«Сказка», Op. 29 — сочинение для симфонического оркестра русского композитора Николая Андреевича Римского-Корсакова (1879-80).
«Мне пришла мысль написать оркестровую пьесу фантастического характера на пушкинский пролог к „Руслану и Людмиле“, — вспоминал композитор. <...> — Пушкин, вкратце перечисляя элементы русского сказочного эпоса, входившие в рассказы чудесного кота, говорит:
Одну я помню, —
Сказку эту
Поведаю теперь я свету,
и рассказывает сказку о Руслане и Людмиле. Я же рассказываю свою музыкальную сказку. <...> Сказка моя, во-первых, русская, во-вторых, волшебная <...> Пусть всякий ищет в моей сказке лишь те эпизоды, какие представятся его воображению, а не требует с меня перечисленного в пушкинском прологе» («Летопись моей музыкальной жизни»).
Тем не менее «Сказка» неоднократно «подтекстовывалась» слушателями и критиками, и это, по-видимому, было неизбежно, обусловливаясь, кроме вкусов и привычек эпохи, исключительной конкретностью представлений, вызываемых музыкой Римского-Корсакова. Существенны, конечно, переклички со «Снегурочкой» и другими операми композитора, но еще более — оригинальная драматургия сочинения.
В отличие от «Садко» и «Антара», «Майской ночи» и «Снегурочки», здесь нет антиномии реального и фантастического миров — все образы «Сказки» фантастичны, загадочны, таинственны, кроме краткой напевной «присказки», появляющейся впервые во вступлении, а затем на гранях разделов сложной сонатной формы. Необычность интонационного склада сочинения проистекает из его замысла: эта сравнительно небольшая оркестровая пьеса содержит в себе целую энциклопедию музыкальной фантастики, от нее ведут нити к позднейшим операм Римского-Корсакова, вплоть до «Сказания о невидимом граде Китеже» (побочная партия, соло флейты и скрипки — пение «волшебных птиц») и «Кащея бессмертного» (тематизм вступления и главной партии), и, как это часто указывается, к сказочности симфонических картин Лядова. (С другой стороны, в характеристичности некоторых музыкальных образов «Сказки» ощущается влияние Даргомыжского, вообще для симфонизма Римского-Корсакова не типичное.)
Стиль «Сказки», по словам автора «несомненно напоминающий собой стиль „Снегурочки“», и ее форма неповторимы в симфоническом творчестве Римского-Корсакова. Здесь нет ни развернутых картин, ни развивающегося повествования, ни любимых композитором плавных переходов-сопоставлений. Драматургию «Сказки» скорее можно уподобить мозаике звуковых мгновений: «персонажи» показываются и скрываются, чтобы вновь неожиданно возникнуть перед удивленным слушателем. Отсюда многотемность, или, точнее — многомотивность, сочинения, которая хотя и может быть уложена в традиционную сонатную схему, но по сути имеет с ней мало общего. Слитность тематизма с тембром, вообще свойственная стилю Римского-Корсакова, здесь достигает особенно высокой степени, чему способствует и необычность «затемненного» тембрового облика сочинения.
М. Рахманова
