурри, носящее название «Бури». Впрочем, в этом письме Балакиреву Чайковский обругал решительно все свои программные симфонические произведения — так сильно не хотелось ему писать симфонию «Манфред»: «Я вовсе не думаю, что программная музыка а la Berlioz есть вообще ложный вид искусства, но лишь отмечаю тот факт, что мной на этом поприще не сделано ничего замечательного».
Того самого «Манфреда», которого Чайковский все же написал, Владимир Юровский и РНО успешно сыграли несколькими днями ранее в «Оркестрионе», готовясь к гастролям по США. В компанию к нему попала Сюита из балета «Поцелуй феи» Стравинского в версии Юровского (известного дивертисмента коснулись множественные изменения в деталях), доставившая автору этих строк наибольшее удовлетворение. Думается, стихия маэстро Юровского в большей мере — все же век ХХ. Ну а что до музыки Чайковского — те «слабости пера», что не удается сгладить, можно при должном умении обратить в достоинства.
Татьяна Давыдова
