Как любому нормальному человеку, хорошо знакомому с эстетикой Нововенской музыкальной школы, на «Воццека» мне идти не хотелось, но пришлось: в конце концов, надо держать себя в руках, ибо состав, оркестр, дирижёр, — всё, как говорится, из категории «не проходите мимо». После спектакля я всматривался в лица знакомых и коллег, с удовлетворением замечая схожее с моим изумление: что это было?
В одном из своих интервью музыкальный руководитель постановки Владимир Юровский заметил, что сегодня, спустя столетие с момента зарождения партитуры «Воццека», музыка Альбана Берга кажется нам уже не настолько шоковой, как раньше. Маэстро не замечает, правда, что от этого музыка Берга всё ещё не становится ласкающей слух и эстетически удобоваримой для восприятия непрофессионалом (да и для профессионалов этот «атональный сумбур» — скорее всё-таки гимнастика, чем балет).
Работа Венских филармоников под управлением В. Юровского стала фундаментом того чарующего воздействия этой невыносимой музыки: оркестр звучал неправдоподобно элегантно, мягко и лирически светло. Был ли это Берг? На этот вопрос, насколько я знаю, ни один критик ответить не посмел, ибо уж слишком хорошо всё звучало, слишком красиво, слишком «по-людски». Я не буду оценивать эту эстетизацию берговской партитуры по той же причине: это действительно было ошеломляюще красиво. И, главное, гармонично сочеталось с тем, что творилось на сцене. Но прежде хотелось бы сказать о работах артистов, блестяще справившихся со своими задачами.
С невероятным академическим достоинством, ровно и мощно провёл партию Воццека Маттиас Гёрне, легковесной пустышкой представила свою героиню Асмик Григорян (что было в стилистике постановки, но не совсем в духе первоисточника), трафаретным болваном получился Тамбурмажор у Джона Дашека, неврастеником предстал Доктор-садист в исполнении Йенса Ларсена, а главная военная фигура — Капитан — получился почти незаметным (во всяком случае, не выделяющимся из ансамбля) в исполнении Герхарда Зигеля. Но ведь так оно всё и было задумано, и без такой подачи уже хрестоматийных образов спектакль бы вряд ли стал одним из самых ярких событий не только в афише Летнего зальцбургского фестиваля, но и, рискну предположить, в истории самой оперы.
Автор нового театрального шедевра — южноафриканский режиссёр Уильям Кентридж — отказался от препарирования психологических коллизий сюжета Г. Бюхнера — А. Берга: в мире тотального взаимоуничтожения нет места личным переживаниям, детализация «чувственных идей» неуместна и бессмысленна, когда весь мир напоминает кишащий мутными образами муравейник. Даже в схожей эстетике нашего непревзойдённого художника-мультипликатора Юрия Борисовича Норштейна графическая стихия хаоса, как правило, отступает перед гармонизирующим вселенную внутренним пространством героев.
У. Кентридж своим героям этого пространства не оставляет. Точнее, забирает у них даже то немногое, что отпущено персонажам Бюхнером-Бергом: в новом зальцбургском спектакле сама сценография (авторы грандиозной инсталляции на тему ужасов войны — Сабина Тейниссен и Кэтрин Мейбург), покрытая патиной эсхатологических видеопроекций, делает невозможным рассматривание мизансцен, которых в строгом смысле в этой постановке почти нет (образы высвечиваются, шевелятся, поют, исчезают). Мы не только не видим на сцене ожидаемого по сюжету страдания: мы даже ожидать его перестаём, потому что... красиво.
Предложенное У. Кентриджем решение завораживает, а финальный аккорд — душераздирающая сцена, в которой дети зовут сына Воццека и Мари посмотреть на труп его же собственной матери, — провисает, поглощённая бесчувственной фигурой деревянной куклы. Строго говоря, весь мир, созданный постановщиками, напоминает марионеточный вертеп и крепко врастает в традицию театральной эстетики Б. Брехта и театра первой трети XX в. С точки зрения магистральной антивоенной идеи постановки, всё корректно и логично: ужасы войны превращают людей в бессмысленных и бесчувственных кукол. Но с точки зрения катарсиса, «не вылазит каменный цветок»: спектакль не вызывает ни одной отрицательной-рыдательной-сострадательной эмоции. На то, как человека сводят с ума, доводя до убийства и самоубийства, в новой постановке «Воццека» смотреть — одно удовольствие. Не потому ли, что глобальная эстетизация уродства удалась на славу, победив своей фантастической гармоничностью атональную невыносимость материала?
Фото: © Salzburger Festspiele / Ruth Walz
