В столице выступили Анджела Георгиу и Надя Михаэль
С разницей в несколько дней Москва услышала двух европейских оперных звезд, находящихся ныне в зените своей карьеры. Обе они не пели прежде в российской столице (Георгиу, правда, давала в прошлом году концерт на сцене Михайловского театра в Петербурге), но тем не менее имя первой у нас хорошо известно: ее бесчисленные записи, на многих из которых дива предстает в дуэте с бывшим супругом, Роберто Аланьей, сравнительно часто звучат в эфире. Вторая не столь раскручена и харизматична, хотя перечень наипервейших оперных сцен и фестивальных площадок, которые она покорила, весьма внушителен.
На первый взгляд у них немало общего. Например, и та, и другая поют и сопрановые, и меццо-сопрановые партии. Но и тут есть огромная разница. Анджела Георгиу свои меццо-сопрановые эскапады предпринимает эпизодически и, за исключением Кармен, главным образом на записях или концертах, на сцене же избегая, как правило, также и по-настоящему крепких драматических партий (Тоска — едва ли не единственное исключение). Надя Михаэль долгое время официально числилась среди меццо, исполняя Кармен, Далилу, Эболи и Амнерис, а четыре года назад решила стать сопрано и теперь поет Тоску, двух леди Макбет (Верди и Шостаковича), Саломею, Мари в «Воццеке» и другие партии такого плана. Ключевые слова для Георгиу, отнюдь, впрочем, не исчерпывающие ее творческой индивидуальности, — гламур и мейнстрим. Для Михаэль же это актерское нутро и экстрим. Сегодня она, пожалуй, самая знаменитая и востребованная в мире Саломея, причем, беспрецедентный случай: на DVD запечатлены сразу две сценические версии оперы Рихарда Штрауса с нею в заглавной роли, осуществленные с разницей всего в один год, соответственно, в Ла Скала и Ковент Гарден... Понятное дело, чрезмерное увлечение подобным репертуаром не проходит бесследно, что до некоторой степени подтвердил и московский концерт.
Анджела Георгиу, впрочем, также начала свой визит в российскую столицу не самым удачным образом. Во время ее выступления на юбилейном вечере Владимира Спивакова в ММДМ (см. предыдущий номер «Культуры») могло даже показаться, что дива миновала свой звездный пик и находится не в лучшей форме. Но следующий вечер, проходивший в концертном зале «Барвиха Luxury Village», поставил все на свои места.
На сей раз Анджела предстала во всем блеске, чему способствовала и превосходная акустика зала. Ее глубокий, богатый обертонами голос, в звучании которого можно попеременно ощутить то горячий шоколад, то терпкое красное вино и который не раз сравнивали с голосами сразу двух великих соперниц Каллас и Тебальди, покорял и чаровал. И даже трудно сказать, что ей удавалось лучше: Верди («Травиата») или Доницетти («Любовный напиток»), Пуччини («Богема», «Мадам Баттерфляй», «Джанни Скикки»), Каталани («Валли») или Масканьи («Друг Фриц»).
Хорошее впечатление оставил и ее партнер, молодой румынский тенор Мариус Манеа, обладающий обаятельным тембром и крепкой вокальной основой, позволяющей исполнять достаточно сложный репертуар, как, например, в программе данного концерта, сочетавшей кантилену бельканто и раннего Верди с экспрессией веризма. Думается, мы о нем еще не раз услышим в ближайшие годы.
Неплохо проявил себя в этот вечер МГАСО под управлением Павла Когана, за пультом которого стоял итальянец Джордано Беллинкампи, в настоящее время являющийся музыкальным шефом Датской Королевской Оперы. Года два назад, когда в концерте с участием Анны Нетребко в БЗК Беллинкампи дирижировал БСО, впечатление было не в пример хуже: в русской музыке он напортачил по полной программе, да и в Моцарте не был на высоте. Однако теперь, в родной для себя итальянской стихии, он обнаружил не только бурный темперамент, но также и определенную музыкантскую чуткость. Ансамбль с певцами складывался у него в целом благополучно, а мануальные излишества на сей раз особенно не мешали.
Кстати, итальянский дирижер стоял за пультом и в концерте Нади Михаэль, состоявшемся в КЗЧ в рамках абонемента «Звезды мировой оперы в Москве». Вставший за пульт Национального филармонического оркестра России Антонино Фольяни (в начале нынешнего года уже побывавший в Москве и успешно продирижировавший вердиевского «Риголетто» на «Крещенской неделе в Новой Опере») в классицистском репертуаре, как показалось, чувствовал себя немного скованно. Возможно, причина и в том, что НФОР никогда прежде этой музыки не играл. Тем не менее увертюры к глюковскому «Орфею» и керубиниевской «Медее» прозвучали вполне достойно. Собственно по качеству звучания не возникало претензий и к «Танцу семи покрывал» из «Саломеи» Штрауса, однако под рукой итальянского маэстро эта музыка в значительной мере утратила свой подчеркнуто восточный и пряно-эротичный с неким даже оргиастическим оттенком характер. Впрочем, в заключительной сцене оперы звучание стало уже заметно более штраусовским.
Противоречивое впечатление производила и сама Надя Михаэль, особенно в первом отделении. В ариях из глюковской «Ифигении в Тавриде» и двух «Медей» — Симона Майра и Керубини — она демонстрировала точное попадание в музыкальные стили и характеры героинь, но вместе с тем также и весьма неровное, подчас откровенно пестрое звучание голоса и не всегда чистое интонирование. Исполненная во втором отделении заключительная сцена «Саломеи» явила Михаэль во всей силе ее артистизма и вокальной выразительности, однако отмеченные проблемы оставались и здесь. Да, впрочем, сама партия Саломеи неизбежно подталкивает на скользкий путь и, регулярно ее исполняя, как это в последнее время и делает Михаэль, рискуешь перенести толику «фальшивинки» и на территорию классического репертуара, а в перспективе и вовсе остаться без голоса. Тем более если столь полно и безоглядно сливаешься с материалом.
Окончательно прояснить противоречивую вокальную суть Нади Михаэль помогли бисы. Прозвучали сперва Сегидилья из «Кармен», а потом — a capella и на русском языке — «Утро туманное», и мы услышали Надю Михаэль, поющую своим естественным голосом — меццо-сопрано. И сразу исчезли интонационные проблемы, а тембр сделался куда как более красивым и ярко индивидуальным, нежели в сопрановом варианте.
Таким образом, можно с уверенностью утверждать, что переход в сопрано у Нади Михаэль диктовался отнюдь не эволюцией голоса, как это часто бывает, и не предпочтительностью для нее более высокой тесситуры. Переход этот носил, если можно так сказать, сугубо репертуарно-артистический характер. Ее темпераменту и актерскому нутру оказалось тесно в рамках меццо-сопранового репертуара, потянуло к партиям, подобным Тоске, Леди Макбет и той же Саломее. За последнюю Михаэль удостоилась нескольких призов, восторгов прессы и публики. В результате такого перехода ее личный рейтинг на оперном олимпе ощутимо повысился. Но за все это приходится платить определенную цену. Насилие над своей природой редко проходит безнаказанно. И тут как нельзя более кстати пример первой из двух наших героинь, Анджелы Георгиу, которая все свои репертуарные эксперименты делала всегда очень аккуратно и никогда не пыталась изменить собственную вокальную конституцию. Правда, для Георгиу, при всем ее несомненном артистизме, голос и вокал всегда оставались на первом месте. Михаэль же — прежде всего актриса, а голос для нее лишь инструмент, с которым, во имя достижения большей выразительности, можно делать все, что угодно. Со всеми вытекающими последствиями.
Дмитрий Морозов
