В Зальцбурге показали новую постановку «Лира» Ариберта Раймана
Поскольку в идеологическом фокусе первого сезона зальцбургского интендатства Маркуса Хинтерхойзера оказалась тема «власть и личность», атонально-неудобоваримый «Лир» А. Раймана (премьера состоялась в в Мюнхене в 1978 г. с великим Фишером-Дискау в главной партии) сугубо тематически был на месте. В опере по сравнению с шекскпировским первоисточником (либретто Клауса Хеннеберга) существенно редуцирована линия Кента (в опере он довольно условен) и Эдмунда (на «финишной прямой» либретного сюжета его практически нет). Сложно сказать, что произведение А. Раймана от этого выиграло. Скорее, выиграли слушатели, поскольку и сегодня, и, осмелюсь предположить, в разгар холодной войны «нотный текст» оперы А. Раймана назвать музыкой без существенных оговорок очень сложно.
Гигантская группа ударных (восемь ударников – это много), рвущие себя на части струнные, надрывные крещендо духовых и ещё Бог знает что там в яме, - всё вызывало страдание. Нет, конечно, со временем можно привыкнуть: я по долгу службы высидел пять (!) представлений, и где-то уже к концу третьего начал подпевать ансамблю, но, признаюсь, даже, сроднившись с этими созвучиями, сложно себе представить человека, который бесплатно и искренне мог бы получать от них удовольствие. Поэтому, не скрою, был страшно удивлён в целом доброжелательному приёму «Лира» у фестивальной публики, но источником этого странноватого успеха была, конечно, не музыка, а выдающиеся вокально-драматические работы солистов.
Король Лир в исполнении Джеральда Финли – безоговорочный шедевр современного вокально-театрального жанра. Эта работа, сочетавшая в себе богатейший арсенал музыкальных оттенков с выдающимися драматическими возможностями певца, произвела неизгладимое впечатление: редко сегодня можно увидеть на оперной сцене настолько феноменально одарённого артиста, настолько полнокровный образ.
Следующей по объёму вызванного восторга я бы назвал работу Лаури Ваззару в партии преданного своим внебрачным сыном графа Глостера. Его многострадального (уже внутрибрачного) сына Эдгара блестяще сыграл контртенор Кай Вессель (пение там было так себе, но образ получился ошеломительный), а образ мерзавца и негодяя Эдмунда по обыкновению превосходно сделал один из лучших исполнителей неисполнимого тенор Чарльз Уоркман. Артист венского Бургтеатра Михаэль Мертенс виртуозно прожил в опере драматическую партию Шута.
Эвелин Херлитциус прекрасно справилась с горлодёрной партией Горнельи, Ган-Брит Баркмин великолепно выглядела и достойно звучала в партии Реганы, а небольшая партия «третьей сестры» Корделии была изящно, несмотря не неприменимость этого слова к этому материалу, исполнена Анной Прохазкой.
Про Венских филармоников под управлением Франца Вельзера-Мёста говорить не знаю что: молодцы — выжили.
Теперь о том, что было за рамками «звуков музыки».
Рискну предположить, что для любителей пострадать, изображающих из себя интеллектуалов, спектакль австралийского режиссёра Саймона Стоуна стал универсальным инструментом для расчёсывания своих психологических травм, детских комплексов и подсознательных проблем. Как шоковая терапия постановка С. Стоуна – вершина неврастенической сублимации: гигантская клумба, заливаемая пивом и уничтожаемая пьяным хором, натуральный дождь, мокрая грязь, жирные полуголые бабы, одна нежирная и абсолютно голая, престарелые трансвеститы и прочий садо-мазо-фейерверк, — почти всё, что нужно, чтобы испытать чувство глубочайшего омерзения. Зачем режиссёру понадобилось измываться над певцами и зрителями, ответить несложно: по всей видимости, какие-то проблемы из прошлого, поскольку то, что творилось на сцене, — очевидно, плод некоего серьёзного внутреннего конфликта глубоко несчастного человека.
К сожалению, это не совсем стороннее наблюдение: мне довелось несколько раз пересекаться с режиссёром в рамках работы над этим представлением, и я не могу не выразить по этому поводу глубочайшего человеческого сострадания. В принципе, Саймон – хороший человек. И вынужден заметить, серьёзный профессионал: ведь искусство – это то, что вызывает эмоции, а работа С. Стоуна их как раз и вызывает (ещё как вызывает!), стало быть, всё в порядке. Ну, может быть, он поставит ещё что-то менее отталкивающее. Я всегда верю в лучшее. К тому же всё было не так плохо, как описывали в некоторых репортажах некоторые мои коллеги.
Например, публика не «валила толпой» с представления. Не было этого. Я всё-таки присутствовал на всех пяти представлениях «Лира», и каждый раз во время действия зал покидали один-два человека, а после антракта в легко обозреваемом со сцены зале Фельзенрайтшуле появлялось не более полуторадесятков свободных мест. Иными словами, перфоманс оказался не просто востребованным, но и был встречен публикой не без отмеченного выше воодушевления. Причин этого воодушевления зальцбургской публики я уже касался (например, здесь): оголтелая толерантность как усталость от традиционных ценностей. Странно, что эта же публика не устаёт дышать, есть и спать, — ведь нет ничего более традиционного, чем эти занятия. Обидно и неприятно другое.
Стоимость вытаптываемой каждый вечер клумбы – 10 000 евро. Гонорары солистов – около 50 тысяч. Гонорар музыкантов Венского филармонического оркестра под управлением Франца Вельзер-Мёста, — минимум 35 000 за вечер. Гонорар самого маэстро, миманса, аренда зала, стирка костюмов, вода, технически сложные инсталляции и пр. накладные расходы – около 200 тысяч. Итого на 5 представления «Лира» было потрачено приблизительно 1,5 миллиона евро. Это по самым скромным подсчётам, то есть уже с дисконтом процентов в 50% (чтобы никого не обидеть). И вот я, уже к пятому спектаклю почти привыкший не зевать от скуки и не жмуриться от сцен кровавого насилия, не могу понять: вот эти вот деньги действительно больше деть было некуда? То есть больше других опер хороших не осталось? Или, смотря на вещи шире, все голодные в Зальцбурге уже накормлены и все больные уже вылечены? Это что вообще за фантазия – потратить 1,5 миллиона евро на уничтожение цветов, чтобы вызвать чувство неловкости и отвращения? Ну если без этого никак, то, может быть, хотя бы подешевле это делать? И, может быть, делать хотя бы не в рамках фестивальной программы что ли?
Конечно, шекспировский «Король Лир» — о лицемерии, о трагических последствиях тщеславия и уязвлённого самолюбия. Даже если не обращать внимания на классическую «гору трупов в финале», эта трагедия — гениальнейший материал для самопознания, самонаблюдения и саморазвития. Получше и помощнее любой программы «личностного роста». Очень жаль, что в новой постановке этого сюжета (пусть и в непростом звуковом оформлении) это фантастически драгоценное зерно оказалось не просто невостребованным, но было полностью уничтожено, как цветы на той несчастной клумбе за десять тысяч евро...
