Кто сможет поверить, что этому худощавому стройному рыжеволосому пану шестьдесят лет? Даниэль Ольбрыхский, сыгравший в ста пятидесяти фильмах, по-прежнему молод. С ранней юности ему сопутствовала потрясающая удача, он помножил ее на свое огромное трудолюбие, упорство и азарт и — стал звездой. Все трюки в своих фильмах Ольбрыхский выполнял без дублеров, был не только актером, но профессиональным фехтовальщиком и наездником. Его снимали Вайда и Лелуш, Занусси и Михалков, Гофман и Маргаретте фон Тротта. Роль в «Жестяном барабанщике» немецкого режиссера Шлендорфа принесла ему «Оскара». Перечислить все призы и награды, полученные за сорок лет работы в кино, не сможет и сам пан Даниэль. По сей день он невероятно популярен у нас в России. ...Когда нет съемок, он живет за городом, позволяет себе расслабиться и отпустить бородку. Много свободного времени проводит на свежем воздухе, ездит верхом, боксирует и фехтует. В его доме есть специальный тренажерный зал. В отличие от многих кинозвезд ХХ века Ольбрыхский востребован по сей день и постоянно снимается в Польше, Франции, России. За сорок лет артист сыграл Гамлета, Пилата, Андрея Кмичица, Рея Батлера и Карла ХII. А сейчас играет героев нашего времени: шпионов, дипломатов, журналистов. Ольбрыхский не боится небольших, второстепенных ролей, исполняет их виртуозно и поэтому не простаивает. Не успел он сняться в «Турецком гамбите», только что триумфально прошедшем по экранам России, как был вместе с Никитой Михалковым приглашен Кшиштофом Занусси в фильм «Персона нон грата», посвященный сложным отношениям российской и польской дипломатии. Соотечественники любят Ольбрыхского не только как героя гигантских исторических полотен, непревзойденного любовника польского кино. Но и как человека чести, последнего рыцаря, способного открыто отстаивать свои принципы.
Вернувшись из Парижа, где он десять лет жил и работал, Ольбрыхский понял, что больше не сможет жить ни в одном большом городе, даже в своей любимой Варшаве. Он всегда любил природу, любил небольшие польские старинные городки на Висле. Был у него домик в одном из самых красивых польских городов, в Казимеже-над-Вислой, где можно несколько часов идти по набережной и любоваться бескрайними песчаными берегами. Но за сто двадцать километров в столицу не наездишься. А вот от маленького Прушкова можно домчаться за полчаса. Там, под Прушковым, в живописном местечке Подкова Лясна и живет сейчас Ольбрыхский вместе со своей женой и импресарио пани Кристиной, а также с котом, йорк-терьером и двенадцатилетним арабским жеребцом по имени Цудны — «Чудный» в переводе на русский. В пятнадцати минутах ходьбы от его дома находится симпатичный, обвитый виноградной лозой ресторан «Белый дворик». Туда и пришел по лесной просеке на нашу встречу пан Даниэль, в спортивной куртке и веселой вельветовой кепке, более похожий на дачника, чем на знаменитого артиста.
— Когда началась ваша феерическая карьера, вы, пан Даниэль, были невероятно молоды. В 19 лет снялись у Нафетера в «Раненом в лесу », в 20 лет были приглашены Анджеем Вайдой на съемки фильма «Пепел». И сразу стали одним из самых востребованных актеров в Польше, а потом и в Европе. Как отнеслись к этому ваши близкие?
— Отец мой был публицистом, интеллектуалом, и кино казалось ему чем-то несолидным. Тогда его можно было понять. Мой старший брат по профессии — физик. И отцу хотелось, чтобы я тоже получил солидную специальность врача или юриста. Профессия артиста казалась отцу рискованной и ненадежной. Время показало, как он прав! Артист даже самого высокого ранга зависит не от своего таланта, характера и трудолюбия, а от обстоятельств, от режиссера и продюсера. Впрочем, мне грех жаловаться на судьбу. Я востребован, мне хорошо платят. Я постоянно снимаюсь. В 2002 году сыграл у Анджея Вайды в фильме «Месть». Какой там блестящий текст, какие партнеры: Гайос, Поланский, Северин! Кстати, и в театре я больше ста раз сыграл в «Мести» роль шляхтича Чешника. Пьесу эту посмотрели более ста тысяч польских зрителей. В 2003 году я снялся у Ежи Гофмана в «Старой сказке». Прошлый год был особенно удачным: я снялся в «Турецком гамбите» и во Франции сыграл в двух фильмах. В одном снимался вместе с Софи Марсо, играл бывшего агента КГБ, ставшего потом мафиози. И еще сыграл лорда Винтера в фильме «Миледи» по Александру Дюма. Кстати, в детстве я обожал Дюма и зачитывался «Тремя мушкетерами». Но тем не менее с сентября 2004 года я — безработный. Вот в чем риск нашей профессии. К счастью, «звездная болезнь» меня миновала. Ведь если бы первые успехи вскружили мне голову, на профессии уже тогда можно было бы поставить крест. Благодаря Вайде меня узнал мир. Тогда в Европе не было молодого актера такого уровня, как я. Западные продюсеры делали мне интересные предложения. Но наша государственная структура социалистических времен «Фильм польский» от меня это умело скрывала. А я был недоступен для Европы. У меня не было своего агента, не было иностранного паспорта и даже не было телефона. На Запад я попал с опозданием на десять лет, когда уже в каждой стране был свой Ольбрыхский. Но не буду жаловаться. Я ездил на фестивали в Канн, имел сотни наград и призов. Пять фильмов с моим участием получили «Оскаров». Я снимался в фильмах на семи разных языках. Я ставил спектакли и играл на греческом и французском. И сейчас эти знания оказались востребованными.
— Вы были одним из первых польских актеров, начавших сниматься и играть в театре на Западе. Вы получали немыслимые по тем временам гонорары, и, наверное, это как-то примирило ваших родителей с несерьезной профессией актера?
— Родители больше радовались моим творческим успехам, а не гонорарам. Тому, что я попал в когорту блестящих польских и европейских интеллектуалов и что «путевку» в этот круг дал мне сам Анджей Вайда. Моя мама всегда с пониманием относилась ко всему, что я делал и к чему стремился. Она сначала занималась журналистикой, а потом стала учительницей, была очень тонким, духовным человеком. С детства мама учила меня любви к прекрасному, к театру, литературе. Внушала, что ко всему надо относиться со смирением, что гордыня — большое зло. Мама говорила: «Бог дал тебе талант. И ты должен стараться, чтобы Бог не подумал, что он ошибся»... Мои родители были замечательными людьми, честными и бескомпромиссными. Моя семья всегда принадлежала к оппозиции. И именно мои убеждения заставили меня покинуть родину и десять лет прожить в Париже. В годы социалистической Польши в качестве своеобразного протеста мой отец отказался от удостоверения личности. И вообще не имел никаких документов. И, не имея этого удостоверения, не мог потом оформить себе пенсию. Эту пенсию до конца его дней выплачивал отцу я сам. Зарабатывал я всегда неплохо, но восемьдесят процентов денег отдавал семье: родителям, женам, детям, внукам... В 1980-х годах я действительно получал приличные гонорары, иногда по сто тысяч долларов за фильм и, наверное, был самым богатым из польских артистов. А теперь не вхожу даже в первый десяток. Но нисколько об этом не сожалею. Конечно, для актера слово «коммерция» не должно быть оскорбительно. Умный прагматик котируется сейчас больше, чем глупый романтик. Но надо уметь отказываться от нестоящих предложений. Не будем путать их с второстепенными ролями, которые бывают потрясающе интересными и яркими. А нестоящие, конъюнктурные сюжеты могут склонить человека к компромиссам. А в искусстве компромиссов быть не может! Для меня само кино, мои режиссеры и партнеры значили всегда больше, чем гонорары.
— Не многие знают, что вы, пан Даниэль, хотели стать не артистом, а спортсменом. И уже в тринадцать лет успешно занимались боксом, хоккеем и фехтованием на саблях. А потом всю жизнь обходились без дублера.
— Вот тут-то я и столкнулся с парадоксальной ситуацией. Мои успехи в спортивном фехтовании не помогали, а очень мешали мне потом в кино, перед камерой. Ведь цели там совершенно разные. Спортсмен саблей непременно должен попасть в противника, ударить «на поражение», а киноартист — не попасть! Точный, доведенный до конца сабельный удар может навсегда искалечить твоего партнера по кинопоединку, поэтому артисты заранее очень четко договариваются о том, как будет проходить бой. В кинопоединках нет места азарту, злости, ярости, актер не должен «заводиться», а обязан все время контролировать себя. Это очень не просто. Однажды на съемках у меня едва не произошел трагический случай. Мы с партнером заранее договорились, с какой стороны я буду его «рубить», но он что-то забыл или перепутал и закрыл голову с другой стороны. Я чудом успел остановить руку с саблей в миллиметре от его виска.
— А потом в вашей жизни начался «конный» период, не закончившийся и по сей день. Известно, что лошади для пана Даниэля не просто увлечение, а большая любовь. Марыля Родович рассказывала мне, как в молодости вы учили ее ездить на лошади. И благодаря вам конный спорт стал для нее любимым...
— Марыля настолько яркий, талантливый и темпераментный человек, что в жизни просто нет такого дела или вида искусства, которым она бы не смогла овладеть. Это относится ко всему. Думаю, что и сейчас она — одна из ярчайших звезд европейской эстрады. Когда-то нас связывала большая любовь, несколько лет мы были вместе. Но у наших отношений не было будущего. Тогда я был женат на Монике Дженишевич, и не просто женат, а повенчан в костеле. У католиков это возможно сделать только один раз. Жена не дала мне развода. Так мы расстались с Марылей Родович. Но сохранили дружбу и уважение друг к другу. Что же касается лошадей, то я — профессиональный наездник. И не знаю животных интереснее и умнее. Этот огромный зверь, весящий четыреста килограммов, хочет любви, нежности, физического контакта. Моему коню я обязан жизнью. Однажды на полном галопе я упал с него, и конь упал мне на правую ногу, а потом отбежал метров на двести и стал внимательно смотреть на меня. А я, абсолютно беспомощный, неподвижно лежал с вывернутой ногой. Наконец он понял, что случилось несчастье. Приблизился, остановился рядом, подставил левый бок, чтобы я смог сесть в седло. Именно левый, поняв, что правая нога у меня не работает. И совершенно спокойно ждал, когда я как-то втяну себя на седло. А затем шагом пошел на конюшню. Оттуда меня увезла «скорая помощь»...
— Дружны ли вы со своими детьми? Как вообще относитесь к семейной жизни?
— Я был более счастлив в профессиональной, чем в личной жизни. Не профессиональные проблемы, а семья и дети были причинами основных моих огорчений и стрессов. Но я не жалуюсь на то, что мне было тяжело, потому что и со мной было тяжело. Радует то, что, несмотря на разные осложнения в личной жизни, я нахожусь в хороших отношениях с детьми и внуками. Увы, не со всеми. У меня трое детей от разных союзов: Рафал, Вероника и Виктор. Мой старший сын Рафал — многогранно талантливый человек. Он композитор, гитарист, актер, снялся в шести фильмах. От первого брака у него двое прекрасных сыновей: Якуб и Антоний. Сейчас им двенадцать и тринадцать лет. Был период, когда нам с Рафалом пришлось немало пережить и побороться за мальчиков. Семь лет назад, после развода, первая жена Рафала продала квартиру, забрала детей и скрылась из Варшавы. Через некоторое время нам удалось узнать, что она вступила в секту и стала жить по ее законам. Таких сект у нас в Польше сейчас около ста. Мальчикам запретили ходить в школу, общаться со мной и с отцом. Им внушали, что мы — дьяволы. Рафал был в отчаянии. Но сейчас ситуация изменилась. Рафал выиграл судебный процесс. Теперь сыновья живут вместе с ним и его второй женой. Все мы очень дружны. Почти двадцать лет я был женат на Сюзанне Лапицкой, дочери знаменитого польского актера Анджея Лапицкого, известного вашему зрителю по фильму «Все на продажу». Сюзанна — талантливый, эрудированный человек: переводчик, публицист, театровед. У нас есть очаровательная дочь Вероника, которой исполнилось двадцать четыре года. Вероника жила с нами в Париже, в совершенстве владеет французским и английским языками. Уже четыре года она успешно учится в Нью-Йорке на модельера. Учится в весьма недешевой школе, где училась и дочь Пола Маккартни. Это стоило мне больших средств. Но сейчас Вероника основала свою фирму и отказалась от моей финансовой помощи. Моему младшему сыну Виктору в январе следующего года исполнится восемнадцать лет. Виктор живет сейчас в Америке, из моих детей он больше всех похож на меня. Вместе с его матерью, известной немецкой актрисой Барбарой Суковой, я снимался в ФРГ у Маргаретте фон Тротта в «Розе Люксембург». У нас начался роман. Я был женат тогда на Сюзанне, любил одновременно двух женщин и ни одну из них не мог оставить. Я разрывался на части. Это была страшная драма моей жизни. Хорошо бы, чтобы в жизни у нас была только одна любовь, но так, увы, не получается... После рождения сына Барбара пять лет ждала меня, а потом уехала с мальчиком в Соединенные Штаты. Сейчас она живет в Нью-Йорке. Я постоянно писал сыну, посылал подарки и деньги, несколько раз специально ездил в США, чтобы увидеть его. Но я даже не знаю адреса Виктора. Барбара не позволяет нам с сыном встретиться. Никогда не смогу понять такую месть. Остается только надеяться, что когда-нибудь я получу от Виктора письмо на свой сайт в Интернете. В последние годы моя жизнь складывается так хорошо, что я даже боюсь говорить об этом, чтобы не сглазить. Моя жена Кристина стала добрым ангелом-хранителем не только для меня, но и для всех моих родных. Она — энергичный, обаятельный, надежный и деловой человек. Кристина младше меня на десять лет. Но уже долгие годы мы знаем друг друга. Она была моим импресарио по театру, прекрасным импресарио! Вот пример. Специально для меня с английского на польский была переведена пьеса Гарнея «Любовные письма». Пьеса имела потрясающий успех. Вместе с талантливой актрисой Барбарой Вжесиньской мы при полном зале сыграли ее триста раз за три года и заработали приличные деньги. На них я и купил дачу в Подкове Лясной. Наш любовный союз с Кристиной вырос из профессиональных связей. Сначала я предложил ей вести все мои дела, а потом доверил всю свою жизнь. В середине девяностых годов я расстался с Сюзанной Лапицкой. В то время я как раз упал с коня, получил тяжелую травму, стал почти инвалидом. Но Кристина не отступила и была всегда рядом. Мы решили, что будем стариться вместе, и два года назад поженились.
— Как вы сохраняете такую замечательную физическую форму?
— Я всю жизнь держал один вес и сейчас вешу семьдесят пять килограммов, столько же, сколько на съемках «Потопа», когда мне было двадцать лет. Ем я мало, два раза в день. Когда не снимаюсь, позволяю себе выпить и пообщаться с друзьями. Но всегда могу отказаться от алкоголя, когда надо работать. Живу на природе, хожу пешком, езжу верхом. Стараюсь регулярно заниматься боксом, но только с теми партнерами, которых хорошо знаю, потому что боюсь, что мне могут повредить лицо.
— А как обстоят дела с духовной пищей? Есть ли у вас время для неспешных размышлений и любимых книг?
— Конечно, есть, как у всякого дачника. Я много читаю и люблю перечитывать книги. Всегда читаю несколько книг одновременно. Два раза в год я обычно перечитываю «Одиссею» Гомера и Льва Толстого, которого считаю лучшим прозаиком мира. Вообще русская литература — Пушкин, Ахматова, Окуджава, Высоцкий — это вечное, это постоянная ценность.
С интересом читаю военно-документальные, исторические произведения, шпионские романы и журналы. Сейчас одновременно читаю детектив Агаты Кристи, документальную книгу «Шпионы Сталина» и потрясающую биографическую вещь про адъютанта маршала Пилсудского. Болеслав Венява-Длугошовский был выдающимся человеком своего времени: художник, поэт, любимец женщин, он долгое время жил в Париже и вращался в кругах богемы. Был назначен послом Польши в Италии, после Второй мировой войны эмигрировал в Соединенные Штаты и там от тоски по родине покончил с собой...
— Нравится ли вам современная русская литература? Захватили ли вас произведения Бориса Акунина? С каким чувством на последних съемках открывали вы, пан Даниэль, нашу новую Россию, не испытывали ли там тоску по юности и ушедшим из жизни друзьям?
— Литературу я предпочитаю классическую. И, представьте, не читал Акунина, не читал ничего, даже «Турецкий гамбит». С «Гамбитом» познакомился уже на съемках в виде сценария. Это очень профессиональный фильм. И делала его очень профессиональная талантливая группа: продюсер, режиссер, артисты. На «Гамбите» у меня было двадцать съемочных дней. Мы очень емко работали. И на чтение просто не оставалось времени. Так сейчас вообще стали работать и в России, и в Польше, во всем мире. Кино снимают быстро, ведь все упирается в деньги. И деньги теперь хорошим артистам платят хорошие. Раньше российские режиссеры старались снимать как можно дольше, чтобы получить как можно больше. Я просто боялся сниматься в Советском Союзе, потому что два съемочных дня могли растянуться на месяц. У нас в Польше Акунин давно переведен, и я собираюсь прочесть его книги. По-русски я говорю свободно, но читаю медленно. Да и училось мое поколение русскому языку не столько по учебникам, сколько по песням Окуджавы и Высоцкого. Пели мы их так же, как в России, во время походов и пирушек вокруг костров. Я знал русский язык еще до того, как первый раз приехал в Россию вместе с фильмом «Пепел» Анджея Вайды. Тогда это был Советский Союз. И там у меня был самый лучший в мире зритель. Такой сердечности, которую я всю жизнь получал от русского зрителя, у меня не было нигде. Россия для меня — страна Окуджавы и Высоцкого, самых талантливых и лучших поэтов. И конечно, мне их очень не хватает. Я считал Высоцкого своим братом. Это был великий поэт. С каким неповторимым талантом исполнял он свои песни! Его никто не смог повторить и никто не смог сымитировать. К сожалению, с концертами Высоцкого в Польшу не пускали. Но когда он ехал через Польшу к Марине Влади в Париж, то останавливался у меня. Когда я работал в Париже, Высоцкий должен был быть свидетелем на моей свадьбе, но ему тогда просто не дали паспорт. И свидетелем была Марина Влади.
— Не пугает ли вас ход времени, не боитесь ли вы стариться, глобально менять амплуа?
— Я не боюсь играть стариков. Как профессионал, я очень реалистично отношусь к своему возрасту. И понимаю, что для артистов моего возраста редко пишут главные роли. Но на депрессию у меня нет времени. Я никогда не хотел уйти из жизни преждевременно, легендарно и театрально, как Збышек Цибульский. Когда мне было двадцать, я исполнял песню с красивой фразой: «Я хотел бы немного задержать время». Тогда я просто не имел представления, о чем пел. У каждого возраста свои плюсы. Представьте, сейчас я, как никогда в жизни, наконец-то чувствую себя счастливым. Что же касается биологии, то с ней надо ладить. Для этого самому надо вырываться из суеты, она все разрушает. Надо делать все медленно, точно и пунктуально. Нельзя удержать убегающее время, но можно замедлить его темп. У меня даже есть рецепт, как это сделать, хотя бы на короткое время. Я иду на конюшню, медленно, по всем правилам седлаю коня, а потом отправляюсь на неспешную часовую прогулку. Такой вот тормоз для времени.
Но стоит ли замедлять время, которое так к тебе благосклонно? В год своего шестидесятилетия Даниэль Ольбрыхский получил от варшавских властей королевский подарок: предложение сыграть главную роль в любом выбранном им спектакле, самому выбрать всех артистов да еще и пригласить любого режиссера, который этот спектакль поставит. Ольбрыхский выбрал Кончаловского, хотя и не видел ни одной его театральной постановки. Но знал, что они с успехом идут на сценах Лондона и Парижа. В начале июля режиссер приехал в Варшаву, чтобы договориться о пьесе. Поначалу Кончаловский склонялся к произведениям Ибсена или Стриндберга. Но потом вместе с паном Даниэлем они выбрали Шекспира, которого до этого Андрей Сергеевич никогда не ставил. Зато для пана Даниэля это уже пятая пьеса Шекспира. Впервые в 1969 году он сыграл в телевизионной постановке «Макбета» у Анджея Вайды. Через год он исполнил роль Гамлета в Театре Народовом в Варшаве. В 1984 году показал польским зрителям своего Отелло, а через четыре года снова был «Макбет». Продемонстрировав верность привычкам, Ольбрыхский выбрал «Короля Лира» в переводе Ежи Ситы. В ноябре 2005 года в Варшавском театре на Воле состоится грандиозная премьера. Даниэль Ольбрыхский сыграет короля Лира. Думаю, можно не сомневаться, что это будет глубоко выстраданный и очень своеобразный образ.
Беседу вела Ксения Авдеева, Варшава
