Британская пресса признала Ольгу Бородину положительной героиней лондонских гастролей Мариинского театра. Не только Financial Times, но и другие издания выделили ее выступление в партии раскольницы Марфы в “Хованщине”. Оно стало возвращением — правда, в составе гастролирующей труппы — русской примадонны на сцену Королевской оперы после двухлетней давности инцидента, когда Бородина со скандалом покинула театр.
Меццо-сопрано Ольга Бородина — коренная петербурженка. И живет она в нескольких шагах от родного Мариинского театра. Но услышать певицу — обладательницу одного из самых красивых голосов времени проще в миланской La Scala или нью-йоркской Metropolitan Opera. Однако Ольга Бородина по-прежнему называет себя солисткой Мариинского театра.
— Как, в отличие от своих успешных коллег, вам удалось сохранить
отношения с родным театром?
— Я для этого ничего специально не делала. Просто считала и
продолжаю себя считать солисткой Мариинского театра, который меня
вырастил и которому я многим обязана. Кому-то кажется, что я
средняя певица, кто-то считает меня мегазвездой. Я просто делаю
свое дело, и мне абсолютно плевать, звезда я или нет. Думаю, на
сегодняшний день я сделала максимум того, что могла. Я никогда не
форсировала события, не лезла вперед. Я никогда не покупала себе
пиар для того, чтобы быть на обложках и на телевидении, несмотря на
то что испытывала в этой связи сильное давление со стороны своего
менеджмента. Но я считаю, у меня другая дорога. Я никому ничего не
должна. Я не люблю тусовки и не люблю быть на виду. У меня много
настоящей работы.
— А за что вы невзлюбили Covent Garden?
— Маэстро Паппано, с которым у меня были и остаются сложности во
взаимоотношениях, мне кажется, ведет неправильную политику в
театре. Он очень вспыльчивый и злопамятный человек. Качества,
которыми не должен обладать художественный руководитель такого
театра, как Covent Garden. Мы не нашли общего языка по поводу
постановки “Аиды”. Я объяснила Антонио Паппано свою позицию, он не
понял и обиделся. Я деспотов не выношу ни в качестве дирижеров, ни
в качестве режиссеров. Я тут же сама становлюсь такой же.
— Для того чтобы быть примадонной, характера нужно больше, чем
таланта?
— Без характера не может быть таланта. Иначе никогда не выйдешь на
сцену в одиночку, а на тебя смотрят несколько тысяч человек в
ожидании наслаждения. Характер, быть может, у меня плохой, но
личность должна быть сильной.
— И часто приходится быть сильной?
— Гораздо чаще, чем хотелось бы. Приходилось даже дирижеров со
спектаклей снимать. На самом деле, это очень неприятно делать, но
иногда просто обстоятельства вынуждали. Когда я точно понимала, что
иначе спектакля не будет. Но сейчас я могу выбирать, с кем
работать. Я пою только в тех спектаклях, в которых чувствую себя
комфортно. Хотя сегодня очень сложно бывает с партнерами. От коллег
многое зависит, а они часто даже до среднего уровня не дотягивают.
Хороших голосов много, а хороших певцов — единицы.
— А что, по-вашему, превращает хороший голос в высококлассного
певца?
— Мозги. А если не дано, надо менять профессию. Или всю жизнь петь:
“Кушать подано”.
— К тому же певице нужно быть еще и красавицей, а то, как
прекрасное сопрано Дебору Войт, дисквалифицируют за лишние
килограммы…
— Это чудовищно. Covent Garden пригласил певицу, прекрасно зная,
какого она размера. Она приехала. Но театр вдруг выгнал ее, проявив
невиданное скотство, которое, кстати, сыграло отрицательно на
репутации не певицы, а театра. Певицу весь мир знает и любит такой,
какая она есть. Когда такие прекрасные певцы, как Дебора Войт,
открывают рот, возникает совершенно другой мир, и не имеет
абсолютно никакого значения, каких размеров они покупают себе
наряды. Как правило, человеку не дается все сразу. Либо красота,
либо голос. Но ничего не поделаешь, теперь в опере мода на красивую
картинку, а не на классные голоса. Миновали времена, когда было
немерено шикарных вокалистов. Сейчас затишье. К тому же большие
проблемы с преподаванием. Особенно у нас. Преподавать некому, а
между тем хороший голос — не значит хороший певец. Сколько хороших
голосов быстро исчезают, потому что их толкают на партии, которые
они петь не должны, но они соглашаются ради возможности выйти на
сцену. Но всегда так было и будет: взлеты чередуются с падениями.
Ныне такой период, который надо просто пережить. И на первый план
вылезают режиссерские эксперименты.
— Вы прослеживаете прямую зависимость между увеличением откровенно
режиссерских постановок и уменьшением высококлассных певцов?
— Безусловно. Как бы это мягче выразиться… Мне пытаются втюхать,
что сегодня у публики не проходят красивые душевные постановки.
Реально это совсем не так. Люди не только в Санкт-Петербурге, но и
во всем мире спрашивают меня: “Но когда же наконец мы увидим то,
чего так ждем?” На самом деле удручают все эти извращенческие
переделки, когда сюжет оперы запихивают в некие дурацкие
обстоятельства. Единственное, что я могу сделать, — не участвовать
в том, в чем не хочу. Мне участвовать хочется только в чем-то
красивом и настоящем, что ныне большая редкость.
— Неужели даже в родном Мариинском театре вы не можете реализовать
свои желания?
— У меня слишком мало времени, чтобы этим заниматься. Нужно найти
не только режиссера и художника, но и певцов. Этим кто-то должен
профессионально заниматься. А не так, как ныне заведено в
Мариинском театре: все поют солисты Академии молодых певцов — дети,
которые вообще не имеют представления, что такое быть оперным
певцом. Пока что, кроме амбиций, у них ничего нет. Катастрофа.
Очень редко, когда можно хоть что-то немного приличное услышать. Я
считаю подобную систему безобразием, подрывающим авторитет театра.
Но не мне же решать подобные вопросы. Я не директор театра и не его
заместитель. Но, наверное, будь я на месте руководства, разогнала
бы больше половины театра.
Что касается меня, я всегда найду, где мне воплотить то, что я
хочу. Такая возможность у меня есть в той же Metropolitan.
Руководитель театра Джеймс Ливайн меня постоянно спрашивает, что и
с кем я хочу спеть.
— Metropolitan Opera — ваш любимый театр?
— Да. Когда приезжаю в Met, мне всегда говорят: “Welcome home”. Я в
Нью-Йорке всегда бываю с удовольствием. Еще и потому, что там везде
и всегда порядок. И ты заранее знаешь за год, за два расписание
репетиций и даты спектаклей. И кто твои партнеры, дирижер и
режиссер. И там прекрасный пошивочный цех, который сделает такие
костюмы, в которых ты будешь хорошо смотреться. И от тебя требуется
только быть здоровым и готовым к работе. Абсолютная
противоположность Мариинскому театру, где все редко бывает
предсказуемо.
— Такова воля Валерия Гергиева.
— Гергиев — гений. Думаю, вряд ли найдется тот, кто бы возразил.
Как ни крути — это огромная личность. И на нем держится все.
Плохо-хорошо, но держится. Вот если его не будет, кто бы ни пришел
на его место, сразу театра не станет. Без Гергиева я не представляю
своего участия в спектаклях Мариинского театра. Хотя совпасть с ним
во времени и пространстве — задача трудно выполнимая. Но с
Гергиевым я начинала, и ни на кого другого менять его не хочу.
Наверное, потому что я избалована и люблю личность рядом. Хотя бы
одну. Он фантастический дирижер. Я ни в ком больше не встречала
столь мощную лавину энергии. Работая с ним, переживаешь состояние,
близкое к эйфории.
Мария Бабалова, vedomosti.ru
