Самарский театр оперы и балета в конце марта выпустил главную оперную премьеру сезона, представив на суд публики оперу Верди «Аида». Она же стала и главным событием проходящего в конце апреля в этом поволжском центре фестиваля «Два века с Верди» наряду с гастролями московского театра «Новая опера», привезшего свою недавнюю премьеру — «Трубадура».
В разные годы в репертуаре театра были представлены девять опер композитора,
среди которых и такие раритеты на российском оперном пространстве, как «Симон Бокканегра», «Макбет», «Эрнани». На этот раз ставки на расширение репертуарных границ не ставились и знаменитая тройка вердиевского «джентльменского набора» («Травиата», «Риголетто», «Аида») теперь в полном составе представлена на самарской сцене.
После неоднозначной «Травиаты», для новой премьеры руководство театра пригласило постановочную команду, имеющую репутацию профессионалов высочайшего уровня.
Спектакль ставил художественный руководитель театра «Санктъ-Петербургъ-опера» Юрий Александров,
маститый режиссер, на счету которого более двухсот постановок и опыт работы на сценах самых знаменитых оперных домов. Коллегой Александрова выступил столь же известный художник Вячеслав Окунев (Санкт-Петербург), часто работающий в тандеме с режиссером. Дирижер-постановщик — художественный руководитель и главный дирижер Самарского театра Александр Анисимов.
При всем безусловном премьерном успехе, который имел спектакль у публики,
это роскошное действо вызвало противоречивые мысли и чувства, в которых захотелось разобраться.
Разобраться в ощущении негармоничности спектакля, разнонаправленности усилий членов постановочной команды и понять, почему эту «Аиду» никак нельзя назвать (при всем желании) «большой удачей» или «творческой победой» коллектива Самарского театра оперы и балета.
А ситуация сложилась вполне банальная в истории постановок именно «Аиды». Мастером, чья работа обеспечила успех постановке, оказался художник. Именно
блестящая сценография Окунева оживила «Аиду» на самарской сцене и похоронила под собой как режиссерские, так и отчасти дирижерские концепции.
Египет Окунева — это Египет в стиле «колоссаль», с настоящим имперским размахом и масштабом, где все пылает золотом, все невероятно роскошно, торжественно и дорого сделано. В наше, не слишком щедрое на постановочные расходы время, для того, чтобы обеспечить всю эту красоту, театром были затрачены очень немаленькие средства и усилия. И это не может не вызвать уважения.
Пирамиды с золотыми картушами, огромные изображения сакральных египетских символов, загадочный сфинкс с невозмутимой улыбкой — Окунев не использует ничего нового, того, что бы как-то выбивалось из привычных представлений о Египте. Тем более, что подавляющее количество российских граждан уже побывало в Хургаде и у пирамид, и с большим интересом наблюдало за ожившими знакомыми картинками. Но мастерство и класс работы Окунева настолько высоки, что даже во многом трафаретный египетский антураж выглядит впечатляюще. И здесь художник не обманул ожидания зрителей, пообещав им яркое, незабываемое зрелище.
А вот с обещаниями режиссера, и тем, что ожидало на выходе, получилось все гораздо сложнее.
Концепция Александрова была и очень проста, и внутренне противоречива одновременно.
«Все мои постановки эксклюзивные, поскольку я никогда не повторяюсь», — так презентовал свой спектакль Юрий Александров. Весьма смелое заявление режиссера, только в феврале выпустившего «Аиду» в Казани. «Эксклюзивность этого спектакля будет в том, что мы нашли в себе смелость и силы вернуться к истокам оперы, когда люди ожидали от оперы чуда. Ну и главное, над чем мы работали, — чтобы это был русский психологический театр, со всеми его болевыми точками, если хотите — по законам Станиславского».
Озвученная режиссерская концепция выглядела интригующе.
Как мастер смысловых перпендикуляров и переинтонаций, каждый спектакль которого несет ярко-выраженное индивидуальное режиссерское послание, сможет реализоваться в жанре «настоящей», «большой» оперы, да еще со сверхзадачей в виде фараонов, жрецов, героев, которые нажимают на болевые точки русского психологического театра?
И Александров удивил! Удивил, прежде всего, как режиссер, «давно не иллюстрирующий, но сочиняющий свои истории».
«Аида» получилась очень традиционным, следующим всем постановочным канонам иллюстративной режиссуры спектаклем,
где практически все поется в шеренгу на авансцене. Если Александров хотел вернуться к таким истокам — это ему вполне удалось: примерно так ставили «Аиду» во времена Верди.
Можно, конечно, назвать остропсихологической сцену, когда Амнерис лупцует Аиду цветком, выдрав его у той из рук, а Аида в ответ швыряет шкатулку с драгоценностями, хотя подобные разборки больше подходят для кухни в коммуналке, а не для выяснения отношений между двумя принцессами. Или сцена, где Радамес вдруг цепями, которыми скованы его руки, в порыве гнева начинает душить Амнерис, да с такой страстью, что из публики сочувственно закричали: «Души ее!» Хорошо, что не выбежали помогать. Эта мизансцена с удушением также имела большой успех в Казани (это к вопросу об эксклюзивности и неповторимости каждого спектакля Александрова).
Впрочем, даже эти режиссерские шалости не могут оживить замедленный сценический пульс спектакля, внести динамику в его статичные конструкции. Общей затянутости действия, безусловно, способствует и уже старомодный способ исполнения этой оперы с тремя антрактами.
В отличие от режиссера, дирижер-постановщик Александр Анисимов, который именует себя брендом самарской культуры, не стал погружаться в психологические глубины,
да и времени у маэстро на погружения по-видимому не было. Здесь сверхзадачей было слепить и свести воедино музыкальный материал и вопросы об индивидуальном прочтении и тонкостях на повестке дня не стояли. В данном случае можно было гордиться лишь тем, что партитура была озвучена с большими или меньшими потерями.
Если говорить о вокальной составляющей, то
к сожалению, театр не может похвастаться наличием своего штатного ансамбля главных героев,
а без больших голосов, без певцов, наделенных яркой артистической индивидуальностью, любая — и классическая, и модерн-постановка «Аиды» не имеют ни малейшего шанса на успех.
Михаил Губский, солист московской «Новой оперы» и приглашенный солист Большого театра выступил в роли Радамеса, подтвердив свою репутацию певца опытного, профессионального и надежного. Он немного форсировал верхний регистр в начале спектакля — романс «Celesta Aida» прозвучал резковато и с ненужным надрывом, но такие издержки вполне можно списать на премьерное волнение и желание поразить бывших коллег и когда-то родную самарскую публику. Можно спорить о полном соответствии голоса Губского (скорее лирико-спинто) героическому репертуару, но в условиях абсолютного дефицита теноров, способных достойно озвучить партию Радамеса, певца нужно поздравить со вступлением в этот элитный клуб.
Аидой стала приглашенная солистка театра Ирина Крикунова. У певицы большой, может быть не исключительно красивый, но не лишенный индивидуальности голос, которым она прекрасно владеет. Если предъявлять высокие требования, то
как в вокальном, так и сценическом воплощении певице не хватило настоящей проникновенности и теплоты.
А ведь именно женственность и нежность Аиды торжествуют над наступательной страстностью ее соперницы. Но в целом — это вполне достойная вокальная работа.
Настоящим же центром ансамбля, его стержнем и пружиной стала Амнерис Анастасии Бибичевой, солистки «Новой оперы».
Певица создала многогранный, очень яркий образ. Ее роскошному, мощному меццо, ровному по всему диапазону, оказались подвластны краски от мягкой вкрадчивости в дуэте с Аидой, царственной холодности и недоступности в массовых сценах, до почти тигриной ярости в сцене суда над Радамесом — эта картина у Бибичевой безусловно стала кульминацией всей оперы и по-настоящему впечатлила накалом страстей.
Георгий Цветков, обладатель светлого лирического баритона был не очень убедителен в роли Амонасро — как вокально, так и драматически особенно, хотя старательно передвигался на полусогнутых ногах и изображал дикаря. Андрей Антонов, исполнивший партию Рамфиса, продемонстрировал ожидаемо благополучное ровное исполнение, если не считать «незачетного» верхнего фа в сцене посвящения.
Про исполнительниц главных женских партий на втором премьерном показе можно лишь сказать, что они еще не вполне готовы к подобным испытаниям — это вредно и тяжело и певицам, и публике особенно.
Зрители не виноваты в том, что в театре нет полноценных Аиды и Амнерис.
Дмитрий Крыжский, певший Радамеса, не допускал откровенных срывов и неточностей и вполне справился с первым для него исполнением этой сложнейшей партии. У певца крепкий, устойчивый верх, но не герой он пока.
Стоит отметить Георгия Шагалова, певшего Рамфиса во втором составе. Молодой певец наделен редкой сценической харизмой. И хотя верховный жрец получился скорее больше похожим на Ивана Грозного — его просто разрывало от ненависти ко всему на свете, да и мизансцена, когда в финале 3-го действия Рамфис замахивается на Радамеса посохом очень напомнила одну известную картину, это было ярко и по своему убедительно.
Наверное, иногда может показаться, что достаточно роскошно оформить спектакль, одеть на певцов исторические костюмы, придумать эффектные мизансцены, и вот он — спектакль-мечта! Конечно, визуальные впечатления часто бывают очень сильны, но опера — искусство прежде всего музыкальное, и особенно в постановках, решенных в традиционной эстетике, качество именно музыкальной составляющей играет первостепенную роль.
«Аида» показала, что спектакль-мечта у театра, который обладает большим потенциалом и определенными амбициями, еще впереди.
Автор фото — Дарья Андриянова