Премьера «Тангейзера» в Париже
Сначала газеты долго писали, что парижанам не повезло, так как главный хит декабря — «Тангейзер» в постановке импозантного хулигана и любимца столичной публики канадца Роберта Карсена — может сорваться из-за череды забастовок в Опере. А когда руководство Оперы успокоило народ, обещая хотя бы «физическое» (то есть без декораций и частично в костюмах) исполнение двух третей тангейзеровского блока, началась другая лихорадка. Ненавистники Жерара Мортье злорадно убеждали всех подряд, что «голые» спектакли гораздо лучше оформленных в стиле последних веяний, и, главное, можно будет наслаждаться чистым звуком оркестра и голосами солистов, благо они выдающиеся. Один дирижер Сейджи Озава чего стоит, да и ученик его молодой француз Пьер Валле вполне интересен.
Ни те, ни другие оказались не правы, так как восемь из девяти запланированных спектаклей прошли в обычном формате благодаря титаническим усилиям руководства оперы — были декорации, все костюмы и внятные режиссерские ходы. Информация о состоянии забастовки ежедневно публиковалась на официальном сайте Парижской Оперы на особом табло, чем-то напоминающем доску, которую вывешивают для отдыхающих в санатории с точными данными о температуре воды и штормовыми предупреждениями. Приятная буржуазная забота о зрителе, который купил билет и не должен остаться в накладе, — даже в день спектакля билеты, вопреки обыкновению, принимали назад в кассе возврата. Но их никто не сдавал.
В итоге можно сказать, что премьера прошла благополучно — слух о подброшенной Карсеном приманке — голой Венере на сцене — захлестнул Париж, и билеты на остальные спектакли были раскуплены моментально. На предпоследнем спектакле в конце декабря, который смотрела я, также наблюдался аншлаг — гигантское пространство Опера Бастий процентов на девяносто было заполнено публикой, довольной собой и происходящим.
Венера (француженка с испанскими корнями, сопрано Беатрис Урия-Мондзон) и впрямь была голой и очень хороша собой, чего категорически не замечал художник Тангейзер (американский тенор Стивен Гоулд). Он был охвачен страстью к своей картине, а не к натурщице. Дело в том, что всех миннезингеров, в том числе и Тангейзера, Карсен обратил в художников, а место действия перенес в Париж XIX века. Когда опера только начинается, и мы видим перевернутые холсты и перепачканного краской Тангейзера, почему-то хочется думать, что на картинах что-то изысканное, невиданное, нереальное для XIX века — какой-нибудь сюрреалистический кошмар в духе Дали. На самом деле это постмодернистский трюк Карсена, рассчитанный на интеллектуала, хотя и простаку доступный. На картинах, когда их не просто перевернут маслом вверх, а удостоят быть вывешенными в Салоне, окажутся не пейзажи, а обнаженка — Модильяни, Ренуара, Пикассо, Давида, Курбе и всех других, кого сможешь узнать. Когда этими хрестоматийными шедеврами завешена вся стена от пола до потолка, от мельтешения голых тел мутится сознание, а на языке вертится только одно сравнение — не с искусством авангарда, а с порнографией. Но как признаться в этом человеку XXI века, когда все до одной представленные картины — копии шедевров из парижских музеев. Самой провокационной является «наглая» картина Курбе «Происхождение мира», в том числе и потому, что оригинал в тот момент экспонировался на большой ретроспективе художника в Гран Пале. Так Карсен подтрунивает над европейскими занудами, в головах которых перемешалось все на свете.
Соотносится ли такая трактовка с музыкой? И да, и нет. Да, потому что партитура «Тангейзера» полна эротики, прикрытой лишь фиговым листком, и говорить откровенно под эту музыку можно без стыда и стеснения. Нет, потому что музыка слишком живописна сама по себе — организует свой сюжет, пишет его без кисти. Для той версии, которую слушала я, а именно с Пьером Валле, была бы гармоничнее более аутентичная постановка, так как маэстро играл на полутонах, и задуманные режиссером переломы по ходу действия не были резки. Но не возьмусь утверждать, что была какая-нибудь другая версия у Озавы, так как мне не удалось его послушать.
К вокальным удачам можно отнести почти всех участников. Свежий и сильный голос у Стивена Гоулда, переливчатое сопрано Беатрис Урия-Модзон, мощное сопрано голландки Эвы-Марии Вестбрук. Хорош Маттиас Герне, баритон, который пел Вольфрама фон Эшенбаха. За его выступлениями пристально следят поклонники Фишера-Дискау, бессменного баритона семидесятых и восьмидесятых. У голоса ученика есть много схожего с голосом учителя, хотя певец и старается найти собственный путь.
Комплиментов заслуживает хор под руководством Петера Бюрьяна. Впрочем, ожидать что-то другое от этого великолепного коллектива было бы странно.
