Для постановки вокального цикла Арнольда Шёнберга «Лунный Пьеро» в Гамбургской опере режиссёр Луис Август Кравен нашёл следующее решение: всю сцену занимает экран, на котором транслируется компьютерная анимация. В мультфильме метафорически обыгрываются мотивы из стихотворений Альбера Жиро.
«Лунный Пьеро», как известно, состоит из трёх частей по семь стихотворений. В гамбургской постановке на каждую часть — своя певица: Анья Силья, Николь Шевалье, Мари-Доминик Рикманнс. Они помещаются сбоку перед экраном. На протяжении анимационного действия Пьеро взрослеет, курит и стареет. В третьей части он уже — седой морщинистый киборг с протезом вместо руки. Возраст артисток движется наоборот — третью часть исполняет самая молодая певица.
Во время исполнения второго стихотворения Анья Силья остановилась и объявила, что потух телесуфлёр, а без подсказки такие сложные стихи она декламировать не может. В зале включился свет, несколько минут все ждали, пока заработает монитор.
Наиболее эффектным, эмоционально скребущим было речевое пение Николь Шевалье, в отчётливой дикции которой сплеталось зловещее и меланхолическое.
В анимации возникают и растворяются друг в друге такие мотивы, как тропический лес, гигантские бабочки — и пустой футуристически-инопланетный город; эскалаторы, лабиринты мостов, мчащиеся машины. Появляются, по-видимому, злой двойник Пьеро в красном комбинезоне и Арлекин в свитере в клеточку, несколько других персонажей. Конечно, постановщики не забыли и о том, что полумесяц — один из символов ислама.
В конце Пьеро в компании Арлекина и третьего персонажа отправляется на лодке на «Остров мёртвых» Арнольда Бёклина, где исчезает в одной из ниш среди кипарисов. Попутно обыгрывается экологическая тема — лодка плывёт среди плавающих в море пластиковых бутылок.
Монооперу Франсиса Пуленка по пьесе Жана Кокто «Человеческий голос», идущую вторым действием, поставил интендант Гамбургской оперы Жорж Денлон. Заметками Кокто по организации сценического пространства он пренебрёг. Ими, впрочем, пренебрегают практически все постановщики— как будто Кокто ничего не смыслил ни в театре, ни в своей пьесе.
Героиня появляется в канареечно-жёлтом костюме и в таком же галстуке. Оркестр перемешается на сцену и звучит за спиной у артистки из-за тонкого полупрозрачного занавеса. Пожалуй, основная мысль режиссёра такова: не высказывая по телефону упрёков обманывающему её любимому, героиня скрывает свою агрессию. Например, героиня и её возлюбленный разговаривают о собаке, героиня утверждает, что собака тоскует, не подпускает её к себе, возможно, пытаясь так вызвать чувство вины или побудить его зайти за собакой. В постановке Делнона она всё-таки купила револьвер и убила собаку. Трупик лежит на сцене. Потом героиня примеряет собачий ошейник на себя.
К сожалению, шведка Керстин Авемо не показалась мне артисткой, способной наполнять собой зал, хоть и полупустой, на протяжении около сорока минут: недостаточно выразительная дикция, недостаточное эмоциональное напряжение, недостаточный контраст между нервозными репликами в разговоре с «мадам» и «мадемуазель» и нежным любовным голосом в разговоре с возлюбленным, срывающиеся верхние ноты.
Показателем того, насколько трагедия «истекающей кровью» героини не прочитывается из зала, для меня стал вывод корреспондента «Северогерманского телерадиовещания» Даниэля Кайзера, написавшего: «Когда женщина говорит, что ложится в постель вместе с телефоном, драма легко увязывается с сегодняшним днём: зависимость от смартфонов и стремление к признанию в социальных медиа».
Оркестр под управлением Николя Андре этим вечером оставил ощущение недоработанности и не развеивал общей скуки этого двойного представления.
Представление 15 октября 2020 года.
Foto: Brinkhoff / Mögenburg
