Этот лейпцигский кантор –
Божье явление, ясное и все же необъяснимое.
Ф. Мендельсон, 1829 г.
Труднее всего представить его не величественным. Просто человеком. Например, невыспавшимся. Держащимся за щёку от зубной боли. Смеющимся или танцующим. Проголодавшимся. Вообразить его маленьким мальчиком – ведь был же он когда-то таким? Или даже просто без парика – ну невозможно. Был он кудрявым шатеном или плотно остриженным брюнетом, кто скажет теперь?
Ступень за ступенью, всё выше, туда,
к скамье деревянной, к церковному куполу,
на слух, наугад, к исполненью труда,
к служенью великому и неподкупному.
К небесному царству, в отеческий дом
позволь мне добраться концами неблизкими,
кружною дорогой, окольным путём,
вслепую – к престолу иерусалимскому.
Примерно за полторы тысячи лет до рождения Иоганна Себастьяна Баха один из отцов церкви, Климент Александрийский, выступал против париков, ибо «благословение Божие не может пройти сквозь искусственные волосы». Его современник Тертуллиан был ещё решительнее: «Все парики являются личинами и измышлениями дьявола». Откуда им было знать, что благословение Божие будет пребывать с ним независимо от того, как он будет выглядеть.
Он достался нам всем в незыблемом виде, и мы привыкли к нему такому. Альберт Швейцер упоминает о трёх его прижизненных портретах: «Один хранился в музыкальной библиотеке Петерса, куда попал по наследству от Филиппа Эммануила; его дочь продала этот портрет в 1828 году лейпцигскому флейтисту-виртуозу и инспектору консерватории Грензеру. Второй принадлежит школе Фомы. Третий подлинный портрет Баха принадлежал органисту Киттелю из Эрфурта, последнему ученику Баха. После смерти Киттеля <…> во время наполеоновских войн, когда церковь заняли под лазарет, он исчез из храма вместе с другими ценными картинами».
Швейцер выпустил биографию Баха в 1904 году, когда снос лейпцигского кладбища при церкви св. Иоанна для расширения её фундамента ещё был живой новостью десятилетия: почти через 150 лет после захоронения, в 1894 году люди занялись поиском останков великого композитора. На могилах не сохранилось ни имён, ни пометок, и единственным ориентиром в поисках стала запись в старой церковной книге, в счетах от могильщика: Бах был похоронен в дубовом гробу. Также остались сведения, что могила была расположена к югу от церкви. В указанном месте среди прочих нашли три дубовых гроба и произвели эксгумацию останков. Череп одного усопшего был разрушен, в другом гробу оказалась женщина, и в третьем обнаружили череп и скелет невысокого, но предположительно крепкого человека, каким мог быть при жизни Бах. С черепа был сделан слепок, а затем, уже по слепку, лейпцигский скульптор Карл Зеффнер создал портрет Баха, руководствуясь материалом тогдашних исследований о соотношении мягких частей лица и костей черепа. «Полученный таким образом бюст оказался не только поразительно похожим на два подлинных портрета Баха, но даже превзошёл их живым и характерным выражением»,– написал Швейцер.
В 2008 специальная компьютерная программа, используя бронзовую модель – точную копию черепа Баха, воссоздала портрет коренастого мужчины с короткими седыми волосами. По заверениям антрополога К.Уилкинсон и скульптора Д.Эткен из Шотландии, им удалось восстановить облик Баха почти с 80-процентной точностью: большие серые глаза, густые брови, крупный нос, несколько выдающаяся вперед челюсть. Получившееся изображение немного похоже на портрет кисти Элиаса Хауссманна, созданный в 1746 году.
В 1949 году из полностью разрушенной за время войны Йоханнескирхе саркофаг Баха был перенесён в церковь Св. Фомы, где Бах при жизни и был кантором. И в 1950 году, в год двухсотлетия его смерти, в Лейпциге впервые прошёл Международный конкурс имени Иоганна Себастьяна Баха.
Не в пыльной ватаге, идущей пешком,
не просто бродягой вослед за скитальцами,
бредущими к чуду овечьим гуртом,
явлюсь, но – дорогу измеривши пальцами.
Всяк служит по-своему: кто, донага
раздевшись, рубашку пожалует узнику,
кто хлеба убогому, я же – слуга,
Тебе присягающий с помощью музыки.
В том же 1950 году в один из июльских дней в послевоенном Лейпциге прохожие могли видеть грузную темноволосую женщину среднего возраста, медленно идущую босиком по городу. Он вышла из поезда на вокзале, сняла обувь и босиком отправилась к Томаскирхе, к могиле Баха. Это была пианистка Мария Вениаминовна Юдина, которая, по воспоминаниям современников, сначала хотела проползти этот путь на коленях, но – под давлением лиц определенного сорта, сопровождавших её в первой и последней заграничной поездке – отказалась от этого намерения и пошла к могиле босой. Она шла по только начавшему отстраиваться после бомбардировок городу, мимо афиш с собственным именем, совершая паломничество к надгробию собственного господа. Она несла ему своё «Верую», идя к нему, как голос в голосоведении фуги идёт к просветленному разрешению тоники.
Вся её жизнь была примером избранничества и стойкости, заданными её характером и глубокой религиозностью. Когда в Ленинграде началась блокада и множество людей стремилось уехать в эвакуацию, Юдина рванулась в осаждённый город, чтобы играть там. Когда умер опальный Пастернак, она (вместе с С. Нейгаузом и С. Рихтером) была там, в Переделкине, и играла у его гроба. Это была её искренняя христианская потребность к разделению чужого страдания, её путь к небу, её паломничество, которое она совершала всю свою жизнь. Она прошла этот путь и страницами баховских сочинений. Его музыка – это тоже своего рода паломничество, стремление к божественной гармонии, внутреннее восхождение, шествие длиною в жизнь, полное глубокой благодарности Создателю.
Юдина воспринимала Баха почти как пятого евангелиста и именно им в те годы отгораживалась от ереси, звучавшей вокруг. В её понимании его музыка несла в этот мир исцеление прокаженным. По свидетельствам очевидцев и близких ей людей, сумевших выразить словами свои чувства от её игры, её исполнительская манера Баха в те годы захватывала ораторской приподнятостью, звуки текли из-под её пальцев, как речь проповедника, весомость и рельеф её интонаций, отчасти медлительных и тяжеловесных, приближались к высотам стиля апостольских посланий.
Воскресная месса, венчальный канон,
хорал отпевальный возносится с клироса –
нет праведней службы с библейских времён,
чем та, что из звуков нечаянных выросла:
из гулкой ракушки, из дыр тростника,
из кожи бараньей, затянутой натуго
вкруг дудки, из полого рога быка,
из лирной дуги, семиструннее радуги.
Чтобы повторить маршрут М. В. Юдиной в Лейпциге, мне нужно было выйти с вокзала на улицу Гёте, после неё свернуть направо на Томасгассе и, миновав церковь св. Николая и погребок Ауэрбаха с фигурами Фауста и Мефистофеля, прийти к Томаскирхе. Можно было явиться и со стороны Мартин-Лютер-ринг.
У входа в Томаскрихе стоит памятник Баху работы Зеффнера установленный в 1908 году. Бронзовая статуя великого музыканта на суровом постаменте из ракушечника возвышается над толпой. Она заменила собой прежний неброский памятник, созданный в 1843 году на средства, собранные Мендельсоном, и открытый в присутствии 81-летнего внука Баха, Вильгельма Фридриха Эрнста. Ныне этот небольшой первый монумент перенесён в зелёную зону парка у Диттрихсринга.
К тёмной плите надгробия в церкви сейчас вплотную подойти нельзя, но она тем не менее украшена цветами, вид которых говорит о том, что это вовсе не официальное приношение администрации музейного комплекса. Один цветок подсолнечника, букет фиалок, пара уснувших роз.
За право петь в этой церкви хоры со всех концов земли стоят в очереди. Но то, за чем приезжаешь в Лейпциг, чтобы стать ближе к нему, сокрыто совсем не в ней…
Музей Баха, самый известный исследовательский дом с научной библиотекой и колоссальным собранием аудиозаписей, обладающий его архивом и являющийся частью Лейпцигского университета, находится в двух шагах от Томаскирхе, и это почти к нему повернут лицом строгий бронзовый памятник.
Бах не жил с семьёй в этом доме, как ошибочно сообщают некоторые источники. Он в нём просто бывал, и весьма часто, поскольку это был дом торговца мануфактурой Бозе, с которым Бах был в самых дружеских отношениях.
Музей встречает посетителя широчайшим генеалогическим древом семьи Бах, где Иоганн Себастьян вовсе не является исключением, как музыкант, наоборот: единственным отступником от такого или иного вида музыкальной деятельности выглядит его двоюродный или троюродный брат, занимавшийся продажей ковров, гобеленов и прочих видов ткачества. Его имя виновато занимает свою строку в сонме канторов, органистов, клавесинистов, капельмейстеров и педагогов семьи Бах, часть из которых снабжена музыкальной ссылкой: их сочинения отчасти сохранились, и их можно прослушать, нажав кнопочку электронного аудиогида. Так, послушав их творения, практически неотличимые от его музыки по манере, стилю, избранной форме, дивишься тому, как непредсказуема лотерея времени. Кто знает всех этих Виллибальдов-Фридрихов и Иоганнов-Николаусов так, как знают его?
В следующем зале стоит маленький скромный органный шпильтыш, за которым Бах играл в 1743 году, и при нём очень простая скамья. Прекрасные музейные вещи, на которые взираешь с трепетом и ждёшь снисхождения благодати: о, если остался на них после множества жизненных перепетий и реставраций хоть малый след его прикосновения, то ты почувствуешь его… Здесь же подвешены металлические трубы, имитирующие органные. У каждой своё значение: в них вмонтированы записи органных произведений Баха, услышать которые можно, благоговейно обняв ладонями трубу и приникнув ухом к крошечным отверстиям в ней. Дырочки сделаны на разных уровнях, в том числе и с учётом детского роста.
Зал с коллекцией музыкальных инструментов, для которых писал Бах: маленькое семейство избранных, подобное существующему в Израиле Библейскому зоопарку. Там собраны лишь те животные, которые упоминаются в Ветхом Завете. Здесь же – лишь те инструменты, которые взял он в музыкальный ковчег своих партитур.
Ещё комната: собственная семья Иоганна Себастьяна. Семеро детей от первой жены, Марии Барбары Бах, и тринадцать от второй, Анны Магдалены Вилькен. Из двадцати детей впоследствии лишь девять (по другим источникам – десять) пережили отца.
«Гряди, голубица!..» Прекрасней четы,
меняющейся обручальными кольцами
вблизи алтаря, – абсолют красоты,
возлюбленных звуков литые пропорции.
Мажорным потоком высоких тонов
воспеть жениха и невесту, и шафера,
дождаться конца ритуала, и вновь
вернуться к Тебе на органную кафедру.
Жизнь Баха не отмечена любовными страстями и необыкновенными амурными приключениями. Добропорядочный бюргер, он был хорошим и любящим мужем обеим своим избранницам, любил семью и детей, и сыновья вспоминали его потом как твёрдого нравом, но общительного и весёлого человека. Одной из его привязанностей была курительная трубка, поскольку Бах был закоренелым любителем кнастера, и даже оставил шуточное четверостишие, посвященное пагубной привычке:
От табака мой ум яснее.
О трубка, ты – мой верный друг!
Не расстаюсь – о нет! – я с нею,
Приятен с нею мой досуг.
Анна Магдалена, дочь придворного трубача из Вейсенфельса, была моложе мужа на 16 лет, но стала надёжной опорой всей его жизни. Исследователи, изучающие рукописи Баха, подчас не могут прийти к единодушному мению, какие из партитур выправлены рукой автора, а какие переписаны рукой его жены. Анна Магдалена была очень музыкальна и обладала красивым сопрано, и вскоре после свадьбы была зачислена певицей в кетенскую капеллу.
Через два года после переезда в Лейпциг, в 1725 году, на свет появилась «Нотная тетрадь Анны Магдалены Бах», которую теперь при обучении игры на фортепиано не минуют ни одни детские пальчики. Тетрадь пополнялась, сложность пьес возрастала, и к сюитам и менуэтам прибавлялись песни с трогательными названиями «Подари мне свое сердце», «Если ты рядом».
В музее есть даже сохранившаяся часть стены из дома Бозе, окрашенная, по обычаю того времени, наполовину в тускло-зелёный, наполовину в серый цвет. Есть и окованный железом сундук семьи Бахов с толстой верхней крышкой, в плоскости которой виден сложный механизм замка. В нём хранились самые важные и ценные предметы: деньги, серебро, документы и рукописи. Смотришь на его размер и поражаешься: как невелико было имущество семьи, если всё самое ценное умещалось в этот сундучок. Сейчас собрание дисков с записями его произведений займёт почти столько же места.
Ещё одна витрина представляет серьёзное исследование изменений почерка Баха в течение жизни и секрет его скорописи и сокращений. Здесь же перья и способ их очинки. Чернила и их состав – оказывается, он сам готовил себе чернила. Бумага, которой он пользовался, и водяные знаки на ней.
Небольшой садик прямоугольной формы в тылу дома, где иногда устраивались чаепития и музицирование на свежем воздухе, если позволяла погода.
Но главное ждало меня в комнате, окрашенной в темно-зеленый цвет и называющейся «Сокровищницей».
Если идти вдоль левой стены, то сначала приглушённый свет выхватывает из темноты портрет отца Баха; затем его лицо. Потом можно склониться к подлинным рукописям, к нотам, написанным его рукой, их меняют в витринах раз в полгода. И почти у самого выхода, на стене справа в небольшом навесном шкафу заперт скромный стеклянный ларец с несколькими странными предметами. Когда наклоняешься рассмотреть их, сердце вдруг сжимается.
…Что смог я? Из звуков, из гравия нот,
из беглых фрагментов, лихими коленцами
волнующих душу, гудящих вразброд,
построить собор трёхголосной инвенции;
как чётки, на ощупь тона перебрав,
разбег мануалов удерживать копулой,
чтоб фуг и мотетов изменчивый нрав
на тонике долгой застыл бы как вкопаный.
В стеклянной шкатулке лежат два выщербленных кусочка дерева (вроде тех, что можно увидеть в горшках с орхидеями), смятый позеленевший напёрсток и бурая металлическая пряжка. Надпись гласит, что при работе на кладбище в 1894 году эти вещи были найдены сохранившимися в могилах Иоганна Себастьяна Баха и Анны-Магдалены, и вместе с щепами их гробов, как реликвии, помещены в этот ларец.
(…От танцовщицы осталась лишь брошка, а от солдатика маленький кусочек олова, – написал Андерсен.)
Это всё, что осталось от непостижимого музыкального евангелиста и его жены. И вот эта пряжка, то ли с его ремня, то ли с его плаща, и особенно бедный напёрсток той, для которой был написан прелестный менуэт соль-мажор, звучащий по всему миру из-под маленьких рук начинающих музыкантов, ударили меня в самое сердце.
Это всё, что сохранилось от человеческой жизни.
«Подлинной религией Баха было вовсе не лютеранство, а мистика. Всё его мышление пронизано чудесным, страстным, радостным желанием смерти», – написал А. Швейцер.
Верить ли?..
Смиренный паломник, слепой ученик,
покорный участник похода небыстрого,
ходок терпеливый, я неба достиг
тропой ораторий, густыми регистрами.
Восторги признаний и слёз ураган
вложил с содроганьем в творенья подручные
послушник и раб, Иоганн Себастьян,
избравший орган в восхожденья попутчики.
Опубликовано в журнале «Скрипичный ключ», 2013.
Текст включает фрагменты поэмы М. Шварцман «Паломники»,
целиком опубликованной в журнале «Северная Аврора» № 20 / 2014.
