Мариинское «Кольцо нибелунга» в Москве
Самый амбициозный «проект» в истории оперы, вагнеровское «Кольцо нибелунга», все еще продолжает искать свой оптимальный сценический облик. С той поры, как в вагнеровском «святилище», Байройте, где долгие годы культивировался тяжеловесно-архаичный постановочный стиль (восходящий непосредственно к великому Рихарду), отказались следовать собственному канону, минуло несколько десятилетий, и за это время подмостки всего мира захлестнул поток соревнующихся друг с другом в радикальности трактовок. Вагнеровская тетралогия при этом нередко оказывалась для постановщиков лишь поводом продемонстрировать свою крутизну, превращаясь подчас в этакий постмодернистский стеб. Дойдя со всевозможными «актуализациями» до полного тупика, западный театр вновь задается вопросом: как же сегодня ставить «Кольцо»?
Россия до последнего времени оставалась в стороне от этих дискуссий, ибо своего «Кольца» в полном его объеме у нас не было почти столетие, да и с последнего гастрольного показа минуло тридцать лет. Но вот Мариинский театр представил у себя два года назад всю тетралогию, а затем даже свозил ее в Германию, удостоившись весьма лестных отзывов. Теперь это «Кольцо» доехало наконец до Москвы и было показано на Основной сцене Большого театра незадолго до ее закрытия.
Каким же оказалось «Кольцо» по-мариински? Надо сказать, нынешний его облик возник далеко не сразу. Поначалу Валерий Гергиев пошел традиционным путем, пригласив известного немецкого режиссера Йоханнеса Шаафа, который и поставил «Золото Рейна» вполне «актуализаторски», одев богов в пиджаки с галстуками и снабдив великанов ноутбуками. Сделано, впрочем, это было по-настоящему профессионально, но Гергиев, очевидно, почувствовав, что получается очередное среднеевропейское «Кольцо», от дальнейших услуг Шаафа отказался. «Валькирия» была поставлена Готфридом Пильцем — первоклассным сценографом, но никаким режиссером. Соответствующим получился и спектакль. На том попытки делать на русской сцене «Кольцо» немецкими руками и завершились. К работе над третьей и четвертой частями — «Зигфридом» и «Гибелью богов» — были привлечены режиссер Владимир Мирзоев и сценограф Георгий Цыпин. Предполагалось, что во имя единства цикла та же группа заново поставит затем и первые две. Так в общем-то и вышло, только вот «М» пропало, и основным создателем мариинского «Кольца», естественно, наряду с самим Гергиевым стал Цыпин.
Собственно, слово, послужившее первоимпульсом к новой трактовке, произнес Гергиев. И слово это было: нартский эпос. Казалось бы, при чем тут нарты? Но, как известно, мифологии разных народов часто пересекаются. Взяв миф за точку отсчета, Цыпин попытался по-новому его актуализировать, отразить в нем «время клонирования, мутаций, искусственного разума и взрыва генетики и биотехнологий». В результате Вагнеру был возвращен эпический масштаб. При этом, однако, утраченным оказалось человеческое измерение. Произошло это по одной простой причине: когда инициатива отдается на откуп сценографу, да еще столь сильному и самодостаточному, режиссура неизбежно оказывается задвинутой на второй план. И по большому счету, уже не столь важно, кто выступает в качестве режиссера — Владимир Мирзоев или Юлия Певзнер (более известная как ассистент Франчески Замбелло).
В итоге получилось то, что получилось: впечатляющее, но чрезмерно статичное зрелище, в котором центральными фигурами становятся гигантские каменные монстры и где актерам по большей части делать просто нечего. Есть пространство мифа, но оно чересчур абстрактно. Смысловые акценты не расставлены, драма как таковая отсутствует, а соответственно, и напряжения между сценой и залом не возникает.
Лишь в «Золоте Рейна», представляющем собой гигантский пролог к драме, цыпинские фигуры (в великолепном световом обрамлении от Глеба Фильштинского) способны в течение длительного времени удерживать зрительское внимание, а режиссерская недостаточность еще не так сильно бросается в глаза. В «Валькирии» же она становится почти фатальной. Самая драматичная из частей тетралогии стала сценически самой провальной, поскольку, в отличие от каменных истуканов, люди и боги, которые именно в «Валькирии» обнаруживают больше всего человеческих черт, оказались предоставлены самим себе. Более чем пространные монологи и диалоги, не проработанные по внутренней линии и не поддержанные выразительными мизансценами, становятся нелегким испытанием для публики. Ненамного лучше в этом смысле обстоит дело и в следующих частях тетралогии. В «Зигфриде», по существу, поставлен лишь второй акт, в «Гибели богов» — отдельные моменты.
Таким образом, в отсутствие полноценного сценического действия героями мариинской тетралогии становятся не Вотан, Зигфрид или Брунгильда, но оркестр во главе с Валерием Гергиевым. Правда, иногда возникает ощущение, что Гергиев представляет нам «Кольцо» скорее как гигантскую симфонию, нежели действительно музыкальную драму. Но если симфония длится много часов подряд, слушательское внимание неизбежно рассеивается. Иные кульминации, не подготовленные сценически, словно бы повисают в воздухе. А так называемые «божественные длинноты» начинают казаться подчас не такими уж и божественными, наводя на кощунственную в глазах любого вагнерианца мысль о необходимости купюр. Однако, когда позднее дома включаешь, например, запись спектакля, некогда осуществленного в Байройте дирижером Даниэлем Баренбоймом и режиссером Гарри Купфером, ничто не кажется лишним. И не потому, что Баренбойм сильнее Гергиева, — это как раз совсем не очевидно. Просто он дирижирует именно что музыкальной драмой, предварительно проработав совместно с режиссером каждый эпизод и четко представляя не только, что происходит в каждый конкретный момент, но и скрытый подтекст.
Параллель с Байройтом вызвана не только тем, что на него во все времена оглядывались вагнеровские интерпретаторы. Мариинское «Кольцо», созданное русскими художниками и основывающееся в своем визуальном решении на эпосе кавказских народностей, существует при этом прежде всего в европейском контексте, тем более что российского для него просто и нет. Неслучайно и в Германии оно побывало гораздо раньше, чем в Москве. И тем не менее мы воспринимаем его как событие именно российское. Оказывается, и у нас может быть свое «Кольцо» европейского уровня, осуществленное собственными силами, в том числе и певческими. В то время как в Большом театре в куда более простом «Летучем голландце» на обе главные партии пригласили западных исполнителей, в Мариинке «Кольцо» поют исключительно собственные солисты, причем даже на самые трудные партии, с которыми проблемы повсюду, здесь нашлось по нескольку исполнительских составов.
Несмотря на то что оперы «Кольца» в Москве были показаны только по разу, Гергиев сумел представить несколько составов, хоть и далеко не все. Перед нами предстали два Вотана (Евгений Никитин, Михаил Кит), два Зигфрида (Леонид Захожаев, Виктор Луцюк) и целых три Брунгильды (Ольга Савова, Лариса Гоголевская, Ольга Сергеева). У каждого имелись свои достоинства и не всегда можно было отдать предпочтение кому-то одному. Среди прочих надо выделить прежде всего Виктора Черноморцева (Альберих). К числу явных неудач можно отнести, пожалуй, лишь выступления Валерии Стенькиной и Олега Балашова в партиях Зиглинды и Зигмунда.
...Зная обыкновение Валерия Гергиева по многу раз обращаться к одним и тем же произведениям, нетрудно предположить, что мариинское «Кольцо» еще не раз поменяет свой облик, подобно тому, как это происходило, к примеру, с «Борисом Годуновым». В Байройте ведь новое «Кольцо» появляется в среднем раз в пять-шесть лет. А Мариинка сегодня всерьез претендует на то, чтобы быть русской альтернативой Байройта. Поэтому до предстоящего через восемь лет вагнеровского юбилея вполне можно ожидать появления новой версии тетралогии. И возможно, что именно здесь будет дан наконец ответ на вопрос: как сегодня ставить «Кольцо»?
Дмитрий Морозов
