Из генуэзского порта в «Ла Скала»
"Я упражнялся в пении, работая машинистом подъёмного крана" – "Недолгая карьера баритона, прежде чем стать тенором" – "Тяжёлый финансовый кризис в самый драматический момент моей жизни" – "Когда уже почти добился успеха, болезнь едва не отправила меня на тот свет" – Советы и помощь одного моего друга
– Ради собственной карьеры я вытерпел всё: жертвы, всякого рода лишения и трудности, что казались поначалу непреодолимыми. Я не стал звездой первой величины, но осуществил свои мечты и этим доволен.
Оттавио Гаравента – превосходный генуэзский тенор, сделавший очень неплохую певческую карьеру. С 1964 года он много выступал в итальянских и зарубежных театрах.
Прославился своими появлениями на сцене в последний момент, когда нужно было спасать спектакль, заменив кого-то из исполнителей. И в "Ла Скала" его не раз приглашали за несколько часов до поднятия занавеса, и он всегда доказывал, что безупречно подготовлен.
В мае 1981 года он имел огромный личный успех в «Богеме» в "Ла Скала", исполнив партию Рудольфа без репетиций, потому что его пригласили всего за час до начала спектакля. Он пел вместе с Миреллой Френи под управлением Карлоса Клайбера. Это человек мощного телосложения, подобно жителю гор, привыкшему к тяжёлой работе.
– Мне немало пришлось потрудиться за свою жизнь, – говорит он. – В трудные моменты довелось работать даже грузчиком в генуэзском порту.
Он никогда не сидит без дела. Между спектаклями умудряется выполнять тысячи разных других обязанностей. Очень любит заниматься живописью, и у него уже состоялось несколько выставок картин.
В жаркие августовские дни, когда большинство итальянцев отдыхает, Гаравента проводит оперный фестиваль в Савиньоне, в Лигурии, на высоте в четыреста семьдесят метров над уровнем моря.
Это своеобразный фестиваль: у него нет спонсоров, и держится он только на любви жителей Савиньоны к музыке. И действительно, организуют его сами горожане под руководством Гаравенты. Все работы по подготовке праздника они проводят бесплатно.
– И артисты приезжают сюда петь тоже бесплатно, – утверждает Гаравента. – Мы вознаграждаем их искренним гостеприимством и обильными обедами.
– Как родилась твоя любовь к пению? – спрашиваю я.
– Думаю, я родился с уже предначертанной судьбой, – отвечает Гаравента. – Я из рабочей семьи, и у нас все любят музыку. У мамы был красивый голос, но она не могла заниматься – не было денег. Больше повезло моей тёте, Розетте Ноли, она стала знаменитой сопрано, пела даже в "Ла Скала" и на "Арене" в Вероне. Но самым необыкновенным в моей семье был мой дед Аугусто. Он обладал красивейшим тенором, и его прозвали "Карузо". И он тоже не смог учиться. Но зато пел в ансамбле народной песни в своём районе, Сан Мартино, в Генуе.
В то время такие ансамбли были в моде. Они выступали на разных праздниках, соревнуясь даже на национальном уровне. И благодаря прежде всего моему деду, ансамбль "Сан Мартино" был очень знаменит и побеждал почти во всех соревнованиях.
В двадцатые годы в Риме собрались вместе все итальянские ансамбли народной песни. "Сан Мартино" получил первую премию. А когда конкурс закончился, все участники спели хором «Гимн солнцу», дирижировал сам Пьетро Масканьи. На репетициях маэстро был изумлён голосом моего деда. Он отозвал его в сторону, и попросил спеть некоторые арии. Придя в восторг, маэстро предложил деду остаться в Риме и заняться музыкой под его руководством. Но дед ответил, что не может бросить работу и семью.
"Я добуду тебе стипендию, более высокую, чем твоя зарплата в Генуе, – сказал Масканьи, – я убеждён, что ты станешь новым Карузо". Но мой дед отказался. Стукнув кулаком по роялю, Масканьи закричал: "Наконец-то я нашёл своего тенора, а этот негодяй не хочет учиться!".
Я вырос в ореоле мифа о своём деде, – продолжает Гаравента. – Я всегда с большим интересом слушал его рассказы. И запоминал каждое слово, мечтая стать таким же, как он.
Я ходил в начальную школу в Генуе, но уже с восьми лет работал мальчиком на побегушках в пекарне. Вставал в пять утра и на дряхлом велосипеде развозил хлеб клиентам. Когда начинались уроки, я уже потрудился несколько часов.
После пятого класса меня взяли в пекарню на полный рабочий день. Но при этом я не захотел оставить занятия и записался в вечернюю школу. Очень трудно было садиться за парту после многочасового изнурительного труда, но я гордился, что учусь, и ни разу не поколебался в своём решении, пока не получил аттестат.
В семнадцать лет с помощью своих близких открыл собственный магазин бижутерии. Тем временем мой голос сформировался. Он приобрёл красивый тембр, и я развлекался, напевая арии. Все повторяли, что с таким голосом мне надо учиться пению.
И моя тётя Розетта Ноли тоже так считала. Но ей некогда была заниматься со мною, потому что она была слишком занята собственной карьерой.
Я услышал, что в Генуе есть музыкант, который даёт уроки бесплатно, и пошёл к нему. Он предложил мне спеть что-нибудь и сказал: "У тебя баритон". И я начал стараться петь баритоном. Этот музыкант был любопытным типом. На занятиях он всех заряжал весельем, настолько они были занимательны. Каждому ученику он придумывал какое-нибудь прозвище. Меня, не знаю уж почему, он называл "von strasse", что на генуэзском диалекте означает "продавец старья" с аристократической приставкой "von".
Спустя полтора года я принял участие ещё в одном конкурсе и победил. И смог дебютировать уже как блистательный баритон. Так началась моя карьера, которая приносила мне одно только удовлетворение. В 1959 году я решил принять участие в знаменитом конкурсе оперных исполнителей в театре "Нуово" в Милане и тоже победил. На сцене я держался непринуждённо, мне удалось рассмешить слушателей, и я получил много предложений.
Однажды, когда мне довелось петь в «Севильском цирюльнике» в Милане, я оказался в затруднении: не мог брать низкие ноты. Я не на шутку встревожился ещё и потому, что в зале находились известные критики и среди них Джулио Конфалоньери, очень веривший в меня, и Эудженио Гара. Я попытался сделать какое-то усилие, но ничего не получалось.
Когда спектакль закончился, маэстро Конфалоньери пришёл ко мне в гримуборную и спросил, что случилось. "Не знаю, – ответил я, – но не могу взять низкие ноты". "Ох, подозреваю, что ты тенор" – сказал маэстро и пригласил приехать к нему на другой день.
"Теперь посмотрим, кто ты у нас – тенор или баритон", – проговорил Конфалоньери, когда я приехал к нему. Он сел за рояль и заставил меня исполнить множество разных вокализов. Я очень легко брал самые верхние ноты.
"Нет сомнения, – заключил маэстро, – ты – тенор". Он добавил, что у меня красивый тембр, и было бы жалко оставлять такой голос без дела. Он вызвался мне помочь, позаниматься со мной и порекомендовать в школу театра "Ла Скала". Это считалось необыкновенной честью – учиться в великом миланском театре. Там можно было получить много полезного, услышать великих певцов, но стипендию в этой школе платили тогда только иностранцам. Так что передо мной вставала ещё и чисто финансовая проблема.
Ответив маэстро, что должен подумать, я вернулся домой совсем расстроенным. Финансовая неприятность в такой момент была весьма некстати. Дело в том, что как раз в это время у меня были серьёзные семейные проблемы, для решения которых требовались большие деньги. Едва начавшаяся было карьера открывала возможности и позволяла надеться, что я справлюсь со своими трудностями. Теперь же всё рухнуло.
Главная жизненная проблема заключалась в моей дочери Марине. Через несколько месяцев после рождения мы с женой заметили, что она плохо стоит на ножках. Показали её врачу, и тот поставил ужасный диагноз, добавив, что, по-видимому, она никогда не будет ходить. Помню, услышав это, я почувствовал, что вот-вот умру. Но в то же время во мне словно напряглась какая-то пружина, и я поклялся, что моя дочь будет ходить, даже если это будет стоить мне жизни.
Я проконсультировался у самых знаменитых специалистов. Каждый говорил своё, но все были настроены пессимистически. Похоже, оставалась только одна возможность спасти Марину – оперировать её должен знаменитый хирург из Гонконга. Я начал готовить к отъезду документы, как вдруг однажды, читая отчёт о съезде американских врачей, узнал, как говорится, что "керосин-то есть и у меня дома ". В Генуе жил великий хирург, профессор Сильвано Мастрагостино, который мог помочь моей дочери лучше гонконгского.
Я бросился к нему. Он поместил Марину в свою клинику и после полуторамесячного обследования сказал, что случай очень тяжёлый. И всё же, если сделать с десяток операций на протяжении десяти лет, можно надеяться получить добрые результаты. Он не исключал, однако, что всё может кончиться плохо, и Марина на всю жизнь будет прикована к инвалидной коляске.
Мне предстояло решить, как быть. Этот человек внушал доверие. Он был благожелателен и точен. "Попробуем сделать всё возможное", – сказал я профессору. И начались мучения моей дочери. В течение десяти лет девочка перенесла тринадцать операций, но в конце концов мы преодолели болезнь. Сегодня Марина совершенно здорова и полна оптимизма. Она получила диплом, вышла замуж.
Но вернёмся к моей карьере. Когда маэстро Конфалоньери сказал, что я всё должен начать сначала, потому что я тенор, а отнюдь не баритон, мне стало понятно, как удаляется от меня источник доходов, с помощью которого я надеялся решить проблему спасения дочери.
Моя карьера баритона уже сложилась, и публика хорошо знала меня. А стану тенором – что буду делать? Могу ведь и провалиться. Вновь взяться за учёбу, не имея никакой конкретной перспективы, означало идти на слишком серьёзный риск, этого я не мог себе позволить. Мне необходим был твёрдый заработок. И я решил найти другую работу, а пением заниматься в свободное время. Я подал несколько заявлений, в том числе и на место машиниста подъёмного крана в порту Генуи. И меня приняли.
Действительно, однажды утром я получил письмо из отдела кадров порта, в котором предлагалось через два дня выйти на работу. А я как раз в это утро должен был уехать в Катанию, где ещё по старым контрактам предстояло петь баритоном. Я не мог послать контракт ко всем чертям прежде всего потому, что крайне нуждался в деньгах. Но и место машиниста терять не хотелось. Тогда я написал в дирекцию порта записку, что на несколько дней задержусь с выходом на работу, так как должен петь в «Паяцах» в театре "Беллини" в Катании.
Когда я вышел, наконец, на работу, мне передали, что самый главный над всеми механизмами в порту, инженер Гуарески хочет видеть меня. Я испугался, решив, что всё потеряно. Но инженер оказался удивительно славным человеком. Он родился в Парме и был большим любителем оперы.
Прочитав мою записку, он ничего не понял. "Как же это так – вы поёте в Катании в театре "Беллини", а приходите сюда работать на подъёмном кране?" – удивился он. Я рассказал ему свою историю. Мне просто необходимо было поделиться с кем-то своими переживаниями и возникшими проблемами. Инженер Гуарески принял мою историю близко к сердцу: "Не беспокойтесь, – успокоил он, – всё будет хорошо. Ваша дочь поправится, и вы снова вернётесь на сцену".
Инженера Гуарески я считаю своим вторым отцом. Я многим обязан ему за то, что впоследствии смог возвратиться в театр.
Началось для меня труднейшее время. Работа в порту оказалась весьма изнурительной. Нередко после целого дня работы на кране я садился в свою малолитражку и направлялся в Милан на занятия с маэстро Конфалоньери или в школу театра "Ла Скала". А потом буквально уворовывал часы у сна, чтобы побыть с семьёй.
Несмотря на такую обстановку, мало благоприятную для занятий, я продолжал упорно идти к цели, и через полтора года уж был готов дебютировать в теноровых партиях. В начале 1963 года я принял участие в конкурсе, объявленном миланским театром "Нуово", в том самом, где однажды уже обрёл первое место – как баритон.
После первого прослушивания жюри пришло в восторг и сразу же предложило мне поехать в Америку, выступить в нескольких спектаклях, которые готовились в рамках культурного обмена театра "Нуово" с Соединёнными Штатами.
Поскольку всё это должно было занять всего десять дней, я попросил в порту отпуск и поехал. Мои выступления прошли очень успешно, настолько, что один импресарио предложил мне несколько театральных и телевизионных контрактов с весьма высокими гонорарами, которые оказались для меня точно манна небесная.
Однако мне пришлось бы тогда пробыть в Соединённых Штатах около месяца. У меня же было всего две недели. А задержись я дольше, мог бы и потерять работу. Я уже готов был пойти на столь заманчивую авантюру, но решил прежде посоветоваться с инженером Гуарески. Он порекомендовал быть осторожнее и предложил компромисс.
"Возьми полагающиеся тебе две недели отпуска и поезжай в Америку, – сказал он. – Через неделю скажись больным и пришли медицинскую справку. Об остальном позабочусь я. Пока твоя карьера не будет надёжной, нельзя терять работу в порту".
Я отправился в Америку и начал выступления. Через неделю пришёл к врачу в посольство и попросил дать мне справку о болезни. Эта ложь вышла для меня боком. На другой же день я и в самом деле почувствовал себя очень плохо. Не на шутку испугавшись, сел в самолёт и вернулся в Италию. Прилетев домой, сразу же слёг. Жена пригласила врача, и тот немедленно отправил меня в больницу. К вечеру у меня пошла горлом кровь, и остановить кровотечение никак не удавалось.
Я чувствовал, что погибаю. Я был жутко расстроен, но не столько из-за своего конца, который казался мне неминуемым, сколько из-за жены и дочери, которые так нуждались во мне. Я молился и встретил людей, которые помогли мне надеяться. Спустя два месяца лечения врачам удалось привести меня в такое состояние, какое позволяло провести операцию.
Операция прошла прекрасно, но через пару дней у меня начался острейший бронхит и обнаружилась почечная блокада. Это уже почти окончательный приговор. Не знаю, сколько дней я пролежал в кислородной палатке, весь опутанный трубками и трубочками, какими-то проводами, только врачи сотворили чудо и вновь спасли меня.
Выздоровление длилось около года. Я совсем поправился и постепенно опять начал заниматься пением. На первом концерте после болезни я позаботился, чтобы в первом ряду сидели профессор, сделавший операцию, и инженер Гуарески, который своим советом помог мне не потерять работу в порту и тем самым получить медицинскую страховку, а также сохранить зарплату, какая была так необходима мне в столь драматической ситуации. А оставь я работу на подъёмном кране, то окунулся бы в такую бездну неприятностей, из которой уже никогда не выбрался бы.
В 1964 году я в третий раз принял участие в конкурсе в театре "Нуово", снова вышел победителем и начал карьеру, которая с тех пор ни разу не прерывалась.
Перевод с итальянского Ирины Константиновой
Отрывок из книги Ренцо Аллегри «Звезды мировой оперной сцены рассказывают» любезно предоставлен нам её переводчицей
