Закончился Шлезвиг-Гольштейнский фестиваль
Программа этого грандиозного фестиваля традиционно посвящается искусству какой-либо страны. За последние годы это были Чехия, Япония, Венгрия, Голландия и Россия. Девиз нынешнего — «Игра на своем поле. Открывая Германию». На решение посвятить форум немецкой музыке повлияло обилие в нынешнем году знаменательных юбилеев: 90-летие Веймарской республики, 60-летие Конституции и 20-летие объединения Германии, а также важные для музыкального мира даты: 250 лет со дня смерти Генделя, 200 лет со дня смерти Гайдна и 200 лет со дня рождения Мендельсона.
Музыку немецких композиторов на фестивале исполняли лучшие оркестры Германии — Берлинской филармонии с Саймоном Рэттлом, Северо-Германского радио с Кристофом фон Дохнаньи и Дрезденская Государственная капелла с Фабио Луизи. Огромный круг солистов включал в себя звезд первой величины, таких как Григорий Соколов, Марта Аргерих, Ланг Ланг, Анне-Софи Муттер, Сабине Мейер, Табеа Циммерман. Немало было и первоклассных камерных ансамблей. Но особый интерес у публики и критики на этот раз вызывали спецпроекты.
Таким был песенный вечер Барбары Зуковой — знаменитой артистки театра и кино (мировая слава пришла к ней после съемок сериала «Берлин. Александерплатц» Фассбиндера). Она выступала с изумительным камерным ансамблем из Голландии, руководитель которого, видный композитор и дирижер Райнберт де Леув, в своем сочинении под названием «В прекраснейшем месяце мае. Трижды семь песен по Шуману и Шуберту» переинтонировал и инструментовал знаменитейшие образцы романтической лирики. Зукова постоянно уходила от пения к речитации, вкладывая в известные стихи и музыку новый, парадоксальный смысл, всякий раз убеждая в своей художнической правоте. Она просто потрясла, когда незатейливую песенку Шуберта на стихи Гете «Полевая розочка» представила как трагедию сломанной человеческой судьбы.
Еще одна талантливая «совместительница», живущая (как и Зукова) в Америке, немецкая певица и художница Тине Киндерман подготовила программу из давних песен и баллад — их исполнение соединялось с проекцией на экран ее трогательных живописных и пластических работ. Звучание песен и комментарии к ним пленяли бесхитростной простотой, обнаруживая в артистке глубокую личность. Особое внимание привлекли аранжировки, выполненные участниками «клейзмерско-авангардного» ансамбля из Нью-Йорка, сопровождавшего пение Тине. Этот вечер побудил к раздумьям на некогда весьма болезненную для здешних мест тему — о еврейском элементе в германской культуре.
Кстати, тема эта присутствовала еще в двух примечательных программах. В церкви городка Реллинген звучала музыка, созданная узниками фашистского концлагеря в Терезине, в частности, Виктором Ульманом и Эрвином Шульгофом. Ее исполняли шведская меццо-сопрано Анне Софи фон Оттер и английский скрипач Дэниел Хоуп с коллегами. А в главных концертных залах Гамбурга, Киля и Любека была представлена программа под названием «Селма». Еврейская девочка Селма Меербаум-Айзингер (двоюродная сестра знаменитого поэта Пауля Целлана) сочиняла стихи о любви, которая была для нее больше мечтой, чем реальностью. В 1942-м Селма погибла в фашистском «трудовом лагере» — ей было всего 18 лет. Несколько стихотворений, оказавшихся в рюкзаке у подруги, которой удалось спастись и добраться до Израиля, впоследствии были там изданы. Имя Селмы обрело известность, а саксофонист и продюсер Давид Кляйн положил их на ноты. К участию в своем проекте он привлек популярных джазовых и рок-певцов, рэперов, чтецов, а также свой отличный секстет духовых и ударных, поддержанный студенческим струнным оркестром. Ему хотелось и удалось доказать, что отмеченные поэтической подлинностью лирические стихи могут и спустя семьдесят лет вызывать в душах людей, пожилых и молодых (последние в залах преобладали), добрые чувства.
В гамбургском Кампнагеле (бывший завод по производству гвоздей, цеха которого стали прибежищем авангардного искусства) осуществлен претенциозный и дорогостоящий проект — некое состязание классики с актуальным искусством. Посетителям выдавали план здания и график происходящих в разных его частях мероприятий. В одном из помещений симфонии Гайдна и его современников играл оркестр «Берлинская академия старинной музыки», оставив яркое впечатление, которому не смог навредить параллельно пущенный нелепый киномонтаж. Одновременно в другой аудитории «Берлинский камерный ансамбль новой музыки» демонстрировал сочинения Лахенмана, Катцера и Оеринга, перемежая музыку отрывками из интервью с каждым из них.
Премию имени Хиндемита, которую на нынешнем фестивале присуждали в двадцатый раз, увез молодой австриец Иоганнес Мария Штауд, чьи сочинения, увы, ничем не примечательны. Как и опусы осыпанного в этом году наградами и почестями талантливого кларнетиста и средней руки композитора Йорга Видмана: его цикл из пяти струнных квартетов (последний с голосом), несмотря на веселые внемузыкальные эффекты (сечение воздуха смычками, крики, шипение), было скучно слушать. Да и творения пользующегося репутацией пророка Карлхайнца Штокхаузена, скончавшегося два года назад, за немногими исключениями, показались, при изысканности выделки, монотонными. И группа молодых композиторов, которые в одном из концертов сами исполняли собственную и своих коллег музыку, не порадовала. Среди них был симпатичный тринадцатилетний подросток Штефан Гюнтгер, явно даровитый, но уже зараженный малопродуктивной идеей делать «музыку наоборот».
Впрочем, может, мое критическое отношение к творчеству пропагандируемых ныне немецких композиторов несправедливо и продиктовано старческим неприятием нового, рецидивом совкового вкуса? Но дело в том, что изобретаемое ими вовсе не ново — все это уже было лет шестьдесят назад, однако заправилами музыкальной жизни, с упрямством заядлых консерваторов, выдается за актуальное.
Михаил Бялик
