Скрипач и композитор, лауреат международных конкурсов Игорь Фролов вот уже почти десять лет руководит оркестром «Московская камерата», созданным на базе Московского камерного оркестра. Сейчас «Камерата» с успехом выступает в Барселоне. Накануне отъезда музыкант ответил на наши вопросы.
— Игорь Александрович, скажите, почему вы посвятили жизнь именно скрипке?
— Понимаете, я «ребенок без детства»: родители у меня музыканты. Поэтому, когда я родился, меня никто не спрашивал, хочу я или нет: мне дали маленькую скрипку, и я стал играть. Отец занимался со мной семь лет, а потом отдал прекрасному педагогу Борису Владимировичу Беленькому. Затем я учился у Давида Федоровича Ойстраха, о котором могу рассказывать бесконечно, тем более что вырос буквально на его глазах.
Недавно по телевизору показывали какие-то довоенные его съемки: как гениально играет. Свободно, с улыбкой. Нынешние же скрипачи часто просто борются с инструментом, все в поту. Казалось, для него не существовало проблем, на какой скрипке играть. При мне к нему пришла какая-то пожилая женщина, принесла завернутую в платок скрипку, сказала, что, мол, ручная работа, скрипку купил ее прадедушка во времена Наполеона у какого-то француза. Ойстрах развернул инструмент — типичная фабрика. Взял ее, такую старую, грязную, с плохими струнами — она звучит, дает ученику — ну совершенно не звучит. Понимаете, у него от природы были мягкие руки. Скрипичные руки...
— Когда вы начали сочинять музыку?
— Очень давно. В старые времена ведь как было: приезжает музыкант, вернее, инструменталист, на гастроли, и он обязательно должен исполнить что-то свое. Это считалось нормой. И вот однажды в Иркутске мне прислали записку: «Спасибо за выступление, но скажите, почему все скрипачи играют одно и то же». Так случилось, что мой концерт был уже третьим концертом скрипичной музыки за неделю и программы всех трех почти полностью совпали: Бах, Бетховен, Франк, Равель и «Венгерский танец № 5» Брамса на бис. И что-то во мне шевельнулось — я твердо решил что-нибудь сочинить.
— Свои произведения исполняете на гастролях?
— Если гастролирую в Испании, обязательно сыграю «Испанскую фантазию». У меня ведь довольно большое количество сочинений: сонаты для скрипки и фортепиано, сонаты для скрипки соло, пьесы для скрипки, концертные фантазии...
— А что вам особенно запомнилось из гастрольных поездок?
— Их было очень много, всю страну объездил: нет места, где бы не побывал. Знаете, я, наверное, единственный, кто выступал с сольным концертом на Чукотке. Очень экзотично: безумный ветер, холод, снег и льды кругом. Выступал на кораблях, на плавбазах, на целине, получил медаль за выступление на БАМе. Представляете, когда на концерт приходят люди, которые впервые в жизни и видят, и слышат скрипку, и ни в какую не отпускают со сцены... Несколько раз пришлось играть концерты по запискам. Как, например, однажды в Амурской филармонии. Минут десять шуршали и через одного писали просьбы типа: «Исполните, пожалуйста, «Танец маленьких лебедей»...
— А Паганини просили?
— В редких случаях. Я сам играл Паганини. Рассказывал о его жизни, показывал пиццикато левой рукой, которое изобрел Паганини. Рассказывал какие-то и другие истории.
— Например?
— Понимаете, скрипка ведь не всегда была королевой. Когда-то скрипачи играли в конюшнях. И до сих пор существует такая поговорка французская: «От вас дурно пахнет». И у меня однажды был концерт в конюшне. В Испании. Снопы сена, грязь и... скрипка.
— И почему же скрипачи в конюшнях-то играли?
— Не знаю. Ну у нас, например, на рынках играли, вернее, на ярмарках. Первые скрипачи. Пели частушки, пританцовывали. Они гудошниками назывались — три струны, вот они и гудели. Тут же медведь дрессированный, Петрушка. У нас в Музее музыкальной культуры имени Глинки, кстати, есть образец такого инструмента XII века. Когда арабы завоевали Испанию, привезли с собой ребек. Между тем у испанцев уже царствовала итальянская виола. Соединение ребека с виолой и дало виолино, то есть скрипку.
— И вы, и ваш оркестр много выступаете за рубежом. Какая поездка оказалась наиболее памятной?
— Однажды, учитывая мою активность в комитете комсомола, меня, аспиранта, направили на Кубу. Мне было тогда 24 года, и я впервые начал преподавать. Хотя, как почти все московские студенты того времени, к сожалению, я не имел понятия ни о каком языке, тем более об испанском. Но, окунувшись в теплую, почти домашнюю атмосферу, я довольно быстро овладел языком. На этом замечательном острове я провел девять месяцев и даже обработал для скрипки кубинские мелодии. Кстати, сборник этих обработок пользуется успехом в Америке. Недавно его заказали Греция и Япония.
— С Фиделем Кастро общались?
— Конечно. Когда однажды он меня спросил, как, мол, ваши ученики, я ответил, что все хорошо, только гаммы не могут сыграть ровно и ритмично. «То есть как? — спрашивает он. — У кубинцев хороший ритм». — «Хороший, — говорю, — но они все играют в ритме ча-ча-ча или румбы».
— Уже много лет вы являетесь председателем жюри Международного конкурса скрипичных мастеров имени Чайковского...
— В прошлом году конкурс прошел уже в четвертый раз, и заявок по-прежнему было множество. Он проходит всегда анонимно, за занавесом. На первом туре инструменты осматривают специалисты. Утвержденный оргкомитетом конкурса человек выносит инструмент, покрытый шалью, объявляет: «Номер такой-то прошел». На втором туре за занавесом из инструментов извлекаются звуки в сопровождении фортепиано. На третьем опять же за занавесом инструменты звучат в сопровождении оркестра.
v— А участвовали ли когда-нибудь в конкурсе скрипки, скажем так, альтернативные, то есть сделанные не из дерева?**
— Теперь нет. В советское время, в бытность еще всесоюзных конкурсов скрипичных мастеров, несколько раз находились люди, которые представляли скрипки из какого-то особого сорта дюрали. Вы говорили когда-нибудь в пустое ведро? Так вот, скрипки эти издавали звук, аналогичный звучанию пустого ведра. Так что участие их было бесперспективным.
— А как вы относитесь к электронным скрипкам?
— Важно, с чем мы имеем дело. Дайте мне услышать звук, моментально скажу, живой это инструмент или японский синтезатор последнего поколения.
— Услышали вы, скажем, Ванессу Мэй...
— Пластмассовая скрипка. Это не скрипка даже, это микрофоны. Конечно, талант артистки очевиден, но если бы ей дали настоящую скрипку, не уверен, что что-нибудь бы из этого получилось. Понимаете, это все веление времени. Так же как и записанный аккомпанемент. Конечно, это удобно. Но для чего?.. Как можно исполнять органную музыку Баха на синтезаторе? Когда вы слушаете ее, например, в Кельнском соборе с хором, жить хочется, когда же она накладывается на некую ритмическую структуру... Это ведь делается только для одного — чтобы облегчить восприятие. Впрочем, отрицать все это можно, запрещать — нелепо. На мой взгляд, это все уйдет само собой. Но потом придет что-то другое.
Беседу вел Олег Дуленин
