Эдда Мозер, дочь немецкого музыковеда Ханса Иоахима Мозера, родилась и выросла в Берлине. Училась пению в консерватории своего родного города, занималась с Германом Вайссенборном и Герти Кинг. Она выступала в самых значительных театрах мира, таких, как «Метрополитан-опера» в Нью-Йорке, театр «Ла Скала» в Милане, Штаатсопер в Вене, «Ковент-Гарден» в Лондоне, московский Большой театр. Мозер была очень молода, когда Герберт фон Караян пригласил ее cпеть Царицу ночи в «Волшебной флейте», партию, которая сделала ее известной во всем мире. Начиная с 1980-х годов Мозер ведет мастер-классы в различных консерваториях и академиях и руководит кафедрой пения в Кёльнском университете музыки.
— Какие отношения у Вас с Вашим голосом?
— Тело и голос неразделимы, являются частью человека. Когда артист поет, он должен выражать себя при помощи всего своего тела, рук, ног, коленей и дыхания. По моему мнению, Мартина Серафин является примером того, о чем я говорю. Она мягка, в ней нет ни малейшего напряжения. Когда Мартина поет, она находится в полной гармонии с собственным телом. Все могут петь, тело создано для того, чтобы петь!
— Ваша семья помогала Вам в музыкальных занятиях?
— Никогда. Изучение музыки было моим выбором. Я помню, как слушала красивый голос моего отца, когда он что-то рассказывал, сидя за фортепиано. Я научилась издавать первые звуки, подражая ему и, слава Богу, все это откладывалось в моем сознании. Когда я была маленькой, моя мать никогда не посылала меня играть в парк, потому что я все время сидела за фортепиано и экспериментировала. В три года я знала песни Шумана и Шуберта. У меня было огромное желание научиться играть в певицу, и все было для меня естественно. Мой отец пел вокализы, и я ему подражала. Это так просто, правда?
— Как Вы приступали к изучению новой партии, новой для Вас роли?
— Сначала я думала об истории героини и пыталась постичь ее характер. Когда я начала учить роль Саломеи в опере Рихарда Штрауса, я поехала в Израиль, чтобы почувствовать ароматы этой земли и проникнуться ее атмосферой. Когда я должна была петь Виолетту в «Травиате», я читала роман Дюма. Я всегда искала как можно больше информации. Потом я начинала самым тщательным образом изучать клавир. Повторяла те же самые музыкальные фразы тысячу и более раз. Все это было нужно мне, чтобы, находясь на сцене, я забыла, что я Эдда Мозер, я перевоплощалась в свою героиню, хотела быть ей!
— Как трудно оставаться свободной и расслабленной с вокальной точки зрения, в то время как исполняемые роли такие сильные и мощные, как, например, Саломея? Ее истерический и порывистый характер не является препятствием для певца?
— Такая опасность существует, нельзя полностью отдаваться роли. Нужно думать о том, что вся эта сила должна быть сконцентрирована на дыхании.
— У Вас когда-нибудь были трудности в исполнении роли, которая Вам не нравилась?
— Пожалуй, нет... Но один раз, когда я пела в «Метрополитен» Недду, я вышла на сцену и начала петь арию, внутренний голос повторял мне: «Это не моя роль, она не нравится мне. Я не Недда, бедный Канио вызывает у меня сочувствие». Если оставить в стороне этот симпатичный эпизод, я актриса и никогда не задавала себе вопрос, нравится мне или нет роль, которую я должна интерпретировать. Я была той, что пела, а не Эддой.
— Что Вы испытывали, выходя на сцену?
— Я чувствовала большую нервозность, потому что на сцене нужно быть внимательным ко всем мелочам. В то же время я похожа на цирковую лошадь, которая, когда начинает работать, делает то, что должна делать, не задавая лишних вопросов. Музыка всегда была моей путеводной звездой, и я всегда отдавалась ей целиком. Когда я пела Царицу ночи, я всегда думала о вокальной позиции и о том, как спеть эти сверхвысокие «фа».
— Чем бы Вы хотели заниматься, если не стали певицей?
— Естественно, я певица и всегда буду ею. Когда я была маленькой, я хотела быть актрисой или танцовщицей. Я занималась танцем с самой Мэри Вигман. Моей целью в жизни было быть «властительницей» на сцене.
— Первое правило, которому должен следовать тот, кто учится пению?
— Усердие и правильное использование дыхания. Если человек действительно хочет петь, он должен посвятить пению всю свою жизнь. Ко мне приходит молодежь и говорит, что хочет петь в опере, но часто я советую молодым избрать иную дорогу. Нужны дисциплина, упорство, точность и тщательность.
— Какие воспоминания остались у Вас о Вашем дебюте?
— Это был полнейший провал! Перед выходом на сцену я запуталась в длинном платье и была вся красная от стыда. Мне было 22 года, и я пела Маргариту в «Фаусте» Гуно. Я не понимала, почему дирижер со своей палочкой обращается ко мне при помощи жестов, чего он от меня хочет? Свет, направленный на меня, страшно раздражал, а я должна была думать, как двигаться, да еще петь! Помню, что делать это все одновременно было бесконечно трудно.
— Каким представляется Вам будущее оперы?
— Шестьдесят лет назал говорили, что опере конец. Но уже во времена Монтеверди утверждали, что певцов больше не существует.
— Какой певец или певица оказали на Вас влияние?
— Когда я была молода, мне нравилась Мария Каллас. Потом, слушая ее записи, я заметила явные признаки усталости. Диета, которую она соблюдала, я уверена, способствовала тому, что она потеряла большую часть энергии, необходимой для пения.
— Среди Ваших коллег кого Вы вспоминаете с наибольшей симпатией?
— Франко Корелли, Николая Гедду, Миреллу Френи, Корнелла Мак-Нила, Пласидо Доминго и Лучано Паваротти. Все они были моими большими друзьями. Мы хорошо знали, какие опасности подстерегают нас во время спектакля и помогали друг другу, были отличной командой. Мы знали, что каждый из нас несет ответственность за другого, и что наша цель — сделать так, чтобы спектакль прошел хорошо и на высоком художественном уровне. Помню, что Паваротти понравилось, как я пела Мюзетту в «Мет», и после того, как он услышал, как я пою «Al piè… sciogli, slaccia» (сцена из второго действия «Богемы», в которой Мюзетта притворяется, что ей жмет туфелька — И.С.), позвонил в Гамбург и потребовал, чтобы я пела там Мюзетту. К сожалению, я не смогла этого сделать, так как должна была петь в «Дон Жуане».
— Роли, в которых Вы хотели бы выступить?
— Брунгильда и Изольда. Эти мечты так и не исполнились. Я только записала в Триесте «Mild und Leise».
— Какие вокализы Вы пели, прежде чем выйти на сцену?
— Никаких, только «брррр» губами. В дни, предшествовавшие спектаклю, я старалсь быть спокойной и избегала даже говорить по телефону, чтобы дать отдохнуть голосу. Я никого не хотела видеть и вечером не ужинала, чтобы избежать проблемы желудочного рефлюкса ночью.
— Вы считаете себя счастливой?
— Нет. «Я умерла». Счастье, которое я испытывала во время пения, ушло навсегда. Ныне я преподаю, но ничто не может дать мне той радости, которую я испытывала прежде. Я занимаюсь моим Фондом, цель которого — сохранение немецкого языка. В 2006 году я открывала Фестиваль немецкого языка и замке Хайдексбург в Рудольштадте в Тюрингии. Теперь этоя моя работа. В последние сто лет язык был загрязнен всеми этими английскими выражениями типа ok, wonderful. Это мой личный вызов, спасение моего родного языка! Может быть, благодаря этой работе я стану знаменитой!
Интервью с Эддой Мозер опубликовано на сайте gbopera.it
Публикация и перевод с итальянского Ирины Сорокиной
