Когда высокая, статная, в элегантном костюме Беата Тышкевич идет по варшавской Старувке, водители притормаживают и с восхищением смотрят ей вслед: нет, не сгинела еще родная Польша, если есть в ней такие прекрасные женщины! Да и происхождением Беаты Тышкевич соотечественники гордятся не меньше, чем ее артистическими талантами. Ведь это последняя подлинная аристократка польского кино. Родословная Тышкевич берет начало в XV веке, когда ее пращур, военачальник Базиль Мишкович, стал основателем существующей и по сей день графской ветви Тышкевичей. В жены он взял богатую паненку из рода князей Чарторыйских. Был маршалом Польши, воеводой подлясским и смоленским, владел землями под Минском. Не раз ездил с дипломатическими посольствами в Италию и Орду.
Предки Тышкевич сражались против России в наполеоновских войнах. Среди них были очень богатые и образованные люди: библиотека бабушки Беаты насчитывала семнадцать тысяч томов книг, а еще в XX веке Тышкевичам принадлежали изысканные дворцы в Варшаве и Виланове...
Ей рукоплескали Канн и Дели, Москва, Рим и Париж, но актерское дарование лишь одно из немногих талантов Беаты. В Европе ее знают как незаурядного сценариста, отличного фотохудожника, одаренного писателя. Последняя книжка Тышкевич «Не все на продажу», вышедшая недавно в Варшаве, разошлась мгновенно и стала бестселлером. И это неудивительно. За плечами Тышкевич огромная женская и артистическая жизнь, ей есть о чем рассказать современникам. В книге — интереснейшие люди ее эпохи, кино, литература и театр XX века и, конечно, вечное: любовь и измена, верность и искушения, дети и природа. И еще искренние размышления об истинных ценностях жизни, которые нельзя купить ни за какие деньги. А также исповеди о возлюбленных и мужьях, которых она не выбирала, и о кино, которое выбрало Беату и стало главным в ее жизни. Свои деловые встречи пани Беата любит проводить недалеко от своего дома, в маленьком итальянском кафе «Балгена» на Кошуковской, одном из самых привилегированных районов Варшавы. Наш разговор начинается с ее писательских планов.
— Сейчас я работаю над новым, русским, вариантом моей книги «Не все на продажу». Туда войдут неизвестные европейскому читателю страницы моей жизни и работы в России, рассказы о советских кинофестивалях, в которых я принимала участие. Портреты таких удивительных русских артистов, как Иннокентий Смоктуновский. Будут там воспоминания и о гениальном Андрее Тарковском, знаменитом фотохудожнике Валерии Плотникове и, конечно, о семье Михалковых-Кончаловских.
. . . В начале 1970-х годов польское кино в Советском Союзе было невероятно популярным и воспринималось как авангард. На волне этой популярности Андрон Кончаловский и предложил мне роль Варвары Лаврецкой в экранизации тургеневского «Дворянского гнезда». Так у меня началась совершенно особенная жизнь. Андрон привез меня к себе на дачу на Николину Гору, в потрясающе красивый старый дом с террасами, стоящий в лесу на берегу реки. Это незабываемые воспоминания и в центре их — необыкновенная женщина, одна из самых интересных, встреченных мною в жизни: мать Андрона и Никиты — Наталья Петровна, дочь известного русского художника Петра Кончаловского.
Наталья Петровна не только держала в руках огромный, сложный организм этого дома, она была литературной переводчицей, прекрасной поэтессой, переводила на русский язык песни Эдит Пиаф. Про ее супруга, возглавлявшего Союз советских писателей, поэта Сергея Михалкова, рассказывать, я думаю, не надо.
Все свое свободное время я проводила тогда у них на Николиной Горе, в поселке престижных вилл, прибежище элитарных россиян того времени. Мы так сблизились с Натальей Петровной, что долгое время я обращалась к ней «мама». И роскошный туалет Варвары Лаврецкой, в котором я снималась в «Дворянском гнезде», был украшен драгоценностями Натальи Петровны. Свой огромный дом она вела в старом стиле. На Пасху пекли куличи. Комната хозяйки была увешана клетками с поющими птицами. Наталья Петровна замечательно шила. Не успевала она дошить платье для своей невестки красавицы актрисы Натальи Аринбасаровой, которую «украл» в Алма-Ате Андрон, как он уже приводил ей новую жену. Он любил своих женщин беспокойной российской любовью. Фантастический человек, великолепный знаток женщин и на редкость обаятельный мужчина, Андрон был способен тогда на широкие жесты и умел удивить. Мог продать старинное фортепиано для того, чтобы угостить меня прекрасным ужином. Помню его подарки — кольцо с жемчужиной, фарфоровая чашка в форме цветка магнолии, сделанная в девятнадцатом веке на фабрике Кузнецова. Я никогда не пользовалась этой чашкой по назначению, мне казалось, что в ней спит его заколдованная любовь. Впрочем, удивить в этой семье умел не только один Андрон. Однажды его знаменитый отец — Сергей Михалков — взял меня с собой на закрытую меховую фабрику. Там совершенно неожиданно я стала обладательницей шикарных соболей. Увы, в 1981 году, когда в Польше было введено военное положение и я вынуждена была задержаться в Париже, соболей пришлось продать. Просто чтобы не умереть с голоду. . . На Николиной Горе у Михалковых постоянно проходил марафон блестящих интеллектуальных бесед, диспутов, обсуждений сценариев. Для меня это были бесценные уроки настоящего благородного русского языка. Пока старший Михалков играл с каким-то генералом в теннис, Андрей Тарковский рассказывал мне о своем фильме «Иваново детство».
— А как вы относитесь к последним работам Андрея Кончаловского? Недавно в Варшаве проходил международный фестиваль, на который приезжал Андрей Сергеевич с молодой женой и фильмом «Дом дураков». Фильм этот произвел настоящий фурор в Польше, во время его показа залы были неизменно полны, а это здесь большая редкость!
— Я люблю прежнего Андрона, с его настоящей русской классикой: «Сибириадой», «Дворянским гнездом». Несколько лет назад на фестивале в Риге я со сцены так прямо об этом и сказала. Приехав на фестиваль в Варшаву, Андрон даже не позвонил мне. Я обиделась и из принципа не пошла смотреть его «Дом дураков». Он не увидел меня, а я — его фильм. А может быть, я немного и потеряла? Ведь в российском кино те же проблемы, что у нас. Думаю, что единственный человек, который и по сей день делает все в искусстве потрясающе, — это Анджей Вайда. Неслучайно он так востребован в России. И смог вновь удивить вашу взыскательную публику своими «Бесами» в Современнике. А такой публики нет нигде. Чтобы понять, какую роль играли в моей жизни съемки в России и как меня любили ваши зрители, стоит вспомнить такой эпизод: однажды на крупный международный культурный форум в Варшаву приехал Михаил Горбачев вместе с Эдуардом Шеварднадзе. Всего же собралось свыше шестисот участников. Стояла огромная очередь, чтобы получить автограф у Михаила Сергеевича на его книге. Я тоже встала. Горбачев сидел в кресле и подписывал книги, а рядом с ним, прямой как струна, стоял маршал Войцех Ярузельский. Увидев меня, он галантно улыбнулся и представил меня президенту: «Познакомьтесь, это наша знаменитая актриса Беата Тышкевич». Горбачев засмеялся и ответил: «А мы-то считали, что это наша Тышкевич!»
— Название вашей книги не случайно. Действительно, очень многое в жизни не продается. По сути, не продается самое лучшее. И вы это показали в своей книге. Это принципиальное противопоставление названию известного польского фильма «Все на продажу», посвященного памяти одной из ярчайших польских звезд, Збигневу Цибульскому, игравшему в фильмах вашего первого мужа, Анджея Вайды. Фильм этот стал кинореквиемом Вайды по гениальному артисту Цибульскому. Недавно Польша отметила тридцать восьмую годовщину его трагической смерти.
— Я очень хорошо помню тот страшный день: восьмое января тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года. Мы с Анджеем Вайдой были в Лондоне. Вечером к нам в отель дозвонился Роман Поланский и сообщил о трагической смерти Збышека. Это была мистика. Только что, в тот же вечер мы вспоминали Збышека. Я рассказывала о нашем прощании с Цибульским в аэропорту Рима, где он с горечью сказал: «Передай Анджею, что он еще будет обо мне скучать». Збышеку казалось, что любимый режиссер его незаслуженно забыл. Он считал Вайду гением. Дебютировал у него в пятьдесят пятом году в фильме «Поколение». Их общим успехом были «Пепел и алмаз» и «Любовь двадцатилетних». И сколько могло быть еще шедевров! Вайда был потрясен страшным известием, первый раз в жизни видела его в таком состоянии. Он не мог принять смерть Цибульского. Анджей произнес тогда короткую фразу: «Ему от меня полагается фильм». И начал работу над сценарием «Все на продажу». Вайда сам написал этот необычный сценарий.
Я знала Збышека задолго до брака с Вайдой. У меня свои неповторимые воспоминания о нем, связанные с лучшим периодом моей жизни: съемками у Войчеха Хаса в «Рукописи, найденной в Сарагосе». Там был весь цвет польского кино: Франтишек Печка, Адам Павликовский, Эльжбета Чижевская. Цибульский был неотразим в старинном элегантном костюме. Збышек был уже звездой, но слава его не изменила. Он был гением любви и дружбы. Он оставался самим собой, продолжал испытывать и воспитывать себя. У него тогда было опасное хобби. Збышек специально приходил на вокзал, на дальний перрон, чтобы в последний момент, когда поезд уже тронется, мгновенно перебежать на нужный перрон и вскочить в поезд, который уже набирает скорость в направлении Лодзи или Варшавы. У него это называлось «сохранять форму».
— В последнее время вы открыли себя в неожиданном качестве ведущей телевизионных кулинарных шоу и собирателя редких рецептов. Вы воскрешаете уходящую культуру домашнего хозяйства, на которую сейчас у большинства людей не хватает ни времени, ни сил, ни культуры, ни терпения. Откуда же вы, пани Беата, внучка вельмож, кинозвезда и светская львица, так глубоко все это знаете?
— Ну, во-первых, от моей удивительной мамы, пани Барбары. Она тоже очень хороших кровей. Но жизнь сложилась так, что маме пришлось заниматься не искусством, а закончить отделение сельского хозяйства в краковском Ягеллонском университете. Там она и познакомилась с моим отцом, тоже студентом. Мама была потрясающая кулинарка, обладала чувством юмора, талантом ведения дома и философией малых потребностей, без которых нельзя быть счастливой в быту. Мама твердо знала, что ей надо в жизни, а что нет. Всеядность — скверное качество! И все эти установки и модели бытия мама передала мне и своим внучкам: Каролине и Виктории... Родилась я в 1938 году. Наше с братом детство пришлось на войну. Но даже в самое голодное время мама умудрялась кормить детей и принимать гостей. Из одного яйца она сооружала нам с братом вкуснейший омлет и клецки для супа. И конечно, мама научила меня готовить. Кулинария — это третье любимое дело моей жизни после кино и книг. Я всегда любила заниматься домом. Но совершенно не имела на это времени и сил, разрывалась между съемками, гастролями и детьми. По всему миру собирала я кулинарные рецепты. Так же как другие собирают марки, монеты или анекдоты. Представьте, что вы всю жизнь записываете шутки и анекдоты, которые вам нравятся! Какая гигантская коллекция получится через двадцать пять лет! В телевизионных программах учу небогатых молодых хозяек, как быстро и дешево приготовить потрясающую яблочную шарлотку или сладкий пирог.
— Новые телевизионные шоу, где вы выступаете в удивительном амплуа «ученой домохозяйки», вызывают бури восторгов у зрителей, но все же это как-то несолидно. А как складываются, пани Беата, ваши нынешние отношения с серьезным польским кино?
— А есть ли сейчас такое и в Польше, и в России? Не уверена. С польским кино, как с бывшим возлюбленным, мы исчерпали любовь и расстались. Сейчас я ничего не делаю для польского кино, потому что польское кино ничего не делает для меня. Оно мне неинтересно. В театр я не иду, потому что не представляю, как можно триста раз подряд сыграть одну и ту же роль. Это было абсолютно невозможно. Даже в молодости с великолепными режиссерами я подписывала театральные контракты максимум на двадцать — тридцать выступлений. Но работа для меня всегда есть, в основном на телевидении. Постоянно поступают новые предложения. Недавно я снялась в самом популярном польском телесериале «В горе и в радости», побившем все зрительские рейтинги. А сейчас снимаюсь в новом телесериале «Плебания».
— Верите ли вы, пани Беата, в то, что у двух кинозвезд может быть долгий счастливый брак, не омраченный изменами и предательством? Была ли у вас такая незамутненная любовь? И вообще, чем была любовь в вашей жизни?
— Любовь была для меня всем: счастьем, отчаянием, ядом, лекарством, разрывом, уничтожением, беспомощностью, надеждой. Любовь — абсолютно невыгодная вещь, очень часто она мешает жизни. Нужен большой мастер, чтобы объединить любовь и жизнь.
Любовь — это прекрасная болезнь. Как в пьесе Шекспира «Сон в летнюю ночь». Прекрасное, исполненное оптимизма, окрыляющее чувство. И одновременно это тяжелый заразный недуг, который, к счастью, проходит.
Нельзя жить в убеждении, что любовь дается раз и навсегда. Профессия актера несет в себе некую деморализацию, мы не нормальные люди, мы проживаем на сцене и в фильмах множество очень насыщенных быстрых жизней, в разных эпохах. Мы живем в ненормальном ритме, за два часа успеваем родиться, полюбить, умереть. Настоящая жизнь начинает казаться нам слишком медленной. Маска становится нашим вторым «я». Очень трудно не перепутать киносюжет с настоящей жизнью. И помнить, что в жизни дублей не бывает. Актерам очень редко удается супружество с теми, кто не живет их жизнью. Роли кажутся нам реальностью, маска врастает, становится подлинным лицом.
— Но ваши отношения с паном Анджеем — это гораздо больше, чем обычное супружество. Верили ли вы тогда, пани Беата, что сможете всегда быть вместе?
— Первый раз в жизни я вышла замуж, когда мне было двадцать девять лет! Но мы уже давно были творчески связаны с Анджеем. На пробах ролей для кинофильма «Пепел» в 1965-м в Неборове мы впервые решили создать общий дом. Тогда в том старинном великолепном замке я была самым счастливым человеком на свете и не ощущала тяжести роли. Меня переполнял восторг от того, что я буду нужна этому сумасшедше талантливому человеку, титану труда с потрясающим воображением. Я радовалась, что смогу стать его партнером по жизни, у нас будут дом и дети. Анджей был старше и гораздо опытнее меня и уже дважды разведен. Но это ничего не значило! Мы ждали окончания съемок.
Снятый по роману польского классика Стефана Жеромского «Пепел» никого не оставил равнодушным. О нем писали и спорили критики, политики, историки, режиссеры. На кинофестивалях в Канне мы получили приз престижной газеты «Фильм». Но самое главное — нашу ленту посмотрели семь миллионов человек только в одной Польше! Но с семьей пришлось повременить. Я улетела на три месяца в Индию на съемки. А разлука продлилась более года. Остались только чудесные письма Анджея в одинаковых серо-голубых конвертах с адресом: Бомбей, отель «Солнце и песок». В них вся наша жизнь и любовь. Вайда называл меня «сладкой Дездемоной», «азиатским чудовищем без сердца», «Снежной королевой» и считал дни, когда мы увидимся. «Еще пятьдесят девять дней, пятьдесят писем, и я тебя увижу!» И обещал: «Я придумал для тебя хорошую роль в фильме «Человек из мрамора».
— Но ведь в такой разлуке можно испытать подлинную близость и глубоко узнать друг друга. Только в письмах и в молитвах можно по-настоящему выразить себя.
— Так и было. Наверное, мы никогда не любили друг друга так, как тогда. Хотя скучать было некогда. В Индии я очень тяжело работала, старалась заработать побольше. Кинозвездам там платили сумасшедшие деньги.
Но когда, истосковавшаяся и усталая, я вернулась в Варшаву, Анджею пришлось уехать в Англию, а мне в Бельгию на съемки.
Наконец соединившись, мы решили купить настоящий большой дом в деревне. И после долгих поисков нашли прекрасное фамильное имение Киприана Норвида в Ласково Глухах, неподалеку от Варшавы. Когда-то оно занимало около трехсот пятидесяти гектаров, но переходило из рук в руки, ветшало. На дом ушли все сбережения моей мамы, Анджея и мои бомбейские гонорары. Мы остались без копейки. Перед рождением дочери в графе семейное положение у меня все еще стояло — «не замужем». Я не была официальной женой Анджея. Весь этот «официоз» для меня вообще никогда ничего не значил!
В 1967 году у нас родилась дочь, невероятно хорошенькая и неправдоподобно маленькая. Анджей был невероятно горд и потрясен миниатюрностью и красотой своей дочки. Это была любовь на всю жизнь.
Увы, я была совершенно не готова к этому браку. Я разделяла Анджея — режиссера и человека. Он был очень деликатным, добрым, тонко чувствующим человеком, но я была слишком молода, чтобы это оценить. Прожив пять лет вместе, имея потрясающий дом, друзей, славу, изумительную дочку, мы расстались. Моя мама обожала Анджея и всегда была на его стороне. Вайда ни разу, ни в чем не обманул ее ожиданий. Для мамы и сотен друзей наш развод стал трагедией и шоком! Разойдясь с Вайдой, я резко изменила свою жизнь. Должна была забрать Каролину, покинуть свой дом. Чтобы заработать деньги на жизнь, приходилось ездить с бесконечными гастролями по всей Польше. Но независимость была дороже всего.
Анджей остался в нашем доме в деревне. А мы с Карусей и ее няней переехала в маленькую двухкомнатную квартирку на окраине Варшавы.
— Но вскоре в вашей жизни появился другой мужчина. И даже стал вашим мужем...
— Существует тип мужчин, который всегда рядом. И в тот момент, когда ты в депрессии, одинока, совершенно уничтожена морально, у него оказываются два билета на интересный фильм. Он милый, обаятельный, постоянно улыбается, в руках у него букетик чудесных фиалок. Он любит тебя и умеет справиться с твоим домом лучше, чем ты сама. Это все решает. И однажды этот милый мужчина становится твоим мужем, и ты полна решимости прожить с ним долгие годы. Но уже через месяц не можешь понять: как же это произошло? Так было с Витеком Ожеховским, моим вторым мужем, молодым, милым, перспективным режиссером. Я играла в его дипломной ленте «Вино для мессы».
Витек переехал ко мне, занялся домом, бытом и дочкой. Он очень много внимания уделял маленькой Каролине. Друзья смотрели на меня как на сумасшедшую: променять Вайду на Ожеховского!
— Но вы-то, пани Беата, не были созданы для такого мезальянса! И наверняка мир чувств не закрылся для вас после двух разводов. Была ли потом в вашей жизни еще большая любовь?
— Мой второй брак с Витеком Ожеховским был случайным, ненастоящим и не стоит долгих разговоров. Однажды я просто не захотела его больше видеть. Но меня ожидала встреча с настоящей любовью. Спустя годы в Варшаву из Франции прилетел архитектор Яцек Падлевский, человек, в которого я была романтически влюблена еще в юности. Теперь это был взрослый, искушенный, разведенный мужчина, имевший от первого брака двоих сыновей. Он был моей первой любовью, а это совсем немало. Помог нам несчастный случай. Однажды мы с Яцеком вышли из гостей, и он на ровном месте подвернул ногу. Я отвезла его в «Скорую», там обнаружили перелом, наложили гипс. Как можно было бросить больного? Я привезла его домой. И ожила атмосфера нашей бывшей любви.
Я много ездила тогда по свету, снималась в болгарских, немецких, индийских фильмах. Но приехать к любимому мужчине в Париж просто так не могла. Яцек должен был выслать мне приглашение. И началась жизнь на два мира. Он очень много работал, но умудрялся навещать меня в Польше, писал смешные письма, присылал открытки со своими рисунками. Когда мы решились на совместную жизнь, нам было по тридцать восемь. Ах, как долго я ждала! В 1977 году в Варшаве родилась наша желанная дочка Виктория. Мы жили у моей мамы на Замковой площади в крошечной двухкомнатной квартирке, тридцать восемь квадратных метров на всех! Жили в таком составе: мама, старшая дочь Каролина, Виктория с няней и я. Наш иностранный папа Яцек выдержал в этой квартире два дня и улетел к себе в Марсель. Правда, оставил дочке невиданную еще в Польше корзину для ношения младенца. А через несколько месяцев мы с дочкой отправились во Францию.
Я разрывалась между Варшавой и Марселем. В Варшаве у меня были мать и дочка, сотня дел и встреч. Но там я скучала по Яцеку и Марселю, а в Марселе сходила с ума по Варшаве и мучилась без работы. Но французское кино делается в Париже, там утверждают все сценарии и формируются киногруппы. Но Яцек не мог переехать в Париж. Но и в изумительном Париже, имея работу, я не захотела остаться навсегда. Меня считали сумасшедшей, но я не могла жить без Варшавы! И Яцек этого тоже понять не смог. Компромиссов в любви я никогда не понимала. На компромиссы можно идти только с родителями или с детьми!
Но если ты перестаешь быть женой, это не значит, что твои дети должны остаться без отца. Никогда нельзя вставать между родными людьми. У моих дочерей прекрасные отношения с их отцами, дедушками и бабушками.
— Вряд ли мне удастся избежать банальностей. Но читатель просто не поймет, если я не задам вам этих вопросов. Что делаете вы, пани Беата, чтобы оставаться такой вневозрастной и прекрасной? Чем заполняете вы свою жизнь, боитесь ли одиночества?
— Первый вопрос — самый простой. Я абсолютно ничего не делаю со своей внешностью. Никаких ухищрений, диет, физкультуры, прогулок. Слово «прогулка» я так ненавижу, что могу от него сознание потерять. У меня двое детей, и я все время вынуждена была водить их на прогулки. Я исходила с девочками вдоль и поперек огромный варшавский ботанический сад, королевские Лазенки и парк Уяздовских. Я отгулялась на всю жизнь! И с внуками гулять никогда не буду. Внуков у меня пока нет, но есть позиция по отношению к ним. Она заключается в том, что детей должны воспитывать их родители, а не бедные измученные бабушки, которые к тому же еще выгадывают из своих жалких пенсий для них какие-то гроши! Что же касается наполнения моей жизни — оно максимально. Я снимаюсь. Работаю в двух общественных культурных фондах. Пишу книги, готовлю еду, варю варенье, очень много вяжу на спицах. Постоянно вяжу малышам моих знакомых разные кофточки и свитерки. У меня просто потрясающие друзья. И вообще вокруг — фантастически интересная жизнь. Надо только почувствовать ее и увидеть. Что же касается одиночества, то это очень интересная форма жизни, это целая философия. Если женщина вынужденно принимает одиночество, потому что она потеряла друга или мужа, — это трагедия. Но если это мой осознанный личный выбор, тогда одиночество — это величайший комфорт в жизни. И я ни на минуту не чувствую себя брошенной и несчастной, ведь главное в жизни — оставаться самой собой.
Беседу вела Ксения Авдеева
