Публикуя данный материал, редакция Belcanto.ru выражает глубочайшие соболезнования родным и близким Евгения Кулеша.
9 октября 2021 в Большом театре России во время представления оперы «Садко» погиб не просто артист миманса Евгений Кулеш: погиб мой коллега. Я сам много лет работаю статистом (тот же миманс) на Зальцбургском фестивале, несколько раз был травмирован в процессе подготовки спектаклей.
Когда я впервые услышал страшную новость из родного Большого, первая мысль была о трагическом стечении обстоятельств, избежать которых в современном технократическим мире довольно сложно.
Спустя пару дней я удивился тому странному факту, что на официальном сайте Большого театра не появилось некролога, в коллективе не был объявлен траур, руководством не была дана оценка случившемуся, не было выражено даже сожаления от официальных лиц. Более того, как я узнал позже, администрация хотела продолжить тот страшный спектакль, быстро убрав следы гибели артиста ещё до приезда скорой помощи.
В Австрии, где я работаю и проживаю, в подобных случаях немедленно следуют официальные заявления, извинения, объяснения, даются оценки, а на здании театров вывешиваются траурные стяги. Гибель человека в месте публичного развлечения во время исполнения им служебных обязанностей — страшный удар не только по конкретному коллективу, но и по всей индустрии. И здесь своевременная и по-человечески адекватная реакция первых лиц просто необходима.
Её не последовало. Напротив, появились сообщения о том, что трагедию в Большом хотят «замять». На прощание с артистом, как известно, не были допущены журналисты.
После того, как я выяснил основные причины произошедшего (для человека, выросшего в Большом театре, это не составило труда), я попытался связаться с режиссёром спектакля Дмитрием Черняковым, но, к сожалению, он не ответил. Не удалось мне обнаружить никаких внятных заявлений и от администрации театра, если таковым не считать сообщение директора Урина о том, что «Следственный комитет разберётся».
Именно поэтому я решил высказать своё мнение о случившемся, прежде всего, не как журналист, а как коллега погибшего артиста.
Во-первых, современный театр — это опасное производство. Люки, оркестровая яма, лестницы, подвижные элементы, к которым крепятся декорации, сами декорации и, наконец, костюмы (прежде всего, обувь). Травмы здесь — обычное дело. Не редки и трагедии. Поэтому степень бдительности всех технических служб должна быть не меньше, чем у телохранителей первых лиц государства.
— Напомню, что 17 июля 2013 г. от полученных травм после падения в оркестровую яму Большого театра скончался скрипач Виктор Седов.
— В марте того же года по той же причине в Перми погибает исполняющая обязанности главного режиссёра местного театра оперы и балета Ольга Эннс.
— В 2010 г. в Казани падение в оркестровую яму, опущенную на 4 метра, закончилось переломами кистей 20-летней альтистки местной консерватории.
— В декабре того же 2010 г. в берлинском театре Шиллера 42-летний артист падает в оркестровую яму и получает тяжелую травму.
Замечу, что ещё в 2009 г. на немецких профессиональных форумах поднимался вопрос о необходимости защитного ограждения оркестровой ямы. Но, к сожалению, ничего не изменилось, и оркестровые ямы до сих пор являются главными очагами опасности для жизни и здоровья как артистов, так и зрителей.
Во-вторых, кроме неизбежных конструктивных особенностей театральной сцены, большую опасность несут в себе и сценографические элементы конкретных спектаклей: начиная со ступеней, углублений, карнизов, помостов, подвижных элементов и заканчивая пиротехническими эффектами.
— Во время генерального прогона спектакля «Саломея» на Зальцбургском фестивале (2018) со сцены в оркестровую яму на голову арфистке упала позолоченная вращающаяся декоративная гантель. Музыкальный руководитель постановки маэстро Вельзер-Мёст тут же прекратил спектакль и отказался его продолжать до получения объяснений со стороны руководства фестиваля и предоставления гарантий безопасности музыкантов. Спектакль продолжился только после того, как интендант фестиваля г-н Хинтерхойзер появился в зале, принёс извинения, а технический директор фестиваля Андреас Цехнер пообещал принять меры во избежание подобных инцидентов. В одном из своих интервью Андреас Цехнер заметил, что вопрос безопасности предлагаемых постановщиками сценографических решений всегда стоит на первом месте. Сам г-н Цехнер лично сопровождает не менее 80% всех фестивальных представлений: он тот самый человек, которого, оказавшись за кулисами, вы встречаете чаще всего. Он проводит инструктажи, он курирует все инженерные службы, он проверяет безопасность мизансцен.
— В результате падения в люк в спектакле «Валькирия» 2017 на Пасхальном фестивале тяжёлую травму получил мой австрийский коллега. На восстановление повреждённых суставов и тканей ушло почти 1,5 года.
— Во время спектакля «Паяцы» в мае 2012 на сцене Венской государственной оперы обрушилась огромная арочная часть декорации (см. фото).
По счастливой случайности никто не пострадал, и даже спектакль не остановили. Причиной «лёгкого испуга» стала лёгкость и высокая парусность самой фанерной конструкции, которая, потеряв равновесие, просто медленно легла на планшет сцены. Все успели разойтись.
И вот в этой связи у меня вопрос: зачем вообще в современном театре использовать массивные многотонные вертикально подвижные декорации? Есть огромный выбор лёгких материалов, включая пластик, которые буквально ничего не весят, которым сносу нет и которые не представляют собой никакой опасности. Про видеоинсталляции, решающие огромное количество сценографических задач, я вообще молчу. Что за потребность такая, можно узнать? В XXI веке загромождение сцены опасными для жизни циклопическими конструкциями — признак запредельной профнепригодности сценографа и вопиющей некомпетентности технической администрации театра.
Далее следует сказать о костюмах. В многострадальной опере «Садко» чудовищно неудобные костюмы. Они тяжёлые, они не позволяют делать резких движений, чтобы отскочить в сторону. Они буквально созданы, чтобы убивать. Справедливости ради замечу, что костюмы — не уникальная проблема Большого театра: удушающе грубые дешевые ткани идут на производство многокомпонентных костюмных ансамблей практически повсеместно. Это пыточная практика экономии на здоровье артистов опять же ни разу никем на моей памяти не освещалась [1].
Ну и буквально пара слов о мизансценной организации сценического пространства. Участие в театральном представлении, включая необходимость портить кожу гримом (нередко также дешёвым), высокая температура, когда голова буквально закипает от жара софитов, бесконечные переодевания, дополнительные физические нагрузки, связанные с выполнением поставленных режиссёром задач, — всё это серьёзное испытание, даже для очень опытного человека [2]. И, признаться, поначалу у меня было ощущение, что погибший Евгений Кулеш стал жертвой, возможно, и собственной неосмотрительности. Но когда я узнал, что за плечами у артиста почти 20 лет работы в сложнейших спектаклях, я начал собирать информацию о случившемся, анализировать и вот что я хочу сказать на основе восстановленной причинно-следственной цепочки произошедшей трагедии:
1) Спектакль Дмитрия Чернякова «Садко» — сложнейший спектакль за всю историю Большого театра. Сложность и опасность его (особенно сцена подводного мира) — неоправданно высока. В спектакле заняты дети (и в скобках замечу, что не понимаю, в своём ли уме их родители!). Режиссёр как художник может, конечно, сколько угодно витать в облаках своих художественных сверхзадач, но сотрудник театра, который разрешил выпуск этого криминально опасного спектакля, как минимум, должен быть отстранён от должности. Навсегда.
2) Необходимость технической экспертизы всех предлагаемых постановщиками решений является общемировой проблемой. До появления в театре не сотрудников Следственного комитета, которых зачем-то ожидает г-н Урин, а профессиональных экспертов, которые в состоянии просчитывать соответствие мизансценной структуры спектакля его технической безопасности, запретить все массивные твёрдые декорации. Прежде всего, потому, что никогда никакое даже самое фантастическое оперное представление по зрелищности не догонит даже самую плоскую по содержанию, но насыщенную видео-спецэффектами кинопродукцию. Поэтому хватит тратить бешеные деньги на самообман: опера — это ГОЛОСА и МУЗЫКА, а не реализация фантазий одарённых психопатов, подвизающихся на ниве оперной режиссуры.
3) Приход в Большой театр России Владимира Урина ознаменовался трагедией — упомянутой выше гибелью Виктора Седова. Во многих вопросах я не разделяю мнения Николая Максимовича Цискаридзе, но здесь двух мнений быть не может: с последней трагедией 9 октября 2021 г. эпоха «Уринотерапии» в Большом театре подошла к своему логическому концу.
Примечания:
1) Все артисты связаны контрактными обязательствами вечного молчания обо всём, что происходит за кулисами.
2) Самым сложным в моём послужном списке был упомянутый спектакль «Саломея» Ромео Кастеллуччи с 7 сменами костюмов, в подвальном сыром помещении, 2 часа представления без перерыва.
