Международные фестивали оперного искусства, периодически проходящие в стенах Большого театра Беларуси, имеют весьма интересную для специалистов и приятную для зрителей тенденцию. Минский фестиваль — это не только приглашение известных исполнителей, но и показ ярких спектаклей зарубежных коллег.
На сей раз в статусе приглашённого на фестиваль гостя — Подляская опера и филармония (Европейский центр искусств в Белостоке), представившая свою сценическую версию одной из лучших опер классического наследия — «Кармен» Ж.Бизе.
И у белорусской публики появилась уникальная возможность сравнить две версии оперной истории о самой, пожалуй, знаменитой femme fatale (роковой женщины) в постановке двух очаровательных женщин — белорусского режиссёра-постановщика Галины Галковской и её польской коллеги — Беате Редо-Доббер, чем она и не преминула воспользоваться.
Если у Галковской «Кармен» — это в целом традиционный и хорошо функционирующий классический спектакль: практически ни одного шага в сторону от тщательных ремарок либреттистов Анри Мельяка и Людовика Галеви (даже с сохранением разговорных диалогов), то у Редо-Доббер «Кармен» получилась весьма дискуссионной.
Единственные образные «переклички» двух трактовок можно было усмотреть лишь во введении элементов танца фламенко
(какая женщина не мечтает научиться танцевать этот знойный испано-цыганский танец?!) и в белом одеянии титульной героини в финале, вносящим символический подтекст: платье невесты преобразуется в саван.
Весьма вольная подляская трактовка «Кармен» — это очередная современная адаптация классической оперы.
Испанский колорит подчёркивался огромным веером на декоративном заднике — полукруглый шкив попеременно складывался и раскрывался, и экран веера раскрашивался (следуя за сценическим действием) то алым светом, то ажурно-кружевными узорами, то горным ландшафтом, а в финале и вовсе на нём возник внешний фасад Колизея и фотографии поверженного быка.
В финале национальный колорит проглядывается более существенно благодаря гребням-пайнетам с мантильями и ажурным чёрным веерам в руках дам.
А дальше начался стилистический и художественно-несовместимый микс.
Уже с самого начала при проведении Увертюры и при закрытом занавесе, через призму операторской камеры возникла заглавная буквы «C» (аббревиатура имени оперы и титульной героини). Через этот же световой проём-камеру зрители не без интереса наблюдали целый видео-трек с изображением флиртующего с дамами (в виде комичного подмигивания) тореадора. Ничего совместимого с будущей драмой оперы данное предисловие не имело, но было интересно взглянуть, куда оно приведёт.
А начало привело к ожившим на сцене знакомым картинками из праздника ВДВ — десантники подшофе плескающиеся в фонтане (в данном случае в бассейне).
В целом, весь акт был решён в эстетике скандальной радикальной постановки Каликсто Биейто: те же всесильные военные — правда, это уже не Испания времён Франко, а современный период, отсылая к некой banana republik («банановой республике»). Те же минимальные серые декорации и машина на сцене (вместо «мерседеса» контрабандистов — военный внедорожник). Те же брутальные военные мачо, смачно курящие сигареты (и куда только смотрят организации здравоохранения и антитабачные комитеты?).
И просто диву даёшься, и как только ещё не догадались записать Кармен к оппозиционным силам с её провокационным утверждением о любви, как о свободной птице…
Вот только изменение времени и действия классического оперного спектакля всегда таит себе опасность где-то «проколоться».
И в данном спектакле вызывает недоумение (исходя из современных реалий и элементарной логики) вопрос. Почему, арестовывая Кармен, её руки, как и полтора века тому назад, завязывают верёвкой, когда в арсенале современных военных имеются наручники? Или почему Цунига и Хозе дерутся на мечах, когда в арсенале современных военных их заменили более действенные боевые ножи?
Второй акт продолжал радовать мужскую половину, переместив сценическое действие из мрачной, облюбованной контрабандистами пригородной таверны Lillas Pastia в эдакий ночной клуб «KitKatClub», явно отсылая к стилистике знаменитого мюзикла «Кабаре» Боба Фосса.
Всё тот же антураж: парики-каре, милые шортики с неглиже, стулья, кричаще-красный диван-подиум, на котором, как королева бурлеска, восседала титульная героиня. Испано-цыганский антураж подчёркивался лишь алыми веерами и оборочками на таких же алых сорочках у танцоров. И глядя на этот блеск невольно возникает вопрос –
если образ главной героини трактуется как звезда местного кабаре, тогда почему она работает в табачной фабрике и, рискуя жизнью, занимается мелкой контрабандой?
Неужели нехватка адреналина и острых ощущений?
В третьем акте, наконец-то, появился привычный горный пейзаж. Однако вздох облегчения от знакомого по опере антуражу сменился недоумением по поводу сценических костюмов. Если мужская часть была одета весьма прозаично и практично в стиле casual (повседневный стиль), то женская половина, несмотря на наличие джинсов и курток, щеголяла в неглиже — создавалось ощущение, что прямо из ночного клуба вся женская половина оперы дружно отправилась в контрабандный тур. И тут упрямая логика подсказывала, что в горах всё же холодно, и в дезабилье и на каблуках на неровном ландшафте особо не побегаешь.
Лишь сценография финального акта оказалась весьма интересной в плане символико-аллегорического решения. Три цвета – чёрная толпа, белое одеяние дуэта Кармен и Эскамильо, и алый шарф, в котором обёрнуты белые цветы – подарок нового возлюбленного Кармен. Именно этим шарфом Хозе задушит главную героиню и он кровавой змейкой распластается на сцене под звуки финальных аккордов.
И как серое пятно выделяется одинокая фигура Хозе — он потерял всё, стал безликим и пустым.
И лишь призрачная надежда светлым пятном маячит перед глазами — надежда, что ещё сможет вернуть любовь цыганки…
И исполнительский состав оставил столь же многоликое и разноречивое впечатление.
Кареглазую белорусскую красавицу-шатенку Оксану Волкову с полным правом можно было назвать героиней дней: с утра белорусское меццо оценивала в качестве члена жюри второй тур Минского международного конкурса вокалистов, а вечером выступила в парии титульной героини.
Волкова — обладательница счастливой внешности: статная, эффектная, но на этом точки соприкосновения амплуа певицы с партией Кармен не заканчиваются. На сей раз это была сдержанная, но полная внутреннего огня Кармен способная влюбить в себя кого угодно и, в то же время, понимающая свою обречённость.
А каким на сей раз роскошным оказался Хозе в исполнении красавца (пусть и не совсем испанского — русоволосого) Рафала Бартминьского!
Всё же театр, пусть и музыкальный, искусство визуальное и внешность исполнителей играет немаловажную роль (всегда приятно, когда в постановке, помимо хороших голов, чисто внешне исполнители по внешности и по возрасту соответствуют своим персонажам).
Настоящий спинтовый (лирико-драматический) тенор: голос мощный, фактурный, довольно плотный и при этом достаточно полётный. А вот в плане актёрского мастерства, Бартминьский оставил неоднозначное впечатление – слишком сдержан был и в арии с цветком (цветка в сцене любовного признания не было и вовсе), и в финальной сцене убийства – создавалось ощущение, что это не было спонтанным убийством в состоянии аффекта («всплеска» болезненной ревности и отчаяния), а спланированное хладнокровное убийство.
И вот его соперник Эскамильо — Томаш Рак в блестящем серебристом костюме напоминал юркого шоумена, нежели храброго тореодора, вызывая недоумение женской половины зрительного зала. Как можно было красавца-мачо Бартминьского променять на столь легкомысленного тореодора?
Микаэла — Катажина Трыльник с красными волосами, в балаганной одежде неформалки и рюкзаком наперевес,
и довольно смело флиртующей с солдатами, даже отдалённо не напоминала образ наивной деревенской девушки.
Правда, трогательная ария «Je dis que rien ne m’epouvante» («Напрасно себя уверяю») была спета весьма проникновенно.
Криминальный квартет в составе Лукаша Заленски (Данкайро), Пшемыслава Бориса (Ремендадо), Марты Бжэзински (Фраскита), Анны Бернацки (Мереседес) выглядел и звучал не как опытный тандем контрабандистов, а как команда мелких жуликов. Лишь брутального вида Ремигиюш Лукомски с сочным басом в партии Цуниги, пусть и эпизодично, скрасил начало спектакля.
Маэстро Гжегож Берняк хотя и обуздал интонационно и ритмически своеобразный «нрав» музыкальной составляющей оперы «Кармен», но пульсирующий характерный для партитуры Бизе «нерв» замечен не был.
В целом, благожелательная белорусская публика тепло восприняла всех исполнители на финальном поклоне. В конце концов, у каждого своё, особенное, восприятие той или иной постановки.
Фотографии предоставлены пресс-службой театра
