Об ауре камерных концертных залов, их особо доверительной атмосфере контакта между слушателем и исполнителем, знает каждый. Ещё лучше, если стены имеют историю, «намоленность», красивую легенду.
Особый случай — англиканский Собор Святого Андрея, чья тёмно кирпичная башенка выделяется в Вознесенском переулке в самом центре Москвы.
Не буду подробно рассказывать об истории здания, открывшегося как единственный храм англиканской общины в Москве ещё в 1884 году, о бурном «революционном» прошлом, когда в 1917-м на башне, самой высокой точке тогда в районе Тверской стоял пулемёт, а церковный двор был покрыт гильзами и кровью. В начале 20-х годов англиканская община прекратила своё официальное существование.
Но именно здесь в 1960-м году открылась Всесоюзная студия грамзаписи фирмы «Мелодия».
Заброшенная чуждая церковь на долгие годы превратилась в настоящий Храм музыки, где делали материальным достоянием истории творчество лучших мастеров классики, народной музыки, эстрады.
К сожалению, не пережил тяжёлых лет старинный орган, остатки его механики безжалостно вывозили на свалку, по свидетельствам ветеранов «Мелодии», уже в 60-е годы.
Отдельная, очень болезненная тема — как и почему «Кирха», как неправильно, но привычно называли её все часто записывавшиеся музыканты, вернулась к законным владельцам, англичанам, особо сильно и не претендовавшим на здание.
И вот уж 20 лет, как продолжающая бороться за существование «Мелодия» живёт вообще без собственной студии.
Но, к счастью, доступ в Храм Святого Андрея открыт всем, и не только в часы богослужений. Концерты органной и камерной музыки стали здесь доброй традицией.
Название вечера 21 марта, о котором пойдёт речь, немного обескураживало: «От Баха до Голливуда»
— вспомнились кадры из советской кинокомедии «Антон Иванович сердится», где оживший портрет И. С. Баха игриво сетовал, как ему хотелось всю жизнь написать… «оперетку про Герцога и Пастушку».
Но имена исполнителей — тенора Александра Науменко и органистки Анастасии Сидельниковой внушали уверенность: тривиально не будет.
Не скрою, с Александром Науменко знакома давно, с его студенческих лет, когда он был в хорошем смысле «белой вороной» среди коллег. Это сейчас выросла новая генерация оперных певцов, по большей части суперграмотных выпускников Хоровой академии или инструменталистов в прошлом.
В конце 80-х вокалистами часто становились голосистые самородки, с трудом уже взрослыми осваивавшие сольфеджио и общую музыкальную культуру. И вдруг успешный выпускник теоретического факультета Московской консерватории (класс профессора В. В. Протопопова) изменяет высокому служению музыковедческой науке и заново становится студентом уже в классе Зураба Соткилавы. Случай вопиющий для тех лет.
Не мудрено, что лёгкий светлый тенор Александра Науменко всегда отличался особой музыкальностью, культурой звука, точностью интонации.
Плюс умение читать с листа и вокальные партии, и фортепианный аккомпанемент, как по клавиру, так и по партитуре.
Он был незаменим в старинном или изысканном камерном репертуаре, произведениях композиторов 20-го века. Долгая творческая и человеческая дружба связывала Сашу с замечательным композитором Николаем Николаевичем Сидельниковым.
Но в разброде перестроечных лет тенор-музыкант оказался нужнее в Англии, чем в Москве.
В течение почти 20 лет Александр Науменко являлся солистом Английской национальной оперы, исполняя там ведущие партии от барокко до 20 века, включая и вечный теноровый «хлеб» вроде Манрико в «Трубадуре», Каварадосси до труднейших Вальтера в «Нюрнбергских мейстерзингерах» или Вакха в «Ариадне на Наксосе» Рихарда Штрауса.
Последние годы Александр Науменко ведёт концертную деятельность, является главным коучем по русскому репертуару в Королевском театре «Ковент-Гарден» и всегда востребованным наставником по вокалу для молодых певцов.
Анастасия Сидельникова — тоже выпускница Московской консерватории, и также по двум специальностям: фортепиано — класс Л. Н. Наумова, и орган — Л. И. Ройзмана. Она лауреат нескольких международных конкурсов, солистка Московской филармонии, педагог. Наряду с классическими произведениями для органа часто исполняет и записывает произведения своего отца, Н. Н. Сидельникова.
Концертный дуэт Науменко — Сидельникова сложился давно, чуть не со студенческих лет.
Их регулярным совместным выступлениям в Англиканском соборе не мешают ни расстояние между Москвой и Лондоном, где живёт Александр, ни загруженность обоих исполнителей.
Собственно о концерте начну с третьего непременного участника — органа. Практичные англикане, в отличие от католиков в Храме непорочного зачатия на Малой Грузинской, не стали заново строить настоящий большой орган. Ограничились электронным «VISCOUNT». Но как здорово звучит этот инструмент под стрельчатыми сводами, почти неотличимо от настоящего! Акустические системы вынесены на хоры, звук льётся сверху, заполняя зал. Сам «пульт управления» — стильный, «винтажный» расположен в правом переднем углу, на уровне первого ряда, позволяя наблюдать за исполнителем со спины, переключением регистров, работой ассистента.
Естественно, что в первой части концерта, посвящённой Г. Ф. Генделю и семейству Бахов, орган солировал чуть ли не больше голоса, ещё бы — золотой век короля инструментов!
Открывал вечер торжественный Концерт фа мажор на тему из «Иуды Маккавея» Генделя, также прозвучал Концерт ми-бемоль мажор В. Ф. Баха, хоральная прелюдия И. С. Баха «Человек, оплакивающий свой грех» и, пожалуй, самый яркий органный номер концерта — знаменитая Прелюдия и фуга ля-минор И. С. Баха. Поразило какое-то особо нарядное звучание в этом опусе и, пожалуй, впервые так внятно увидела, как органистка классно играла отдельные басовые пассажи только ногами.
У тенора было только два барочных соло. Дивный шлягер «Ombra mai fu» — ария Ксеркса Генделя порадовала окрепшим с годами, «марочным» тембром и широким легато, причём, реприза удалось лучше, а вот более редкая ария из кантаты Баха «Феб и Пан» показалась чуть менее впетой.
«Второе пришествие», то есть возобновление интереса к органной музыке случилось во второй половине 19-го века,
о чём нам поведала юная миловидная ведущая — Наталия Сурнина. И середина концерта получилась исключительно французской.
Начали с популярного «Пробуждения» Г. Форе. Непривычный слишком живой темп романса, более знакомого нам по тягучим инструментальным переложениям, даже балетным миниатюрам (адажио) стал понятен, благодаря неожиданно изысканному французскому языку Александра Науменко. Помните строки М. В. Ломоносова о разных языках? «… живость французского… коим с друзьями говорить надо» — именно так.
И все последующие номера: «На берегу» того же Форе, «К Клорисс» Р. Гана, «Память, которая поёт» Ф. Пуленка, включая «Медитацию» — часть из симфонии для органа Ш. М. Видора прозвучали легко и стильно. Последний номер французской части — Марш Л. Лефебюра-Вели, такой совсем балетно-весёленький, дивертисментный пустячок стал гибким мостиком к «американскому» финалу.
А вот дальше уже царил тенор, потому что все восемь популярных мелодий из голливудских фильмов — это песни, с грузом многочисленных интерпретаций, от великих до пародийных. Не всегда органная аранжировка попадала «в десятку», в некоторых вещах сопровождение было слишком плотным. Но в целом это не мешало: когда академичный умный певец поёт эстрадные вещи,
лишний раз ловишь себя на мысли о том, что классическая основа, настоящая школа даёт возможность исполнять практически любой «лёгкий» жанр достойно даже в зрелые годы.
А наоборот? Это я о потугах наших «звёзд» попсы спеть оперные арии в телепрограмме даже с микрофоном — чаще получается из разряда анекдота.
Ещё одно достоинство Александра Науменко в том, что он не пытался в популярных вещах походить на кого-то великого узнаваемого. Первый же хит «Be my love» С. Кана — казалось бы, навечно прилепленный к тембру и образу Марио Ланцы. Но не было в нём эротической лавины американского итальянца, всё прозрачней, мягче, интеллигентней. Следующие песни: «Smile» Ч. Чаплина, «What a wonderful world» Г. Вейсса, «Лунная река» Г. Манчини из фильма «Завтрак у Тиффани», «Дым» Дж. Керна, «Лунная серенада» Г. Миллера, «Чай вдвоём» В. Юманса — каждая жемчужина в своём роде, спеты были, словно играючи.
Заключение концерта стало откровением.
«My Way» Фрэнка Синатры — одна из красивейших мелодий прошлого века, хриплому мужскому обаянию её автора и первого исполнителя трудно не поддаться, а уж если оперным голосом — только баритоновый вариант на слуху.
Александр Григорьевич неожиданно одел очки, превратившись в совсем «профессора», поставил ноты на пюпитр синтезатора «Kurzweil», и, аккомпанируя себе, как на рояле, поддерживаемый сдержанно-мощной органной педалью Анастасии Сидельниковой, исповедально начал про «финальный занавес» и про то, как он «всё делал по-своему».
Вообще текст этой песни очень значим для любого артиста, который «жизнь сполна испил, путей-дорог изведал много», но не каждый может так просто и убедительно заявить с последним аккордом: «Yes, it was my way».
