Вячеславу Невинному — 70
В одном из давних интервью Вячеславу Невинному задали банальный вопрос: «Почему вы решили стать актером?» Он же, не задумываясь, ответил, что и решать ничего не надо было, он всегда знал, что им будет. Хотя в школьном сочинении однажды «правильно» слукавил: мечтаю, мол, стать комбайнером. Но, по свидетельствам друзей детства, в драмкружке при Дворце пионеров Слава все же играл, а вот стихов с табуретки для умиления взрослых читать не хотел.
Начало взрослой жизни Невинного слегка обломало. Он, конечно же, отправился в Москву, во ВГИК, и... остался за бортом. Не отчаялся. Решил поднабраться практического опыта и год прослужил в Тульском ТЮЗе. И снова в Москву, теперь уже в Школу-студию МХАТа, куда и был принят на курс Виктора Станицына. А с 1959 года, то есть уже 45 лет, Невинный — артист Художественного театра, которому верен как Дому. Хотя и «в гостях» замечен неоднократно — в Новом драматическом театре, антрепризах. Невинный не из тех, кто годами безмолвно ждет ролей или, наоборот, стучит кулаком по столу художественного руководителя. Он знает, что всегда будет востребован — не здесь, так там. Потому что не просто актер классный, но и Личность. Или, как сейчас говорят, фигура харизматическая.
Во МХАТе Невинный с молодых лет стал «первачом». Хлестаков, Чичиков, Мизинчиков, Градобоев и прочие классические господа с ним дружбу водили. В сплоченной команде актеров-«современников», которых в начале 70-х привел в театр его новый руководитель Олег Ефремов, тоже не затерялся. Случались сезоны, когда едва ли не каждый премьерный спектакль был отмечен участием Невинного. Ефремов его любил, роли давал заметные — Петра Себейкина в «Старом Новом годе», Фамусова в «Горе от ума», Варлаама в «Борисе Годунове», Сорина в «Чайке», Епиходова в «Вишневом саде», Чебутыкина в «Трех сестрах». Но даже если случались персонажи практически бессловесные, как Официант в «Мишином юбилее», то и они не прятались в тени много и красиво говоривших прочих. Для Невинного главное — запустить в зал «электрическую дугу», высечь искру живого, сиюминутного общения. Для этого же не всегда нужны слова. Мысль, конечно, тоже необходима, но только эмоционально оформленная.
Своеобразная фактура «большого» артиста поневоле вписала Невинного в амплуа комика-простака. Впрочем, в молодости он обладал фигурой стройной. Но потом случилась болезнь, врачи пользовали артиста гормональными препаратами и предупреждали: «Будешь толстый, но бегать сможешь». Он и бегал весьма споро, притом благодаря судьбу, что его актерская индивидуальность «сходится с таким обличьем», что не претендует он на героя-любовника. А между тем у многих героев Невинного этой любви — «пять пудов». Порой невысказанной, неразделенной, неуместной даже. До сих пор помнится, как в финальном акте «Чайки» его старик Сорин, казалось бы, крепко спящий под пледом, резко вздрагивал и приподнимался, заслышав голос обожаемой Нины. А его донельзя смешной Епиходов разве не любил по-своему дуреху Дуняшу? А сколько любви к «девочкам» и их покойной матери прорывалось в словах ерничавшего, но насквозь трагического Чебутыкина.
Мало кто заметил, что в какое-то время Невинный начал смело разрушать грань между «комедиантом» и «трагиком». Не изменяя притом собственной манере, но в себе самом открывая новое, незнакомое. Пожалуй, впервые это обнаружилось в спектакле, который так и назывался — «Трагики и комедианты», где Невинный — Мокин был непривычно тих, сдержан и серьезен в своей поздней нелепой любви к молоденькой красотке, которую играла Елена Майорова. Позже был трагический для МХАТа спектакль «Тойбеле и ее демон», где истинный русак Невинный блестяще сыграл еврейского ребе — мрачного, отрешенного, непримиримого, но нашедшего в себе мужество, вопреки всем религиозным догматам, отпустить грехи заблудшей Тойбеле — Майоровой. Тогда артист на своей шкуре ощутил, что театр — действительно место мистическое. Эта история давно известна театралам — некий голос по телефону предрекал беды участникам спектакля. Потом погибла Майорова, вслед за ней ушел ее молодой партнер Сергей Шкаликов. А Невинный упал в открытый люк под сцену, получил серьезные переломы и долго не мог избавиться от стресса. Вскоре спектакль сняли.
Вячеслав Невинный очень ценит театральное ремесло. Сам сказал как-то: «Ремесленник — высокое слово. А чтобы зваться Художником, нужно совершить своими работами переворот в искусстве». Согласно известной театральной байке, у плохого артиста — три штампа, у хорошего — тысяча. У Невинного их много, и он мог бы без проблем пользоваться ими в различных комбинациях, оставаясь народным любимцем. Но он искал новое, пробовал, удивлял.
«Забронзоветь» ему не удалось. Помнится, как он в гастрольном круизе МХАТа по Волге, ничего не предпринимая, собирал в любом городе вокруг себя толпы восторженных поклонников. А потом без всяких комплексов дефилировал по палубе в огромных и трогательных розовых шортах. А в русском ресторане Нью-Йорка, где давали обед в честь визита мхатовцев, коверкая слова, пытался представиться по-английски: «Глория Инносент», то есть Слава Невинный.
Сегодня он почти не выходит на сцену — подводит здоровье. Хотя даже в таком тяжелом состоянии сцена подчас выступает для него целительницей почище докторов. Рассказывали, как на питерских гастролях какого-то спектакля с участием Невинного утром его везли от поезда до машины на специальной коляске, а вечером он играл как ни в чем не бывало. В Художественном театре не теряют надежды на скорое возвращение Невинного, артиста старой школы, которая может дать фору всем новым.
Ирина Алпатова
