Премьера «Орфея» Телемана в Гамбурге
В завершение сезона в Гамбургской опере разрешили поиграть в театр двум молодым режиссёрам: Юлии Львовски и Франциске Кронфот. Для постановки они выбрали оперу Телемана «Орфей» (в 1726 году впервые исполненную как раз в Гамбургском оперном театре на Ганземаркт). Премьера прошла на малой сцене, называемой «opera stabile» и считающейся «лабораторией для выработки новых форм музыкального театра».
Увы, итог подобных экспериментов, как правило, предсказуем до боли в ушах.
Говорят об анархии и свободном поиске оригинального языка, а на деле всё оборачивается неумелым использованием типовых приёмов режиссёрского театра.
В своём произведении Телеман интегрировал достижения итальянского, французского и немецкого барокко, а для либретто позаимствовал отрывки из «Орфеев» Генделя, Жана-Батиста Люлли и его сына Луи Люлли. В результате опера должна исполняться на трёх языках. Этого постановщиком показалось мало, и они добавили самостоятельно придуманные (и бессмысленные) реплики на языках исполнителей, например, русском или английском.
Всё завертелось уже в фойе.
У моих ног умерла сбитая у входа в театр мотоциклистами Эвридика:
сцена, навеянная фильмом Жана Кокто «Орфей», построенном на идее постоянного взаимопроникновения «живого» и «мёртвого» миров. На веках у Эвридики были нарисованы глаза, как у Смерти в пьесе «Орфей», опять же, Кокто. Ей предстояло умереть ещё несколько раз, а пока зрителям, наконец, позволили войти в черный зал, где над сценой висела лошадиная голова, как над гаражом в уже упомянутом фильме Кокто.
Режиссёрам слишком хотелось показать, как много они прочитали и посмотрели, в результате постановку перенасытили метафорами, так что можно говорить об абсурдной перегруженности деталями. В то же время общая сюжетная канва и основная идея — «искусство есть оружие» — совершенно не считываются.
Во время спектакля ели цветы, чернобородые мужики гребли костями, зачитывались тексты Кокто, доили корову.
Не обошлось и без привычной критики капитализма, которую, правда, не смогли драматургически «подшить» к действию, поэтому просто зачитали что-то банальное про ограниченные ресурсы и неограниченные потребности. Точка, в которой можно было бы ненадолго сосредоточить внимание, отсутствовала.
Одна из идей Львовски-Кронфот настолько хороша, что открывает новые широкие перспективы для дальнейших модернизаций оперных сюжетов: «У нас, например, Орфея играет женщина. Мы хотим этим показать: искусство принадлежит не только мужчинам. … Публика должна спросить себя: "Почему главную роль играет мужчина? Должно ли сегодня быть так?" Это вопросы, которые нельзя игнорировать». В общей постановочной неразберихе трудно было понять, в каком именно месте подключилась «другая я» Орфея. Барочные арии da capo удобны для того, чтобы распределять их части между разными лицами, но не хотелось разгадывать примитивные загадки.
Немногочисленных оркестрантов нарядили в костюмы, отсылающие к античности. Львовски-Кронфот, а также музыкальный постановщик Волькер Крафт слишком уж буквально восприняли часто озвучиваемый тезис, согласно которому аутентичное барочное исполнение невозможно и не нужно. Серьёзным вмешательством в музыкальную ткань произведения стало не столько использование дополнительных ударных инструментов, сколько сильный шум, с которым по залу постоянно перемещались люди и предметы. Главной музыкой этой постановки стал нескончаемый и разнообразный грохот, как будто слушаешь не оперу Телемана, а оперу Лахемана.
С грохотом толкли хлеб рогатинами в ступе, Орфей растоптал картонный аккордеон.
В виду акустических особенностей небольшого помещения, звуки обладали обострённой резкостью, так что спектакль физически можно было вынести с трудом.
Может быть, опера и не должна восприниматься слишком серьёзно и не должна предполагать концентрацию и погружение, ведь и в самые благословенные оперные времена в театральных ложах не молчали. Орфей поёт в миниатюрном фойе, рядом у стойки зритель заказывает себе апельсиновый сок, почему бы и нет. Но для того, чтобы быть просто фоном, музыка звучала слишком громко.
В спектакле выступали участники международной оперной студии:
Зак Карити (Орфей), Станислав Сергеев и Бруно Варгас (Плутон), Даниэль Тодд (Исмена), Марта Свидерска (Сефиза). Солистке Гамбургской оперы Габриэле Росманитт отдали партию Оразии, фракийской царицы, отравившей Эвридику из любви к Орфею (впрочем, в спектакле было как-то иначе, игра двойников, потому что не может женщина руководствоваться такими низменными мотивами).
Отрадно было встретить в роли Эвридики, этой «хтонической героини преисподней, кратковременной подруги солнечного божества», неразрывно связанной со смертью, белоруску Марию Шабуню. Как о соотечественнице, о ней сложно писать беспристрастно, но своим весенним тембром голоса, нежным женственным образом, музыкальностью она украшает любой спектакль.
Разумеется, не обошлось без компьютерной графики и видео, в которое, правда, почти не удалось всмотреться: пение и другие шумы слишком отвлекали. Это были отрывки из фильма Кокто — Орфей и Эртебиз в буферной зоне между мирами; улыбающийся Орфей и Эвридика с развевающимися волосами на мотоцикле; кроме того, лица исполнителей снимали по ходу действия на ручную камеру.
На спектакль привели школьников. Зрители выразили своё восхищение, стуча ногами по полу. Так что, перед нами — опера и сознание будущего.
Фото: Бринкхофф / Мёгенбург
На правах рекламы:
Любые виды геодезических работ по Москве и Московской области — топосъемку, межевой план земельного участка, землеустроительную экспертизу и др. — можно заказать на сайте http://geomergroup.ru.
