В холодный дождливый понедельник на Театральной площади Петербурга наблюдалось необычное скопление дорогих автомобилей и выходящих из них роскошных дам и галантных кавалеров в вечерних туалетах. Вся эта блестящая публика, а иная, учитывая заоблачные цены на билеты, и подступиться не могла, устремлялась в Мариинский театр на главное событие осени. Оперой Чайковского «Иоланта» под управлением Валерия Гергиева с Анной Нетребко в заглавной партии открывался 227-й сезон.
Так уж устроена наша жизнь в последние времена, что значимость какого-либо события, артефакта определяется присутствием в нём известных, «раскрученных» имен-«брэндов». Именно этим фактором определяется медийный резонанс и рыночная стоимость любого мало-мальски значимого мероприятия. Вот почему имя Нетребко на премьерной афише уже само по себе обеспечивало повышенное внимание прессы, богачей разного толка и, что немаловажно в условиях финансового кризиса, аншлаг и хороший кассовый сбор.
«Иоланту» - последнюю оперу русского гения - поставила иностранная команда постановщиков (режиссер М. Трелинский, художник Б. Кудличка), что само по себе уже явилось смелым экспериментом. Но, как выяснилось, на этом эксперименты только начинались. Вместо павильона в готическом стиле и красивого сада с роскошной растительностью озадаченной публике было явлена некая комната-клетка с кроватью и единственной стеной посреди местности, переживающей последствия ядерной катастрофы.
Эта комната, больше похожая на больничную палату, и есть жизненное пространство слепой от рождения Иоланты. Вдоль её несуществующих стен она бродит, опекаемая любящим отцом и заботливыми сиделками, которых она принимает за подруг. Лишь один шаг отделяет Иоланту от незнакомого ей мира. Но какого? Мира оставленного, бездыханного, с висящими в воздухе голыми стволами деревьев и колючей проволокой вместо травы. Чёрно-белого мира, где о полевых цветах и звёздном небе напоминает лишь скудная видеографика.
И вот в этот апокалипсический ужас вторгаются двое юношей. Они не в скафандрах, но в легкомысленных спортивных курточках и с лыжами в руках, они – с другой планеты. Своей молодой энергией они преображают безжизненное пространство, привнося туда главное – любовь. Иоланте открывается истина, в ней просыпается желание совершить прыжок за пределы тщательно огороженного мирка, чтобы увидеть свет...
Главная героиня вечера – Анна Нетребко – не разочаровала своих поклонников, создав трепетный и нежный образ Иоланты. Голос певицы после рождения ребёнка стал более объёмным, не утратив полётности. К сожалению, певице по-прежнему недостает глубины, страстности, не удаётся перейти ту тонкую грань, которая отделяет искусное ремесленничество от подлинного искусства. Но не будем слишком строги к русской красавице – это под силу лишь великим артистам!
Выступление Сергея Скороходова (Водемон), к сожалению, не соответствовало общему уровню премьерного спектакля. Певцу явно недостает хорошей вокальной школы. Отсутствие единого тембрового звучания по всему диапазону, плохое legato не позволили певцу создать полноценный образ героя-любовника. Зато постоянно прогрессирующий молодой баритон Алексей Марков (Роберт) обладает всеми выше перечисленными навыками, которые в сочетании с ярким темпераментом и красивым тембром голоса выводят его на лидирующее положение в мариинской труппе. Эдем Умеров - певец с яркой артистической харизмой - создал убедительный образ мавританского врача Эбн-Хакиа.
Знаменитая ария короля Рене «Господь мой, если грешен я» в исполнении Сергея Алексашкина не сорвала аплодисментов публики. «Перекрытые», глухие верхние ноты, отсутствие полноценной кантилены наводят на мысль о том, что лучшие годы признанного баса, увы, позади. Оркестр и хор под управлением Валерия Гергиева отработали не без мелких огрехов, но в целом деликатно и профессионально, нигде в этой камерной опере не перетягивая одеяло на себя и не мешая слушателям полностью сосредоточиться на происходящем на сцене.
Экспериментальная постановка оперного шедевра соответствует духу сегодняшнего дня, и в этом заключается, пожалуй, единственное её достоинство. В ней есть многие черты катастрофы, которую почему-то именуют кризисом. Она дёшева и неэстетична, не имеет национальности; логика и взаимосвязи происходящих событий ведомы лишь её создателям. Но если от кризиса нам, в силу объективных обстоятельств, никуда не деться, то постановки подобного рода вполне можно обойти стороной.
