Государственных музеев, носящих имена наших ныне здравствующих современников и целиком посвященных их творчеству, не так уж и много. Можно по-разному относиться к этим художникам и самому феномену, прижизненной тотальной музеефикации, но не признать того, что среди нескольких сотен московских музеев число «личных», с лихвой исчисляемое пальцами одной руки, ничтожно мало, — нельзя. Поэтому, если в конце мая в двух из них происходят весьма важные события, можно смело обобщать, утверждая, что последний весенний месяц стал знаменательным для всех музеев «живых художников».
Во-первых, 18 числа — в международный музейный день — состоялось открытие «Дома Бурганова» — скульптора, чьи золотая Турандот, Пушкин и Натали, Лермонтов, а теперь и целый комплекс скульптур «Человек и природа» вряд ли оставили равнодушными всех, кто хоть раз бывал в арбатских переулках. Во-вторых, 31 мая исполняется пять лет Галерее Шилова на Знаменке — музею, давно уже не нуждающемуся в представлении. Однако если судьба творчества этих мастеров во многом сходна — они знамениты, востребованы, любимы народом и ценимы власть предержащими, то история создания и существование их музеев во многом разнятся.
— 31 мая вашей галерее исполняется пять лет. Как вы планируете отметить этот первый юбилей?
— Вообще-то торжественные мероприятия проводятся у нас раз в полгода — я дарю городу свои новые картины. В этот день в музей приезжает много красивых людей, Правительство Москвы во главе с Ю.Лужковым, составляется официальный акт, который подписываю с одной стороны я, с другой — мэр, потому что Музей Шилова — это государственная картинная галерея, и дар ей — это дар государству. На этот раз я передам около 10 работ, в том числе только что завершенный портрет Оскара Фельцмана — знаменитого поэта-песенника, затем классика джаза Олега Лундстрема, портрет скрипача Якулова, даже, скорее, не портрет, а жанровую картину, где он изображен в кафе перебирающим струны своей скрипки в раздумьях о судьбе. Затем два натюрморта, графические портреты — Вульфа, Каюрова и философа Зиновьева. Все эти работы и, может быть, еще портрет выдающегося хирурга Шумакова, который я сейчас начал и надеюсь к дате завершить, тем более, что торжественная часть переносится на середину июня по причине отъезда Лужкова, я и подарю в этом году городу.
— По соседству с вашей галереей идут активные строительные работы. Они связаны с расширением экспозиционной площади музея?
— В связи с тем, что я подарил городу уже 698 своих живописных и графических произведений, а в залах существующего музея помещается меньше половины, Правительство Москвы приняло решение о расширении галереи. Сейчас экспозиционная площадь, занятая моими картинами, чуть больше 690 квадратных метров и при этом в здании нет никаких подсобных помещений, без которых нормальная галерея просто не может функционировать. Поэтому, учитывая интерес публики к галерее, правительство приняло постановление о строительстве нового здания. Это будет небольшой двухэтажный особнячок в стиле первой половины XIX века, который не нарушит ансамбль Боровицкой площади. Он будет примыкать к нашему зданию и даст дополнительные полторы тысячи квадратных метров, что позволит выставить все подаренные мной работы, и даже запас останется.
— Строительство ведется за счет средств города?
— Нет, у города денег нет — мне об этом сказал Лужков, и поэтому мы нашли инвестора О.И.Логова, который будет на территории нашей галереи строить жилое или офисное здание с подземными гаражами. А за то, что это здание будет возводиться на земле Государственной картинной галереи, нам бесплатно построят небольшой домик-особнячок для музея. Вот такая меркантильная ситуация.
— Какова сейчас ваша выставочная политика? Экспонируете ли вы свои работы в провинции или за рубежом?
— Нет, сейчас нет. Раньше были выставки, а теперь мои работы в Государственной картинной галерее, я обещал Правительству Москвы и лично мэру пополнять ее, что регулярно и делаю. Поэтому я считаю, что мои картины должны быть здесь. Когда в 1997 году создавалась галерея, я думал прежде всего о том, что будет с моим трудом после меня. Ведь все эти годы я копил свои лучшие работы в мастерской, хотя проблем с продажей у меня никогда не было. Но, знаете, картину продал — а другого средства существования у художника нет, — деньги уходят, и такое ощущение, что все это время, пока над ней работал, ты ничего не делал.
Вот я и обратился в Госдуму с предложением подарить свои картины стране, тем более что после каждой моей персональной выставки зрители писали в Министерство культуры просьбы, чтобы моя выставка была постоянной. Вышло постановление о создании музея, и сначала под мои работы предложили три кремлевских зала, но они были маленькие по размеру и, хоть это было очень лестно, моя коллекция туда бы не уместилась. Тогда Лужков, учитывая любовь народа к моим картинам быстро нашел это здание, сделали косметический ремонт, и 31 мая 1997 года произошло открытие музея.
— После Латура пастель практически утратила статус самостоятельной станковой техники. Почему вы один из немногих решили обратиться к достаточно кропотливой работе с масляными мелками?
— Да, я считаю, что лучше Латура никто не владел пастелью. Его «Шоколадница» — это шедевр. Пастель — очень сложная техника, в ней не используются кисти. Чтобы скрыть следы штриха, нужно работать пальцами. Поэтому на портрет пастелью трачу усилий и времени в три раза больше, чем если пишу маслом, но все равно люблю пастель. Еще рисую карандашом, у меня в музее есть три графических зала.
— У вас в отличие, скажем, от Глазунова нет учеников, собственной школы. Это объясняется отсутствием интереса к преподаванию или тем, что следование вам по большому счету сводится к следованию салонной академической традиции?
— Я сам все время учусь у великих мастеров, хожу и «нюхаю» их картины, смотрю и завидую тем ученикам, которые учились у этих великих художников. К сожалению, в моей биографии такого не было. Но я всегда следовал тем художникам, которые блистательно овладели мастерством и глубиной содержания. Даже готов на коленях стоять и целовать их следы. Дважды в своей жизни я преподавал. В первый раз меня как профессора попросили в пединституте вести класс портрета, но это было не по мне. Приходилось в самое мое рабочее время отрываться и ехать туда, а мне самому хотелось писать, сердце ныло, и я оттуда ушел. Потом несколько месяцев преподавал у Глазунова, тогда он только организовывал свою академию. Но это тоже стало затягивать, мне приходилось появляться там все чаще, а этого я уже не мог. В творчестве я эгоист, и, пока у меня есть силы, мне хочется работать самому.
— Ваши картины лишены критического отношения к модели, в них практически нет негативного начала...
— Ну что вы, конечно же, есть. У меня много и отрицательных героев, стоит посмотреть внимательно в глаза портретируемым, и вы поймете, что они самые разные. Те, кого я запечатлел, этого, правда, не видят, но критическое отношение есть. У меня много изображений пожилых людей. Эта серия началась с портрета моей бабушки и старого портного — соседа по коммунальной квартире. Я преклоняюсь перед качествами, которыми владеют эти люди, много ездил по деревням и там писал старых мужчин и женщин. В них есть то, что сейчас вытравливается. Это прежде всего необыкновенная доброта, которая отражается в их глазах — они светятся как незабудки.
— Вы когда-нибудь возвращались к своим старым работам?
— По натуре я «самоед», человек, который сам себе не дает покоя. Вот приду в галерею, хожу по залам и думаю, сейчас бы я эту работу снял и сделал по-другому. Нужно постоянно видеть свои ошибки, иначе не будет профессионального роста. Каждая последующая работа должна быть хоть чуть-чуть лучше предыдущей.
— С вашим именем и вашей галереей связано много домыслов и слухов. В частности, много говорят о том, что очереди в галерею создаются из приезжих провинциальных туристических групп, направляемых на экскурсию оплаченными вами агентствами?
— Во-первых, туристические группы проходят без очереди, во-вторых иногородних групп у нас не бывает. Экскурсии в основном из школ, институтов, вообще в музее много молодежи. Очередь на них как раз обижается, ведь группы ее задерживают. Еще очень часто говорят, что галерея моя личная. Дескать, почему Шилову не подарить картины городу, если ему взамен подарили особняк у Боровицкой площади. Хотя этот дом не мой, это государственная картинная галерея. Но на каждый роток не накинешь платок.
— Ходите ли вы на выставки, к примеру в Пушкинский музей по соседству?
— Не на все, но у меня есть там любимые вещи, и я периодически хожу на них смотреть. Мне очень нравится сама архитектура этого музея, его интерьеры — когда туда попадаешь, кажется, что очутился в другой эпохе.
Беседу вела Алина Веденова
