«Манон Леско» в Гамбургской опере
«Манон Леско» Пуччини в Гамбургской государственной опере поставил Филипп Химмельман в 2012 году. В соответствии с режиссёрским замыслом, на спектакле зрители попадают в область воспоминаний психологически травмированного де Гриё. Чёрно-белые фотографии клоунов, танцовщиц варьете и героев немых фильмов оживают и спускаются со стен вниз, становясь хористами.
В монохромном искаженном пространстве только Манон носит красные наряды как единственный «полнокровный» персонаж (художница по костюмам Гезине Вёльм).
Здесь можно говорить об использовании стандартного приёма. Например, в гамбургском же спектакле «Мёртвый город» другие постановщики точно так же выделили красным Мариетту на общем фоне цвета сепии, символизирующем мир прошлого. Вначале Манон появляется в платье и с прической по моде 20-х годов XX века (в соответствии с безвкусными костюмами хористов), позже – в рокайльном убранстве (чтобы немного увязать сценическое действие с менуэтом).
Что касается других постановочных штампов, то сложно представить что-то более банальное, чем пустая сцена, заставленная стульями, какую бы символическую нагрузку они не несли в общей художественной системе спектакля (сценография Йоханнеса Лайакера).
Придумав общую концепцию, Химмельман достиг вершины и уже не стал разрабатывать мизансцены.
Особенно выделяется в этом отношении конец второго действия: Манон быстро собрала сверкающие ожерелья и, фактически, просто стояла на сцене, не зная, чем бы ещё заняться в ожидании полиции.
Видимо, все постановочные силы были потрачены заранее, на организацию «галантного празднества». С точки зрения режиссёра, «реализм в этой сцене способствовал бы опереточному приуменьшению». Поэтому фигуры становятся гротескными: «Рокайльный праздник у Жеронта – это не сентиментальное заклинание прошлого, но абсурдное видение де Гриё, где сатиры и фавны предстают в наполовину комичном, наполовину сексуально угрожающе-агрессивном свете».
Жеронт (Тигран Мартиросян) соблазняет Манон «бриллиантовым» колье.
Это старик с длинными волосами и голым торсом, который прикрывает то ли халат, то ли пальто с меховой оторочкой. Таким уродливым делает откупщика ревнивое галлюцинирующее воображение де Гриё. В сопровождении подобной ему нечисти, Жеронт появляется на празднике с огромным мохнатым членом, прикрепленным в районе талии.
Влюблённого кавалера Химмельман представляет себе едва ли не безумцем: «Мы заглядываем в герметичный, даже аутичный внутренний мир де Гриё, где все душевные движения подчинены мании преследования».
Читая этот фрагмент интервью в буклете, хочется покрутить у виска, имея в виду отнюдь не де Гриё.
Впрочем, чтобы влюбиться в Манон итальянки Амарилли Ниццы, действительно, нужно быть немножко сумасшедшим. Певица не справлялась с партией, и оставалось с лёгким ужасом ожидать финальной арии.
Предчувствия не обманули. Странный и неожиданный звук «Мее», раздавшийся на сцене в один из напряженно-драматических моментов, создал смысловой мост со вторым действием, где по сцене скакали мохнатые козлоногие существа. Интересно, что не кто иной, как подруги по несчастью (другие проститутки) не дали Манон сбежать.
Приятное впечатление оставил пластически раскованный Леско (Картал Карагедик), злой клоун с улыбкой Гуинплена.
По словам Химмельмана, его спектакль лучше было бы назвать «Де Гриё». Тенор Марчелло Джордани действительно стал главным музыкальным героем вечера, но его блестящее пение тонуло и не находило отклика в общем постановочном мраке.
Дирижёр Петер Халаш спектакль не спасал. Резкие звуковые всплески в его скучной интерпретации не давали прикорнуть. В чёрно-белой тоске невольно хотелось тихонько подвывать.
В конце де Гриё одиноко сидит на стуле в беспросветно-пустом пространстве. С таким же чувством одиночества, оставленности и заброшенности я покидала зрительный зал.
Cпектакль состоялся 13 декабря 2015 года.
Фото: Моника Риттерхаус / Гамбургская государственная опера
