131 лауреат международных конкурсов, причем 50 — обладатели первых премий, таковы плоды просвещения, выращенные всемирно известным педагогом, бывшим воспитанником Московской консерватории Захаром Броном. Откликнувшись на приглашение Центра музыкального искусства «Классика», он только что дал в Москве серию мастер-классов. Привез с собой четырех своих учеников, но, кроме того, съехались молодые скрипачи из Москвы, Петербурга, Барнаула и других городов России, по словам самого Брона, талантливые и хорошо обученные ребята, с которыми интересно работать и которые все схватывают на лету, что по мнению маэстро, вообще является отличительной чертой российского менталитета. В перерыве между классами (они проходили в Рахманиновском зале) наш корреспондент взял у него интервью.
— Захар Нухимович, к концу 70-х годов теперь уже прошлого столетия вы были преуспевающим российским педагогом. Имена ваших учеников Вадима Репина и Максима Венгерова гремели по всему миру, а на подходе было еще множество талантов — в ваш класс стремились попасть юные скрипачи из разных городов Советского Союза и даже из-за рубежа. Газеты взахлеб писали о «новосибирском скрипичном чуде». И вдруг на взлете карьеры вы уезжаете из страны. Что подтолкнуло вас к этому шагу?
— Это случилось не вдруг, но, чтобы объяснить мое решение, придется немножко заглянуть в мою биографию. Дело в том, что в Новосибирске я оказался в известной степени случайно, хотя теперь уверен, что меня направлял перст судьбы. В 1974 году я заканчивал аспирантуру Московской консерватории в классе Игоря Давидовича Ойстраха и в этом же году выиграл всесоюзный отбор на Конкурс имени Паганини. Мне пришлось подписать распределение в Новосибирск, потому что без этого меня не выпустили бы за рубеж. Но по каким-то политическим мотивам участие советских музыкантов в итальянском конкурсе не состоялось, и таким образом в моей биографии появилось это теплое слово «Сибирь». К счастью, в Новосибирске нашлось немало людей, и прежде всего ректор консерватории Гуренко, которые создали все условия для того, чтобы за короткий срок возник прецедент, получивший неточное название «новосибирской скрипичной школы», потому что школа-то у меня московская, консерваторская.
— Начало многообещающее...
— Да, но в какой-то момент все пошло по нисходящей. Несмотря на все достижения, на победу Вадика Репина (которая состоялась во многом благодаря неоценимой поддержке Тихона Николаевича Хренникова и Игоря Ойстраха), министерская бюрократия опустила передо мной железный занавес, и обе столицы, несмотря на предложения о работе, поступившие оттуда, оказались для меня закрытыми. Конечно, мне хотелось большего творческого простора, но об отъезде на Запад я и не помышлял, хотя меня приглашал мой первый педагог Борис Гольдштейн.
— Насколько я помню, после блестящей победы Вадика Репина на Конкурсе Венявского, вы готовили его к Брюсселю.
— Вот именно в этот момент все и произошло. Как водилось тогда в Министерстве культуры, зарубежные паспорта с визами выдавали перед самым отъездом. Раскрыв паспорта, я обнаружил, что в трех — Вадика, его мамы и пианистки Ирины Виноградовой — стоит месячная виза, а в моем — только 5 дней. Это при том, что Брюссельский конкурс длится почти месяц! Министерская паспортистка, отводя глаза, заявила, что так распорядились бельгийские власти. В ту же ночь Игорь Давидович связался по телефону со своими зарубежными импресарио, которые не только помогли в этой ситуации, но и сообщили, что на моей пятидневной визе настояло наше Министерство культуры. Вот такая получилась детективная история, которая побудила меня обратиться в Брюсселе в Советское посольство за разрешением остаться на Западе, которое я и получил.
— Вы начинали свою зарубежную карьеру практически с чистого листа. Как это было?
— После победы Репина у меня было множество предложений из разных стран. Я остановил свой выбор на немецком городе Любеке: там нашелся спонсор, обещавший финансовую поддержку 6-7 моим ученикам и их родителям. Постепенно я стал обрастать и иностранными учениками, а к концу 80-х годов обрушилось настоящее ученическое цунами. Я получил пожизненную профессуру в Кельнской Хохшуле, потом по просьбе Мстислава Ростроповича взял на себя руководство скрипичной кафедрой в высшей частной школе Мадрида, а в последние три года преподаю еще в японской академии Йокогамы, носящей мое имя. А между этими тремя стационарами я даю мастер-классы во многих столицах мира.
— Но связей с Россией вы не порывали?
— Было бы нелепо обижаться на страну, взрастившую меня, из-за нескольких озлобленных чиновников. Я не только не порвал связи с Россией. Но уже много лет являюсь почетным заведующим кафедрой Новосибирской консерватории, ежегодно провожу там фестивали и международные конкурсы скрипачей, которые имеют большой резонанс на Западе, а состав жюри не уступает именитым конкурсным грандам.
— Но в Москве вы проводите мастер-классы впервые?
— В таком масштабе — целую неделю — да, хотя на короткие сроки уже дважды приезжал. Когда я получил приглашение Владислава Тетерина и его фирмы «Классика», я перекроил свой довольно напряженный график и полетел в Москву с чувством волнения и благодарности: это мой любимый город, моя любимая консерватория, где учился у великих педагогов Бориса Гольдштейна, Давида и Игоря Ойстрахов. Я поднимался по консерваторским лестницам, и мое сердце билось учащенно не от количества ступенек, а от нахлынувших воспоминаний юности.
— В наших музыкальных кругах говорят, что если в жюри конкурса участвует Брон, то первые лауреатские места забронированы. Как вы к этому относитесь?
— Как к не очень удачному каламбуру. Как член и председатель многих жюри я всегда настаиваю на том, чтобы в финале были действительно яркие индивидуальности независимо от того, чьи это ученики. Ведь объективность жюри возможна лишь тогда, когда оно хочет показать эти индивидуальности. Мои ученики часто завоевывали первые премии на конкурсах, где я не принимал участия в жюри, и наоборот, когда я председательствовал, порой случалось, что они не добирались до финала.
Я очень рад, что жюри Конкурса им.Чайковского, в котором меня пригласили участвовать, возглавляет Владимир Спиваков, на мой взгляд, один из самых объективных арбитров. Уже первое решение Спивакова о предварительном отборе конкурсантов по аудиозаписям свидетельствует о серьезности и объективности его председательских намерений: слишком уж много развелось «конкурсных туристов», снижающих высокую творческую планку.
— А как вы вообще относитесь к конкурсам?
— Как к ситуации, в которой в конкретный срок в конкретной программе музыканту предстоит совершить решающий рывок, от которого во многом зависит его будущая карьера. Я психологически готовлю своих учеников к тому, что локальная неудача — это еще не катастрофа и надо готовиться к следующим конкурсам. Кроме того, я считаю, что лауреат и артист — понятия далеко не тождественные: артист может стать лауреатом (а может и не быть им — примеров множество!), а лауреату еще надлежит дорасти до артиста.
— Говорят, что вы привезете на Конкурс им.Чайковского сильную команду, и наши скрипачи уже немножко волнуются.
— Посмотрим (смеется). Могу только сказать, что в этой команде победители уже многих конкурсов. Но в любом случае — пусть победит достойный!
* * *
Завершился цикл мастер-классов концертом, в котором приняли участие постоянные ученики Брона. Перед началом концерта в переполненном Рахманиновском зале Т. Хренников весьма темпераментно заметил: «Какая нелепость, что приходится обращаться за спонсорской помощью, чтобы увидеть и услышать выдающегося педагога, выросшего в этих стенах. За право назвать Брона своим профессором борются многие консерватории мира, и только Московская остается равнодушной. Я надеюсь, что новый ректор найдет возможность создать в нашей консерватории класс профессора Брона». (Громкие аплодисменты.)
Что и говорить, четверка «броновцев» — крепкие ребята, уже познавшие вкус конкурсных побед. «Русский американец» Михаил Овруцкий — недавний триумфатор конкурса в ЮАР, тонкий музыкант, умело выстраивающий свою исполнительскую концепцию в Сонате Р. Штрауса и владеющий средствами ее воплощения. Ярко выраженный романтик со свободным полетом фантазии, он к тому же еще и уверенный виртуоз, что и продемонстрировал в «Лесном царе» Шуберта—Эрнста, исполненном в предельно быстром темпе, не помешавшем, однако, выпукло очертить каждый образ пьесы.
В игре Тамаки Кавакубо — сочетание японской точности с русским размахом — именно так она исполнила первую часть Концерта Чайковского и продемонстрировала серьезность своих намерений в преддверии Конкурса им.Чайковского. Она выиграла недавний Конкурс им. Сарасате в Памплоне, принеся очередную победу школе Брона.
14-летняя малышка Майю Кишима — сгусток воли, темперамента и лиризма. Она ничего не боится, даже нечаянных интонационных огрехов, и с азартном юности бросается в сумасшедший темп Фантазии Бизе—Ваксмана «Кармен». Зато в сонате Моцарта предстает задумчивой и лиричной, воспринявшей от своего учителя беспредельность дыхания смычка и изящное чувство стиля.
Немецкому скрипачу Николасу Кеккерту, на мой взгляд, недоставало драматизма в одной из самых драматичных сонат Бетховена, Седьмой, зато кантилена у него отменная и виртуозности не занимать.
Словом, броновские питомцы составят серьезную конкуренцию всем скрипачам на Конкурсе им. Чайковского, тем более что в руках у них волшебные скрипки Страдивари и Гварнери, а за спиной мощный многотембровый оркестр в образе хрупкой пианистки Ирины Виноградовой. Ну что ж, тем интересней будет конкурсная борьба, которая покажет, действительно ли заБРОНированы лауреатские места.
Евгений Эпштейн
