«Богема» Пуччини в Опере Земпера с 1983 года идёт в постановке Кристине Милиц. 13 ноября я посетила 360-е представление со дня премьеры, на котором мне не удалось понять, почему эта постановка отличается такой долговечностью, равно как и то, почему за всё это время в ней не были устранены многочисленные нелепости.
Например, вскоре после знакомства Мими и Рудольф потушили свои свечи, а электрическую лампочку уже выкрутил за задолженность арендодатель (Ханс-Иоахим Кетельсен). Молодые люди шарят по полу во мраке в поисках потерянного ключа. Тем не менее, невзирая на полную темноту, Мими поднимает с пола и с интересом читает обрывки рукописей Рудольфа.
Или в кафе «Момю» Мюзетта бросает в Марселя чайную ложку. Колен поднимает её и прячет в карман пальто. Вначале мелькает мысль, что это – штрих к портрету философа: он выступает против частной собственности и поэтому ворует ложки в ресторанах. Но через какое-то время Колен вернул ложечку Мюзетте, и она продолжила ей вертеть и есть.
Марсель нарисовал портрет обнажённой Мюзетты: это стилизованная белая фигура на бело-голубом ложе. Скучая по Мюзетте, он ложится на эту картину и барахтается сверху.
Драматическое объяснение Мими и Рудольфа в третьем действии происходит рядом с мусорными баками. Незадолго до этого чьи-то слуги выбрасывали в них отходы, рылась нищенка с корзинкой. Мими пряталась за этими баками, подслушивая разговор Марселя и Рудольфа. Потом Мими и Рудольф нашли в мусорных баках опору в тяжёлую минуту. Намекают ли так постановщики на то, что они не только грязи не боятся, но и вообще отбросы общества?
Возможно, что свеча, потухшая у Мими, находится в некотором символическом отношении с электрическим столбом, прислонившись к которому, Мими горюет о предстоящем расставании с Рудольфом. Безжалостный электрический свет, посылаемый этим столбом на расстояние – это разлука, которой противостоит неустойчивое и быстро гаснущее пламя свечи – (якобы) любви.
В комнате у Рудольфа и Марселя нет кровати. Непонятно, как Мими и Рудольф жили в ней вместе. Не на чем и помереть. Мими умирает, прислонившись к фортепиано – для непрактичной богемы музыкальный инструмент более важный предмет обстановки, чем кровать.
В роли Мими поразительно выступила американка Рейчел Виллис-Сёренсен – настоящая пуччинивская героиня с голосом бездонным, бескрайним и затопляющим, как пучина. По драматическому отчаянному накалу, объёму и богатству тембра её пение этим ноябрьским вечером можно смело сравнить с записями Марии Каллас в партии «Манон Леско». Сожаление вызывал невыразительный костюм Мими (художник по костюмам Петер Хайляйн). Второй и третий акт она проходила в бесформенном чёрном пальто.
Рудольф, отправивший больную женщину заниматься проституцией, ни разу не попытавшийся хоть чем-то ей помочь, но зато попытавшийся переложить на неё ответственность за разрыв, вызывает такую антипатию, что даже не хочется, чтобы его партия исполнялась на должном уровне, рождая восхищение и сочувствие этому персонажу. Аталла Айян начал напористо и форсировал звучание своего эффектного голоса, в результате оно несколько «потёрлось» к концу первого действия, но восстановилось во втором.
Мюзетта предстала в образе с картин и плакатов Тулуз-Лотрека – рыжая, резкая, глумливая. Она целовалась с Марселем полулёжа с задранной белой юбкой, чтобы махнуть ногами в плотных чёрных чулках. Не исключено, что такие чулки были фетишом Лотрека, если судить по их вездесущему присутствию в его живописи и графике. Лирически-стальное сопрано Николя Хиллебрад, дебютировавшая в этой партии, достигла подлинной эмоциональной проникновенности в беспомощно-трогательной молитве Мюзетты за умирающую Мими.
Государственный советник Альциндор (Бернд Цеттиш), спутник Мюзетты в кафе, появляется в пальто с меховым воротником, которое не снимает, несмотря на то, что подчёркнуто задыхается в нём от жары. Поскольку в таком же пальто в баре был советник Линдорф в гамбургских «Сказках Гофмана», я в своё время решила, что в этом образе выведен на сцену сам Оффенбах. Теперь для меня это пальто приобретает вид театрального клише для создания образов буржуазных господ – любителей артисток.
На высоком уровне выступили Богдан Бачиу (Марсель), Мартин-Жан Нижхоф (Колен) и Илья Сильчук (Шонар), который, весело танцуя с друзьями пляску смерти, держался на сцене непринуждённо, смешно и элегантно.
Дирижёр Джон Фиоре ворвался в партитуру Пуччини и энергично разобрался с ней силами Саксонской государственной капеллы. Звук рождался неожиданно резкими, чем-то пугающими сверкающе-прозрачными вспышками, оставляя незабываемое впечатление.
Автор фото — Frank Hoehler
