Impromptu No. 2 (Fis-dur), Op. 36
Сочиненный в 1839 году и опубликованный в 1840 году экспромт Fis-dur op. 36 носит характерные черты шопеновской формы. Налицо опять контраст, но из него вырастает вариационно-орнаментальное развитие первой темы, как бы возбужденное, вызванное к жизни энергией средней части. Тональный план, как обычно в сочинениях Шопена этой поры, свидетельствует о широко понятой тоничности и терцевых связях.
Примечательно начало экспромта: бас с типичными шопеновскими расширениями — сжатиями, шеститакты, с такта 7 — полифония баса и дисканта. Мелодия с явственными фольклорными оборотами. Моментами — ритмо-интонации явно мазурочного типа. Следующий далее „оркестровый" эффект смены регистров и тембров очень образен: будто отзвуки фанфар донеслись издалека и заставляют прислушаться. В средней части — типичное выделение героического начала: пунктированный ритм, мощная звучность, фанфарные интонации (Выделяется драматическая красочность терций и квинт трезвучий!).
Этот период приводит к затишью, которое сменяется спокойным изложением первой темы (в F-dur), оживленной теперь фоном восьмых баса. Вот опять одна из характерных особенностей шопеновской „драматургии": толчок, вызванный контрастным „антитезисом", способствует оживлению и развертыванию „тезиса". В такте 76 реминисценция финала сонаты b-moll (Быть может, соответственный отрывок финала сонаты сочинен одновременно или позднее (оба сочинения относятся к 1839 году).), пожалуй, не случайна: здесь развит образ того покоя и мира, который лишь едва мелькает посреди зловещего вихря финала сонаты. Такты 82 и дальше — „неузнаваемая" орнаментальная трансформация первой темы. Экспромт заканчивается созерцательной кодой первой части и тоникой фортиссимо (мажорным „криком").
Р. Кочальский усматривает в этом экспромте звукопись поэтической сельской сцены. Сначала все спокойно. Затем слышится отдаленный топот лошадей. Приближаются всадники — рыцари, проезжают мимо и исчезают вдали. Опять спокойствие и тишина. Ветер шелестит листьями, наступают сумерки.
Такое толкование представляется нам правдоподобным, поскольку антитеза природы и воинственно-героического быта в экспромте несомненна. К тому же, Кочальский улавливает истинный характер основных образов экспромта Fis-dur — их светлое, ласкающее тепло, которое можно сравнить как раз с впечатлениями спокойного солнечного заката — обычно умиротворенными, но и несколько грустными. Вспомним, что „Пан Тадеуш" кончается именно символической картиной заката, которая окутывает дымкой печали драматизм событий поэмы, блеск недавно совершившейся свадьбы. Светлая печаль приходит на смену драматизму отчаяния и в ряде произведений Шопена.
Есть, однако, и другое программное толкование экспромта Fis-dur, быть может, принадлежащее его автору. Согласно этому толкованию, в экспромте передан образ молодой польки, напевающей песенку над колыбелью своего сына. Мать засыпает и видит во сне будущее своего ребенка, который должен стать отважным борцом за родину. Сон переходит в неясные грезы.
Эта программа имеет преимущество в плане точной жанровой трактовки первой темы экспромта как колыбельной. К тому же, появление в тактах 55-56 экспромта характерной попевки из этюда ор. 10 № 12, возможно, носит символический характер напоминания об одном из самых „гражданских" сочинений Шопена. В остальном следует предпочесть программу Кочальского, который убедительно выделяет в музыке экспромта пейзажный элемент, „пространственную" картинность и сюжетность.
Ю. Кремлев
