В столице завершился фестиваль Grand pas
Для фестиваля со сведенным до минимума числом участников — Grand pas, — пожалуй, несколько амбициозное название. Впрочем, учитывая, что ушедший театральный сезон в разделе contemporary dance оказался более чем аскетичным, приезд в столицу после летнего антракта сразу трех хорошо известных в мире танцевальных трупп уже событие.
В данном случае событием (и даже скандальным) стало другое — участие в фестивале спектаклей «Благовещение» и «Весна священная» французского хореографа Анжелена Прельжокажа, вызвавшее возмущение как православной, так и католической религиозной общественности . В свою очередь средства массовой информации кинулись наперебой выяснять: почему Архангела Гавриила танцует женщина? Прельжокаж объяснял это обстоятельство различными художественными соображениями, сводившимися к тому, что для него Ангел — это вообще сгусток энергии. А сама исполнительница партии божественного вестника резонно отметила, что ангелы не имеют пола. Перед спектаклем в зале, где мелькало много известных лиц, присутствие которых указывало на неординарность сложившейся ситуации, в воздухе ощущалась взвинченная атмосфера. Так что Grand pas началось прямо с коды.
На сцене сидела одетая в синий (богородичный цвет) хитон тихая, вполне благообразного вида девушка, но явно томимая желанием. Потом на сцене появилась другая танцовщица, поцеловала первую в живот, обе исполнительницы станцевали интересный, неожиданно хореографически решенный дуэт, в котором первая девушка колебалась, сомневалась и наконец подчинилась другой. Ведущая, имеется в виду Архангел Гавриил, ушла, оставив другую девушку один на один со своей судьбой, как показала история — великой. После окончания спектакля раздавались возгласы: «Все вполне целомудренно!» Остается только дофантазировать, что предполагали увидеть в этот вечер на сцене Малого театра те, кому изображение Богородицы в виде не чуждой плотским хотениям женщины показалось вполне целомудренным. Думаю, и сам постановщик спектакля не стремился к чистоте и цельности в изображении своей героини, тем более что последняя изначально претит взглядам постмодернистской культуры, согласно которым целое есть не истинное.
А Прельжокаж, постоянно пересматривающий известные сюжеты и произведения («Свадебка», «Парад», «Видение розы», «Ромео и Джульетта», «Весна священная»), — безусловный представитель этого направления. К библейскому сюжету, который для христианской церкви является истиной и живой реальностью, Прельжокаж апеллирует как к мифу, допускающему множественность трактовок. Ключевым ходом постмодернистского постижения истины является «деконструкция». Именно этим хореограф и занимается в своем балете, противопоставляя абсолютной чистоте и цельности в приятии своей судьбы Пречистой Девы двойственность современного сознания, выражая это в гротескном танце то покорной, то протестующей, то верующей в свое избранничество, то сомневающейся танцовщицы, изображающей Деву Марию. В общем-то, уже сам факт подобной интерпретации одного из самых главных догматически определенных моментов Священного Писания, из которого проистекают все дальнейшие события Нового Завета, является на языке церкви богохульством.
Впрочем, практика современного танца знает и другие примеры обращений к библейским сюжетам. В частности, один из крупнейших хореографов современности Джон Ноймайер еще в 1981 году ставил балет на музыку «Страстей по Матфею» Баха, а несколько лет назад (1999) осуществил постановку большого двухчасового спектакля «Мессия», в основу которого положил одноименную ораторию Генделя... После того как закончилось «Благовещение», накаленная атмосфера несколько поостыла. «Весна священная» с ее откровенной провокативностью уже воспринималась залом как нечто обыденное. Хотя спектакль и эпатирует зрителя с первого появления исполнительниц, демонстративно снимающих трусы, спускающих их до щиколоток и делающих в таком рискованном положении несколько движений, а затем с вызовом швыряющих этот предмет нижнего белья прочь. (Трусики потом подбирают партнеры и кладут их в карманы.) В дальнейшем хореограф идет тем же путем, каким ходили до него многочисленные постановщики произведения Стравинского, извлекая из танцовщиков животное и чувственное начало, заложенное в самой музыке.
Длинная череда пробежек, брутальных дуэтов-поединков (он — он; он — она), переходящих в лирические и даже нежные, завершается кульминацией — разгоряченная толпа срывает одежду с Избранницы, грубо раздевая ее догола. Но, надо сказать, шокирующий эпизод с трусиками настолько сбил все ориентиры, что обнаженная героиня в полутьме сцены, стыдливо прикрывающая руками свое нагое тело, уже не выглядела неприлично. Ее отчаянный танец в кругу агрессивно швыряющих ее из стороны в сторону одичавших людей вызывает сочувствие и жалость. Способность сбивать ориентиры, практически нивелируя грань между красотой и уродством, добром и злом — также одна из особенностей постмодернистской культуры, сместившей представления о дозволенном и позволяющей нам почти не испытывать смущения, в то время как на сцене Малого театра снимают трусы.
В дальнейшем фестиваль проходил без сопутствующих впечатлений, что сразу понизило к нему интерес. Второй день фестиваля вновь знакомил москвичей с израильской Kibbutz Contemporary Dance Company со спектаклем «Screensaver» (картинка-заставка, которой оснащен всякий современный компьютер). Труппа оказалась сильной и обаятельной. Если существует такое понятие, как коллективное обаяние, то у израильских артистов оно есть. И в первую очередь оно заключено в неагрессивности их танца (хотя агрессивность является едва ли не визитной карточкой contemporary dance). Из калейдоскопичного мелькания, видимо, не связанных между собой динамично сменяющих одна другую сцен-зарисовок складывается очень цельная картина современного бытия, балансирующего между войной и миром, жизнью и смертью, любовью и ненавистью. Спектакль нежен и брутален одновременно. Динамичен и поэтичен. Танцовщики (недаром труппа называется Kibbutz) работают слаженно, как единое целое. Действие разворачивается на нескольких постелях, которые благодаря фантазии постановщика Рами Беира (его же сценография) становятся декорациями спектакля.
Видеоряд, один из важных компонентов спектакля, проецируется на экран: матрасы, остовы и рамы разобранных кроватей, тела и лица исполнителей. Танец «выплывает» из чередований, наплывов и увеличений трансформирующихся картинок, «летающих» в воздухе букв и цифр, контуров загадочных предметов и словно «выстреливающих» в зал изображений: танки, автоматы, искаженные болью и страхом человеческие лица, рассыпающиеся как прах и складывающиеся снова. Действие то рапидно замедляется, то стремительно летит вперед, то «зависает». Рами Беир для существующих в бешеном темпе танцовщиков, взлетающих на постели, падающих как подкошенные и снова «взмывающих» вверх, образующих дуэты и снова разлетающихся в разные стороны, сочиняет необычные оригинальные движения и комбинации. Так что танцевальная партитура спектакля своей изобретательностью и стремительностью не уступает звуковой.
Между тем танец не иллюстрирует содержание. Тут нет места буквальному. Смысл, атмосфера и интонация всякого эпизода рождаются из симбиоза танца, музыки, звука и изображения. И еще одно из достоинств этого спектакля: спасительное сочетание серьезности и самоиронии, которой зачастую не хватает современному танцу.
И, наконец, третий участник фестиваля — Rambert Dance Company, носящая имя своей создательницы знаменитой Мари Рамбер, одна из самых известных европейских трупп, выступавшая лет шесть назад в Москве на сцене Театра имени Моссовета. Тогда английские артисты показали изысканную «Маленькую смерть» Иржи Килиана и два балета Кристофера Брюса. На этот раз, можно сказать, по традиции голландская школа современного танца была представлена изысканно-остроумным балетом Ханса ван Манена «Мимолетности» на музыку Сергея Прокофьева. Затем был показан один из самых знаменитых спектаклей компании «Танцы призраков», и завершил вечер стремительный и энергичный балет Уэйна МакГрегора «Предчувствие», в котором исполнители словно бы соревнуются в мастерстве, наращивая темп и демонстрируя слаженность и прекрасную танцевальную технику.
Если предыдущие гастроли представляли Кристофера Брюса как автора двух совершенно разных балетов метафорического «Потока» и шутливо-пародийного «Петуха» на песни группы «Роллинг Стоунз», то поставленные на музыку латиноамериканских народных мелодий «Призраки» сочетают в себе и то и другое: шутливую серьезность, простодушную таинственность и завораживающую красоту. Танец трех нестрашных привидений в масках-черепах контрастирует с пугающей отстраненностью словно пребывающих в летаргическом сне людей. Подобно вилисам, эти сомнамбулически двигающиеся существа оживают только в танце, ярких и выразительных соло, разнообразных дуэтах и трио, мистически многозначительных и лукаво озорных, медленных и быстрых, веселых и печальных... Люди и тени смешиваются в движении. Но верховодят здесь последние, разбивая танцующие пары, уводя партнера или партнершу за собой или, отстранив мужчин, выбрасывая танцовщиц в высокую поддержку, заставляя вспомнить, что и в классическом балете вилисы, сильфиды и тени являются более реальными существами, чем живые люди.
И все-таки фестиваль нес на себе отпечаток случайности и половинчатости. Таким был и завершающий гала-концерт на сцене Большого театра. Участие звезд — впервые вышедшей на московскую сцену в качестве солистки Большого театра Светланы Захаровой, Николая Цискаридзе, Дмитрия Гуданова, Анны Антоничевой и Дмитрия Белоголовцева, гостей из Мариинки Жанны Аюповой и Игоря Колба, в традиционном для любого гала репертуаре не придало вечеру видимости продуманной программы, собранной именно по данному случаю. Второе и третье отделения заполнили выступления участников фестиваля с уже виденными ранее работами. Исключение составил Ballet Preljocaj, показавший фрагмент (дуэт) тоже знакомого москвичам балета «Ромео и Джульетта».
Половинчатость проявилась и в подарках, которые в финале устроители вручали всем участникам фестиваля: небольшая скульптурка — полуженщина, полумужчина, символизирующая соответственно женское и мужское начало. Какому полу принадлежит какая половина — андрогин, — разглядеть не удалось по причине малых размеров этого произведения, но это и не суть важно. Самая идея этого «кентавра» столь примечательна, что не требует комментариев.
Алла Михалева
