В детстве Максима Венгерова называли вундеркиндом и изумлялись его не по-детски совершенной игре. В 1989 году Максим вместе со своим учителем, профессором Новосибирской консерватории Захаром Броном, и другими его учениками, в том числе Вадимом Репиным, переехал в Любек (Германия). С 1990 года — гражданин Израиля. В 1990 году Венгеров выиграл Конкурс скрипачей имени Флеша в Лондоне, а в 1995-м удостоен итальянской Премии Академии Киджи как выдающийся молодой музыкант. Максим Венгеров первым из классических музыкантов был назначен эмиссаром ЮНИСЕФ. В этом качестве он играл для детей Уганды, Гарлема, Таиланда и Косова. Имеет также звание почетного посла культуры Израиля, лауреат премии «Грэмми» (2004) в номинации «За лучший сольный диск». С 2000 года — эксклюзивный артист фирмы «EMI», а в 2008-м объявил о своем решении прекратить исполнительскую карьеру, сосредоточившись на педагогической деятельности и дирижировании. После концерта в Большом зале консерватории, где Максим ВЕНГЕРОВ дирижировал Академическим симфоническим оркестром МГАФ, маэстро согласился ответить на наши вопросы.
— Что побудило вас сменить смычок на дирижерскую палочку?
— Я хотел дирижировать оркестром еще в трехлетнем возрасте. Как-то мой отец — гобоист в Симфоническом оркестре Новосибирской филармонии — взял меня с собой на работу. Я смирно сидел в первом ряду, внимательно наблюдая, как репетирует Арнольд Кац, руководивший тогда оркестром. А в перерыве встал, подошел к нему и сказал: «Хочу быть таким, как ты». Мне так понравилось все, что он делал! Он мне очень серьезно сказал: «Ты не можешь сразу стать дирижером, сначала надо научиться играть на каком-нибудь инструменте. Например, на гобое. Научишься на нем играть — и заменишь своего папу, он мне уже так надоел». А я ему ответил: «На гобое играть не буду, потому что меня никто не увидит. Я буду играть на скрипочке». Так я случайно стал скрипачом.
— Сколько лет вы занимаетесь дирижированием?
— Я начал примерно лет 10 назад брать уроки дирижирования у Вага Папяна, представителя знаменитой школы Ильи Мусина. Дирижировал многими камерными ансамблями и оркестрами, но эти занятия носили, скорее, ознакомительный характер — для расширения моего творческого кругозора. Все-таки совмещать сольную исполнительскую деятельность и дирижерскую — сложно. Параллельно увлекался игрой на альте, на барочной скрипке и даже на электроскрипке. Пробовал себя и в педагогике: четыре года преподавал в Саарбрюккене. Но в 2008 году я встал перед выбором: либо буду продолжать скрипичную карьеру, либо стану профессиональным дирижером. Я, конечно же, не бросил скрипку, просто временно сосредоточился на освоении новой профессии. Чтобы пояснить, приведу такой пример. Когда стараешься изучить новый иностранный язык, на родном языке говоришь поменьше. Так я поступил со скрипкой. Дирижирование — это творческое продолжение моего развития, моей музыкальной карьеры. Стремлюсь постичь искусство управлять оркестром, изучить все тонкости этого ремесла. Не хочется быть полупрофессионалом и тем более — любителем.
— А в СМИ писали, что вы начали дирижировать из-за травмы рук...
— Мне часто задают подобный вопрос. Поясняю. У меня были проблемы с руками, но сейчас все в прошлом. Просто это две настолько разные профессии, что я, как уже только что сказал, хочу полностью погрузиться в дирижирование. Вот и Михаил Плетнев отказался от публичных выступлений ради дирижирования. Но не удивлюсь, если лет через 5 — 10 он соскучится и вновь начнет выступать. Когда я посчитаю, что научился передавать свое видение музыки через оркестр на таком же уровне, как делал это на скрипке, то вернусь к скрипке. Дирижер в отличие от солиста-инструменталиста общается с целым коллективом: дело не только в передаче жестами смысла оркестру, но и в человеческом общении с людьми. Совместное музицирование с другими музыкантами — вот что меня всегда и привлекало. Здесь нет скрипки, и нужно дирижировать руками и душой. Уверен, что, после того как продирижирую симфонии Брукнера, Малера — а у меня есть это в планах, — моя скрипичная игра совершенно преобразится. Как скрипач, мне кажется, я добился определенного совершенства и, проснувшись в одно прекрасное утро, спросил себя: а смогу ли сыграть лучше завтра? И стало грустно на душе: надо как-то двигаться вперед, ведь мне только 34 года!
— С оркестром вы — диктатор или либерал?
— Скорее, второе. Мне близка позиция Лорина Маазеля, который говорит, что дирижер — партнер оркестрантов. Скажем, Тосканини, о властности характера которого ходят легенды, сам по себе не был диктатором, просто он жил в такую эпоху, когда господствовал стереотип дирижера-самодержца. Сейчас другое время. Если мы сегодня исполняем Моцарта, то он — наш учитель, мы должны идти за ним. Задача дирижера — организовать репетиционный процесс и внушить, что главное — это музыка, а я как дирижер, руководитель хотел бы вас сегодня вдохновить. Такая формула мне больше подходит. Потом нужно не только научиться управлять оркестром, но и уметь посмотреть на себя глазами оркестранта, понять, что он чувствует в данный момент.
— С какими коллективами вы уже работали?
— С «Виртуозами Москвы», с оркестром Мариинского театра, со многими западными коллективами — с филармоническим оркестром города Бергена, с Краковским оркестром, с Бухарестским, с Иерусалимским филармоническим оркестром и много еще где. Предстоят гастроли в Канаде и в Америке. Я много консультируюсь у разных дирижеров. У Валерия Гергиева, Владимира Федосеева, Юрия Симонова. Это — большая честь для меня. Они все — мои друзья, и с юных лет я неоднократно с ними выступал как скрипач. Например, с Юрием Симоновым я 12-летним мальчиком играл в Италии, а с Валерием Гергиевым дал концерт в 13 лет. Но также много занимаюсь сам, стараюсь обрести свой дирижерский стиль. Смотрю, как и на что оркестр реагирует.
— Когда вы репетируете, вам проще работать со струнниками, в силу специфики первой профессии скрипача?
— Да, но и с духовыми неплохо знаком, поскольку мой отец — гобоист, и у него было много друзей-духовиков, с которыми я постоянно общался, играл в камерном ансамбле. Но, как известно, опыта не бывает слишком много...
— Играя Моцарта, вы не добиваетесь аутентичной манеры исполнения от симфонического оркестра?
— Поскольку времени на репетиции не так много, то не захожу так далеко. Я не считаю, что Моцарт должен звучать «с мылом на смычке», как говорят англичане, то есть вообще без звука. Моцарт был очень живым человеком и исходил от пения. Иногда на репетиции я позволяю несколько фраз спеть, тогда оркестр быстро понимает мои пожелания. В то же время заимствую от аутентистов принципы фразировки, гибкость звучания, мобильность темпов, рельефность форм. Конечно, мне хотелось бы добиться этого от современных оркестров в Моцарте.
— Ваши репертуарные предпочтения?
— Мне близка любая музыка. У меня есть свой определенный план освоения репертуара. Я начал с Моцарта, потом — Бетховен, из романтических сочинений недавно дирижировал Брамса, Серенаду Чайковского. Из XX века — камерные сочинения Шостаковича. Моя мечта — исполнить симфонии Дмитрия Дмитриевича, поскольку мой главный наставник в музыке, маэстро Ростропович, многое мне передал относительно тонкостей интерпретации Шостаковича, а также Прокофьева, Бриттена.
— А попробовать себя в качестве оперного дирижера не хотелось бы?
— Не стоит забегать так сильно вперед. Хотя оперу в концертном исполнении я бы хотел продирижировать.
— Какую?
— «Дон Жуана» Моцарта. Поэтому и включил увертюру к этой опере в свой московский концерт.
— Сколько времени вам нужно на подготовку программы с оркестром?
— Я прошу неделю репетиций, чтобы спокойно подготовиться. Тогда есть возможность лучше узнать возможности коллектива, подружиться с ним. Бывает, конечно, что надо выступить экспромтом. Как-то на фестивале в Дубровнике, у Юлиана Рахлина, меня попросили заменить Даниэле Гатти. Я приехал в день концерта и с Королевским филармоническим оркестром продирижировал с одной репетиции Третью симфонию Брамса, увертюру к «Свадьбе Фигаро», Скрипичный концерт Бетховена. Дирижер должен быть мобильным.
— Вы любите аккомпанировать?
— Обожаю.
— Наверное, скрипачам?
— Не только. Недавно аккомпанировал Концерт Чайковского, где солировал пианист Александр Торадзе, с Игорем Четуевым и «Виртуозами Москвы» играли Девятый фортепианный концерт Моцарта. Я «заразился» любовью к аккомпанементу от Ростроповича. Он это делал всегда с удовольствием. А когда я с ним выступал как солист, то чувствовал себя необыкновенно комфортно и уютно. Считаю, что дирижер должен вдохновить солиста максимально реализовать свой потенциал.
— Как скрипач, вы себя пробовали в разных амплуа, в частности, занимались историческим исполнительством. Почему, играя старинную музыку, надо искать специальные инструменты? Разве недостаточно взять Страдивари начала XVIII века и натянуть жильные струны?
— Почти все инструменты великих итальянских мастеров — Амати, Страдивари, хотя и сделаны в XVII — XVIII веках, не являются барочными. У них переделывалась шейка, чтобы они звучали мощнее, в соответствии с акустическими параметрами больших концертных залов. Процесс шел постепенно: между прочим, даже скрипка Гварнери дель Джезу, на которой играл Яша Хейфец в середине прошлого века, значительно отличается от современных инструментов. В ней пружина, расположенная внутри, под верхней декой, была гораздо меньше, чем сейчас. И сила звука, соответственно, была меньше. В залах-гигантах на три или пять тысяч мест она бы «потерялась».
— А не переделанные Страдивари существуют?
— Да, и звучат они великолепно. Естественно, на них нельзя натянуть металлические струны и играть в трехтысячном зале Концерт Шостаковича. Инструмент не выдержит. На них хорошо играть барочную музыку и сочинения венских классиков. А трансформации скрипок начались еще со времен Паганини, который одним из первых начал усиливать пружину. Свою скрипку он назвал «Пушка». Тогда казалось, что она звучит невероятно мощно. Но я в 2006 году давал концерт на ней и никакого сверхъестественного форте не обнаружил.
— А сколько у вас концертов в год?
— Около 60 — 70 концертов по всему миру.
— Говорят, вы сознательно ограничили себя в количестве выступлений?
— Музыка — это только одна часть моей жизни. Я человек общительный, мне радостно делиться впечатлениями с друзьями. Люблю заниматься спортом, ходить в кино, вообще не отказывать себе в радостях жизни. Человек рожден, чтобы общаться с людьми. У меня на редкость много друзей и людей, близких мне по духу. Без этого мне было бы сложно жить. Хотя мне так же хорошо одному: я живу в ладу с собой. Это очень важное качество, которое я специально вырабатывал в себе. Должен быть мир внутри, и тогда он будет и вокруг тебя, и ты сможешь найти настоящую радость от общения.
— Вы слушаете выступления других музыкантов?
— Да, с удовольствием, особенно сейчас, когда я настолько погружен в дирижирование. Мне очень интересно, как самовыражаются другие дирижеры через жесты, стремлюсь вникнуть в суть их ремесла. У всех чему-нибудь можно поучиться.
— Сейчас модны различные рейтинги. Какой оркестр вы могли бы назвать лучшим?
— Я не стал бы делить оркестры на лучшие и худшие. Считаю, что нет плохих оркестров, как и нет плохих дирижеров. Случается, что встречаются гениальнейший дирижер и выдающийся оркестр, но вместе они не могут работать. Есть такое понятие — «химия». Если ее нет, получается нестыковка мнений, традиций. Случается и наоборот. Молодой оркестр и известный маэстро, вдохновляющий оркестрантов, которые начинают играть так, словно за пультами — опытнейшие мастера. Поэтому я сторонюсь всяких рейтингов, это ближе к спорту. Что касается Академического симфонического оркестра Московской филармонии, с которым только что играл в Большом зале консерватории, то я очень благодарен маэстро Симонову за сердечное приглашение выступить с его оркестром и Московской филармонии вместе с агентством «Жар-птица» за то, что они организовали такое великолепное турне.
— Что для вас значит — играть в России?
— Мои корни — в России. Я родился в центре Сибири, в Челябинске, об этом факте мало кто знает. А спустя 20 дней после моего рождения мои родители переехали в Новосибирск. Горжусь, что являюсь частью России, так как здесь самая богатая культура в мире. Я вернулся в Россию в 2003 году и с радостью замечаю, что сейчас она вновь поднимается — в искусстве, творчестве, музыке.
Беседу вела Евгения Кривицкая
