С предками ему повезло. Мама из Северодвинска. Ее дед церкви расписывал, а дед по отцовской линии — цыганом был, пел. Отец Сергея Проханова не только пел сам, но всех вовлекал в это занятие. Сам Сережа у себя в Тушине пел так, что его прозвали Робертино Лоретти. Он посещал всевозможные кружки и студии, начиная с авиасудостроительного и заканчивая театральным, да еще и в физико-математической школе учился. К моменту окончания школы играл главные роли в спектаклях «Сомбреро» и «Мой брат играет на кларнете». Однако его решение идти в театральный вуз поддержки не имело. Но в назначенный срок Сергей, надев свою единственную рубаху, отправился поступать во все театральные училища сразу. Приняли в Щукинское. После него сразу попал в Театр им. Моссовета. Начал сниматься. Пришла известность. Но, проработав 20 лет в Театре им. Моссовета, он ушел строить свой Театр Луны.
— Неужели уходили без тени сожаления?
— К тому времени я играл всего одну роль — Иуды в спектакле «Иисус Христос — суперзвезда». Я был как отрезанный ломоть и внутренне перестроился на другое дело, которое для меня было чрезвычайно интересным.
— Вы учились в Щукинском у Веры Константиновны Львовой, а считали себя учеником Виктюка.
— В самом начале моего актерского пути в Театре им. Моссовета он работал со мной в трех спектаклях: «Вечерний свет», «Царская охота», «Калоши счастья». Он сформировал мое мировоззрение. Почерк у нас схож. Мне говорят, что в моих персонажах присутствует некая эротичность. Дело тут не в теле, а в том, как люди существуют на сцене. Обычно артисты общаются по принципу «петелька-крючочек», я же проповедую обособленность общения, когда каждый задает свою ноту в пространстве. Только так из нот рождается музыка.
— С кого начиналась ваша труппа?
— Первой я пригласил Ирину Метлицкую. Она пришла с мужем, Сергеем Газаровым. Пьеса ей понравилась, и она согласилась. Потом я пригласил Анатолия Ромашина, за ним пришли молодые актеры, и состоялась премьера «Византии» по пьесе Гумилева «Отравленная туника».
— Пьеса Ромашину понравилась, а как он отнесся к режиссеру Проханову?
— Не все сразу у нас получалось, но я понял, что если ведешь себя на репетиции как пацан, сам не знаешь, чего хочешь, то артистов это бесит, поэтому я всегда приходил готовым. Во всяком случае, если точно не знал, как именно сделать сцену, запасной вариант был всегда. Я приобрел некоторую уверенность, а после спектакля «Ночь нежна» по Фицджеральду Ромашин меня зауважал.
— Почему же тогда артисты уходят из Театра Луны?
— Артист — это предательский человек. Он играет премьеры. Он видит аншлаг, но надолго его не хватает. За десять лет я звезд пять-шесть сотворил. Чулпан Хаматова первый раз у нас сыграла. Вначале было очень обидно. Сейчас это чувство атрофировалось. Знаете, Любимова как-то спросили: «За что вы артистов не любите?» Он ответил: «За то, что они спектакли портят». Наверное, так и надо к ним относиться и не переживать.
— Может быть, стоит режиссеров других приглашать?
— Я приглашаю режиссеров. Голландец ставил «Фауста», болгарка сейчас работает над «Ромео и Джульеттой», но тут тоже не без проблем. Режиссер поставил и уехал, а тут артист заболел или ушел из театра, нужно срочно вводить другого. Кто станет этим заниматься? Не будешь же каждый раз вызывать его из-за границы, а я не в материале.
— Когда театр стал государственным, жизнь облегчилась?
— Конечно, мэр Лужков заботится. Обещал, что новый сезон мы начнем в театре на Малой Ордынке.
— Но теперь у вас есть какой-то план?
— Для нас он не обременителен. Как маленький театр, мы должны сыграть 140 спектаклей. Играем 240. Государство дает нам неполное финансирование на два спектакля. Мы привлекаем спонсоров. Приходится и водки выпить, и поговорить. Мы любой помощи рады.
— Новый театр — больше. Сейчас труппа — сорок человек, если увеличить, появится проблема занятости.
— Я отдаю себе отчет, что может появиться не только эта проблема. И стопроцентной заполняемости зала может не быть, и с третьего места, после театров Виктюка и Васильева, которое мы заняли в этом году, мы можем слететь, да мало ли еще какие проблемы возникнут. Мы постараемся удержаться на том уровне, которого достигли.
— Столько дел, а вы еще и драматургией занялись?
— Поверьте, не от большого желания. Просто старые драматурги почти не работают, а новые пишут с колоссальными недоделками.
— По вашим пьесам можно поставить спектакли в других театрах?
— Сделать это будет сложно. Хотя у нас идет двенадцать спектаклей по моим пьесам, я себя драматургом не считаю. Больше комбинирую, нежели пишу от начала до конца.
— Вы придумали премию «Ромашка» в память об Анатолии Ромашине. Чем-то эта премия отличается от других?
— Тем, что резюме дают зрители. Они заполняют бланки. В конце сезона мы считаем голоса, а на сборе труппы награждаем победителей.
— Сергей, а когда вы сами будете играть?
— А я не хочу, да мне и некогда. Я вошел в другую зону. Нет смысла останавливаться. Очень интересные большие проекты намечаются. В новом здании будет два зала. Там работы непочатый край.
— Значит, в свои пятьдесят подводить итоги не собираетесь?
— В пятьдесят рано. Пока резкость в глазах не пропала, мы еще погуляем. Сейчас самая мощь пошла. Сейчас только «Короля Лира» подавай, не меньше. Вот и пишу. Будет рок-опера.
Беседу вела Татьяна Петренко
