Кшиштоф Пендерецкий при жизни стал классиком. Его творчество обширно и многогранно: он написал 4 оперы, 7 симфоний, 10 инструментальных концертов, 13 произведений для оркестра, целый ряд хоровых, вокальных и камерных сочинений. С 1972 года композитор выступает как дирижер; в 1988 — 1990 годы он был художественным руководителем Краковского филармонического оркестра. Экспрессивность и эмоциональность неоромантической музыки Пендерецкого способствовали ее популярности во всем мире.
Маэстро преподавал в Краковской высшей музыкальной школе (с 1959-го; 1972 — 1987 — ректор), в Эссенской академии (1966 — 1968), в Йельском университете (1973 — 1974). Он является почетным профессором Московской консерватории, почетным доктором 12 университетов, членом-корреспондентом Баварской академии изящных искусств, почетным членом Лондонской королевской академии музыки, Американской академии искусств, Стокгольмской музыкальной академии, Дублинской королевской академии, академий Гонконга, Буэнос-Айреса, Академии «Санта-Чечилия» в Риме. Маэстро — лауреат многих международных премий, обладатель престижных наград и орденов.
В связи с юбилеем композитора Владимир Спиваков посвятил свой последний фестиваль в Кольмаре Кшиштофу Пендерецкому. Накануне возвращения в Краков маэстро дал интервью нашему корреспонденту:
— Когда и как вы начали писать музыку?
— Моя музыка родилась в годы войны: 6-летним мальчиком я начал играть на рояле и стал сочинять пьесы. Через полтора года я потерял интерес к роялю, и в 1942 году по моей просьбе отец купил мне скрипку. Во время войны было трудно найти печатные ноты, и мой учитель писал их для меня, чтобы я мог заниматься. В то время мы жили в небольшом городе восточнее Кракова. Постепенно я сам стал писать маленькие пьесы для занятий, а также полонезы и мазурки. Меня восхищали виртуозы ХIХ века — Паганини и Венявский, поэтому писал музыку в стиле Венявского, затем в стиле разных музыкальных периодов. Я начал играть скрипичные сюиты Баха и в этом стиле стал сочинять. Музыка, которую я играл, меня вдохновляла, и я менял стили моих композиций почти каждый месяц.
В 1951 году, окончив гимназию, я поехал в Краков, чтобы учиться дальше, но не знал, чем буду заниматься. Мой отец хотел, чтобы я стал архитектором или адвокатом, как он; меня же интересовало изучение латыни и греческого языка. Но я, конечно, брал частные уроки игры на скрипке и впервые стал изучать теорию музыки, гармонию и контрапункт. У меня были хорошие учителя. Через год я поступил в среднюю музыкальную школу, где занимался на скрипке и учился дирижированию. Два года спустя мой учитель сказал, что мне нужно обучаться композиции. В 1954 году я поступил в Краковскую музыкальную академию на отделение композиции.
В 1958 году я окончил академию и сочинил уже много миниатюр и пьес для скрипки и фортепиано. Все это было сделано для моих занятий, исключая «Псалмы Давида». В 1959 году в Варшаве проходил конкурс молодых композиторов: главный приз — поездка на Запад. Это была моя мечта. Я написал три произведения, все они получили призы — первый и два вторых. Тогда мне наконец выдали заграничный паспорт.
— Кто из композиторов повлиял на ваше творчество?
— В ранних произведениях, например в «Полиморфии» (1961), «Страстях по Луке» (1965), я использовал новую технику, и, по-моему, все композиторы ее переняли. Но это нормально. Будучи молодым композитором, я также брал от Стравинского и Бартока, но не прямо. Их музыка оказала на меня большое влияние. Я был под влиянием Шостаковича и Прокофьева, многому научился у Онеггера и Веберна, а также Чайковского, Берлиоза и Баха. Это нормально, как студент я писал различные композиции.
— Что вы стремитесь выразить в своей музыке?
— Для меня музыка абсолютно абстрактна, как математика. Если вы стараетесь слишком много выразить, то это становится банально. В моей голове всегда есть форма произведения и его полное содержание, даже когда я пишу детали. Каждая нота имеет свое место в общем ансамбле. Конечно, если я хочу что-то выразить, то у меня есть титр. Это, например, «Плач по жертвам Хиросимы» или «Польский реквием». Но такое обращение не оказывает влияния на музыку. Я не хочу специально его передать через партитуру. Самой музыки хватает.
— Вы написали много духовной музыки. С чем это связано?
— Я вырос в очень религиозной семье, в ней жили разные религии. Моя бабушка была армянка, дед был немец, отец родился в польской Украине и был крещен в униатской церкви. Религия всегда обсуждалась в нашей семье, она была веротерпимой. В Польше религия играет очень важную роль, но при коммунистах сочинять религиозную музыку запрещалось. Однако я ее писал. Будучи студентом, сочинил «Псалмы Давида». Они имели успех, но из-за запрета их исполняли только в церквях. Потом получил заказ от Мюнстерской церкви. Так как это произведение имело большой успех, разрешили его исполнять в филармонии. Окрыленный успехом 1958 года, я продолжал сочинять религиозную музыку. Последнее, что я написал в этом жанре, — «Семь врат Иерусалима» (1996) к 3000-летию города и «Кредо» (1998). Теперь у меня есть идея написать «Страсти».
— Кого вы предпочитаете среди композиторов?
— Я очень люблю Мессиана. Это один из великих композиторов ХХ века. Что касается музыки прошлого, то в разные периоды у меня были разные предпочтения — от Монтеверди до Баха, которым восхищаюсь всегда. Я не смог бы написать «Страсти по Луке», если бы глубоко не изучал произведения Баха и барочную полифонию. В 80-е годы я много занимался постромантической музыкой. Брукнер, в частности, меня очень интересует.
— Если бы вам предложили отправить в будущее только два ваших произведения, что бы вы выбрали?
— Невероятно трудный вопрос. Мне дорого все, что я сочинил. Но для такого послания, наверное, выбрал бы «Страсти по Луке» и «Семь врат Иерусалима».
— Вы — композитор и еще дирижер. Что вас влечет к дирижированию?
— Познание. Дирижируя, я научился большему, чем занимаясь в какой-нибудь школе. Я нуждаюсь в дирижировании, так как больше не играю на скрипке, но мне необходим контакт с моей музыкой и чудной музыкой других авторов. Это очень важно. В прошлом почти все композиторы были дирижерами. Композитор должен не только писать музыку, но и участвовать в ее исполнении. Я не верю, что композитор может сочинить великую музыку, если он пишет ее с помощью компьютера, сам не играет на инструменте и не дирижирует. Оркестр — это живой организм, а дирижирование — захватывающая работа с 80 музыкантами, которых нужно увлечь, чтобы они могли исполнить произведение согласно твоей концепции, твоему желанию и стилю. В течение года я даю множество концертов, что может утомить, если исполнение музыки не приносит удовольствия. Дирижирование — прекрасная тренировка для композитора.
— Какие композиторы в вашем репертуаре?
— Те, которых я люблю и уважаю, которые меня питают как творца. Прежде всего это Бетховен, классики, а также романтики Мендельсон, Дворжак, конечно, Стравинский, Прокофьев, Шостакович и Барток. Я стараюсь ограничить мой репертуар. У меня слишком мало времени на разучивание новых партитур, и я не хочу приносить в жертву мое собственное творчество.
— Каковы ваши творческие планы?
— Сейчас я пишу «Адажио» для Славы Ростроповича, которому также посвятил мой Второй виолончельный концерт (1982). Он исполнит «Адажио» с Венским филармоническим оркестром под управлением Сейджи Озавы. Согласно планам на 10 лет, я должен закончить Восьмую симфонию и написать Девятую, после чего симфонии уже не буду сочинять. Мне предстоит написать «Страсти» для открытия после реставрации церкви в Дрездене, которая была разрушена во время войны. В июне 2005 года состоится премьера моей оратории на открытии концертного зала в Люксембурге. Может быть, сочиню оперу для Королевского театра в Мадриде. Хотелось бы написать оперу и для детей. У меня теперь есть внучка, и для нее я обязательно напишу оперу. Конечно, буду сочинять камерную музыку.
— В преддверии 70-летия оценивая весь творческий путь, что составляет вашу гордость?
— Я всегда шел собственным путем, не принадлежал ни к одной школе или группе. Я писал музыку вне зависимости от кого-либо, никогда не менял свой стиль из-за критики или иного повода. Я нашел свой музыкальный язык и этим горжусь. За последние 30 лет моя стилистика мало изменилась, моя музыка как один блок. Теперь я иду дальше, чтобы вновь создавать музыку.
Беседу вел Виктор Игнатов
