В 1998-м году британец Фредерик Кемпф получил третью премию на XI Международном конкурсе имени Чайковского, но полюбился российской аудитории настолько, что по его завершении выступил с концертами почти во всех регионах нашей страны. 7 ноября пианист сыграл Первый концерт Шостаковича на сцене, где 15 лет назад получал звание лауреата. Накануне своего выступления в Большом зале Московской консерватории Фредерик Кемпф ответил на вопросы корреспондента Belcanto.ru.
— Почему Вы стали чаще играть музыку XX столетия в последнее пятилетие?
— Меня больше просят ее исполнить, чем я сам выбираю. Она становится частью истории, репертуар становится привычнее и люди хотят его слушать — думаю, это естественный процесс.
— Вы предпочитаете репертуарные сочинения. Первый концерт Шостаковича популярен?
— Да, он известен всюду. Я играл его в Великобритании, когда мне исполнилось 12, затем — на дебютном концерте в Нью-Йорке.
— В чем причина такой известности?
— Сочинений для оркестра такого состава немного. Хотя это и ранний Шостакович, но очень сложное и эффектное сочинение.
— Раньше Вы исполняли произведения Равеля, Гершвина, Стравинского, Прокофьева, Шнитке... Избегаете модернистов?
— Я не играю музыку Джона Адамса или Дьердя Лигети, потому что консервативно подхожу к составлению собственной программы. Я занялся бы изучением творчества Леонарда Бернстайна. Сыграл бы его «Прелюдию, фугу и риффы» — пьесы для кларнета и джазового ансамбля.
— О чем Вы думаете и что чувствуете, когда сейчас выходите на сцену Большого зала Московской консерватории?
— Каждый раз, когда я выхожу на сцену, то просто стараюсь вложить в своё исполнение все, на что способен – затронуть чувства людей, передать им свои музыкальные ощущения. Конечно, у меня очень много разных воспоминаний связано с БЗК. Я всегда вспоминаю конкурс 1998 года, и мне кажется, что все это продолжается, как будто играю еще один лауреатский концерт. Но, прежде всего, я счастлив играть здесь и благодарен за это судьбе.
— Тогда Вы стали всеобщим любимцем, но получили бронзу. Денис Мацуев и Вадим Руденко действительно были лучше?
— О судейском решении нужно спросить у членов жюри. Мне сложно выбрать, кто лучше и хуже, даже когда даю собственные мастер-классы. Я всегда буду благодарен конкурсу, он очень мне помог, и у меня о нем чудесные воспоминания.
— Как отреагировали на конкурсные результаты Ваши родственники, друзья и учителя?
— Все поздравляли, потому что это была моя первая по-настоящему большая победа.
— Почему Вы не стали участвовать в следующем XII Международном конкурсе имени Чайковского?
— Было много концертов, записей, телевизионной работы... Для музыкантов конкурс — инструмент для строительства карьеры. А когда карьера началась, нужно приложить все усилия для её продолжения. Это не так, как в некоторых видах спорта, где нужно все время выступать и побеждать. После конкурса я вернулся к своей обычной жизни.
— Своей привычке смотреть из-за двери на публику, пришедшую на концерт, Вы никогда не изменяли?
— Нет, я пытаюсь избавиться от любой привычки. Может быть, в один прекрасный день я смогу избавиться и от этой.
— Какие языки трудны в разучивании?
— В каждом присутствуют свои особенные трудности. Физических сложностей больше в русском: позиционно правильно произнести слово «дверь» для рта, например, просто и непросто. Японский язык в произношении легок, а в понимании словесных уровней труден: там, где в русском находятся звуки «Т» и «В», в японском — около 600 позиций.
— О чем и на каком языке Вы бы поговорили с любимыми композиторами: Бетховеном, Шуманом и Рахманиновым?
— К счастью, я одинаково хорошо владею немецким и русским. Поговорил бы с ними вообще обо всем, чтобы узнать, какими людьми они были. Думаю, было бы интересным, начать по-простому наш разговор.
— Что любят слушать в Вашем исполнении жена и дочь?
— Жене нравится вся романтическая музыка в моём исполнении. А дочери не так интересно, что я играю, потому что ее больше занимает скрипка. Но я счастлив, что она любит свой инструмент. Мне нравится ее стремление к самообразованию.
