В рамках цикла «Дирижерская элита XXI века» Теодор Курентзис дал концерт с Национальным филармоническим оркестром России.
Два сочинения, два автора: Концерт для арфы с оркестром Бориса Тищенко и Четвертая симфония Франца Шмидта. Первый — видный российский композитор второй половины XX века, чей балет «Ярославна» считался одним из символов нового музыкального языка; сегодня — почти забытое имя. Второй — Франц Шмидт — и вовсе неизвестен. Выпускник Венской консерватории, где его учителем был в том числе Антон Брукнер, Шмидт служил виолончелистом в Венской опере, играл под управлением Густава Малера. Композитор, как принято выражаться, второго ряда, Шмидт не изучается у нас в учебных курсах и никогда не был героем нашей концертной практики, ориентированной на великих.
Вечер стал открытием музыки, которая уже давно принадлежит истории, и переоценкой сложившейся системы координат — новым взглядом на, казалось бы, очевидные вещи.
Первая из них — российский авангард 1960—1980-х. Сегодня, когда распахнуты все двери и мы можем жить во многих музыкальных мирах, уже понятно, что сочинение Тищенко — это самая обычная комбинаторика. Якобы сложный язык, изобретательная композиторская техника прикрывают отсутствие настоящей драматургии. Что отличает бесспорно значительное художественное творение? Ясно, что не техника и не язык, а суть — когда автором движет какая-то внутренняя убежденность, энергия, мощь.
В сорокапятиминутном сочинении для арфы с оркестром такого мотора, как ни напрягайся, не чувствуется: честно выслушав всевозможные комбинации звуков, можно испытать лишь уважение к исполнителям, прежде всего к солистке Илоне Нокелайнен, игравшей по очереди на трех арфах разных размеров, за старательность. Безусловно, видный советский мастер преследовал здесь какие-то свои задачи — осваивал фольклор, превращая простые народные напевы в витиеватые диалоги между разными инструментами — арфой и кларнетом, например. Однако зачем написана эта музыка, где автор старается быть и задумчивым, и драматичным, и лиричным, и еще бог знает каким, все же остается неясным. Даже в том случае, если дирижирует Теодор Курентзис, обладающий даром оживлять любую звуковую комбинацию.
Четвертая симфония Шмидта, напротив, чрезвычайно увлекла. Никаких особых ожиданий от неизвестного сочинения неизвестного автора не было. Поэтому ощущение, что ты прикасаешься к чему-то настоящему, возникшее с первых же звуков, просто обожгло. Симфония Шмидта (1933) называется «Реквиемом по дочери», она — воплощение жизненных переживаний исключительной силы. Слушая симфонию, представляешь себе человека, который в состоянии аффекта упрямо движется вперед, пытаясь избавиться от мучений. Откровенность вызывает сопереживание. Эту музыку не оцениваешь с точки зрения ее языка — суть не в том, что он позднеромантический или какой угодно другой. И даже возникающая на заднем плане мысль, что этой музыке не хватает разнообразия, что она похожа на одну, идущую в никуда дорогу, не так важна. Потому что здесь есть главное — эмоциональная драма.
Такая музыка очень подходит Теодору Курентзису — музыканту-максималисту, всегда пытающемуся дойти до самой сути, мастеру длинных тягучих линий, мучительно рождающихся кульминаций. Симфония Шмидта в исполнении Курентзиса стала настоящим событием — не только музыкальным, но и человеческим.
Марина Борисова, openspace.ru
Автор фото — Евгений Гурко
