На территорию знаменитого фестиваля актуальной музыки пустили много странных и в каком-то смысле небезопасных существ.
Предисловие
Программа фестиваля оказалась крайне разнообразной. Здесь были и корифеи современной сцены, и довольно редко встречающиеся имена. Спектр представленных жанров — огромен: от традиционной инструментальной музыки до мультимедиаопер, от популярных жанров — до инсталляций, перформансов и импровизаций. Да и географически фестиваль охватил не только берлинские площадки, но и почти всю Европу, Америку, Австралию и Азию. Заметно (но, кажется, только мне) было отсутствие музыки из стран бывшего соцлагеря.
Рассказать обо всем в одной статье невозможно. Поэтому я решил выделить несколько самых ярких и запомнившихся мне событий. Событий, которые благодаря своей странности и необычности могли найти себе прибежище, пожалуй, только на таком сложном, спорном и, безусловно, смелом фестивале.
Впечатление первое. «Не прикасаться»
В конце XIX века в Австралию были завезены кролики. Обильная еда и отсутствие естественных врагов облегчили им существование. Кролики моментально расселились по всему континенту, разоряя пастбища и выедая ростки молодых деревьев. Австралия оказалась на грани экологической катастрофы. Чтобы локализовать полчища кроликов, по всему континенту были выстроены многокилометровые заборы. Именно таким забором, с натянутыми стальными струнами и колючей проволокой, был обнесен вход в концертный зал на втором этаже здания Berliner Festspiele. «Не прикасаться», — гласили вывески по всему периметру сооружения.
В данном случае забор оказался гигантским струнным музыкальным инструментом, из которого два исполнителя извлекали смычками звуки невообразимого динамического и обертонового спектра. Когда известный перформансист Джон Роуз (Jon Rose) выстроил на ферме в Австралии «концертную» модель забора для подготовки перформанса, аборигены сказали, что забор мертвый и на нем нельзя играть: музыкальный инструмент непременно должен быть живым. Чтобы оживить забор, аборигены в течение нескольких дней разрисовывали столбы древними символами и денно и нощно совершали магические ритуалы.
Именно эта перформанс-инсталляция Great Fences of Australia («Великие ограды Австралии») открыла один из крупнейших берлинских фестивалей Maerz Musik.
Впечатление второе. Инфернальный кич
Российская «поп-иконка» Витас — далеко не первый артист, изображающий на сцене «инопланетное» создание («не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку»). В 1970—1980-х неестественно угловатыми движениями, высоким фальцетом, лицом-маской и футуристическими костюмами отличался гей-контратенор Клаус Номи (Klaus Nomi). Про него говорили, что он прилетел с Марса. Впрочем, неизвестно, чем он больше знаменит, — своим необычным имиджем или тем, что стал одной из первых жертв СПИДа.
Его песни и барочные арии, которые он в свое время также исполнял (в отличие от его российской копии), послужили материалом для музыкального спектакля Ольги Нойвирт (Olga Neuwirth) «Посвящение Клаусу Номи». Причем вклад Нойвирт, одного из выдающихся австрийских композиторов современности, оказался весьма незначителен — она всего лишь сделала обработки нескольких песен Номи. Аранжировки барочной музыки делал другой человек.
Музыканты ансамбля MusikFabrik были наряжены скелетами и украшены огромными ядовито-желтыми, зелеными, красными перьями, как красотки кабаре. Главные герои кривлялись и неприятно извивались на сцене, задник которой освещался фотопроектором. Фотографии тоже были связаны с темой смерти — там фигурировали посмертные маски, мумии и прочий хоррор-трэш.
В зале, среди публики, встречались персоны, которые редко увидишь на фестивалях современной музыки. Рядом со мной, кстати, сидел бывший партнер Номи — трансвестит и, как оказалось, просто хороший человек (правда, слишком уж обильно надушенный) Джой Эриас (Joey Arias). Но в целом не скажу, что впечатление от мероприятия было приятное.
Впечатление третье. Париж снова уснул
Французский композитор Ян Мареш (Jan Mares) создал тонкое и интересное музыкальное сопровождение к фильму Рене Клера «Париж уснул» 1923 года. Знаменитый шедевр немого кино, в котором Париж застывает по велению фантастического аппарата — замедлителя времени, созданного гениальным, но, как водится, безумным профессором, — как нельзя более кстати вписался в сюрреалистическую программу фестиваля.
Впечатление четвертое. Осквернение фаду
В одном из главных залов Берлина — Konzerthaus — не часто можно услышать фольклор, да еще и в аутентичном исполнении. Собственно, эстетика современной музыки также далека от обращения к подобному материалу. Тем не менее итальянский композитор Стефано Жервазони (Stefano Gervasoni) написал огромное, полуторачасовое полотно, где четко структурированная ткань современной музыки перемежается почему-то португальским фаду (традиционная португальская музыка — эквивалент более известного нам испанского фламенко).
Знаменитый Ensemble Modern и два солиста — баритон, владеющий достаточно широким спектром современных вокальных техник и, судя по биографии (да и по голосу), очень известная певица фаду — изо всех сил пытались сложить пазл из изначально несовместимых деталей. Надо сказать, что их несовместимость невольно подчеркнул и сам автор. Он сделал для песен довольно убогую аранжировку, упростил ритмы и усложнил тембры, чем наповал убил аутентичный дух фаду.
Дмитрий Курляндский, openspace.ru
