Альянс Светланова и РНО оказался браком и по любви, и по расчету: маэстро превращает выступления Российского Национального в событие «общесоюзного» значения, а укомплектованный отборными музыкантами оркестр легко умножает лавры прославленного дирижера. На сей раз плодом совместных усилий стала московская премьера симфонических фантазий «Кольцо нибелунга» и «Парсифаль» Вагнера — Флигера (которыми Светланов уже продирижировал в Нидерландах и Петербурге).
Вдохновившись примером Вагнера, нидерландский композитор, аранжировщик и ударник Хенк де Флигер добавил к уже узаконенным в концертной практике highlights еще несколько фрагментов «Кольца» и создал на их основе единый симфонический опус. Надо сказать, что идею «Войны и мира» Толстого по-американски Флигер претворил с голландской добросовестностью и чувством меры. Однако, как и следовало ожидать, наиболее убедительно выглядело то, что уже благословил на самостоятельную оркестровую жизнь сам Вагнер. Хотя отдельные куски автору фантазий удалось «подогнать» друг к другу без заметных швов, все же невозможно было отделаться от ощущения, что вагнеровская музыкальная ткань с трудом поддается перекраиванию: грандиозному «произведению будущего» в одной газетной колонке явно тесно — ему подавай целый разворот. Так что полезно, оказывается, бывает, слушая оперы Вагнера, подождать эдак с полчаса, чтобы получить в подарок «Шелест леса» или «Полет валькирий». Кстати, именно эти эпизоды можно считать наибольшей исполнительской удачей концерта: они прозвучали с эпическим размахом, красочно, вполне по-светлановски, так, что невольно вспоминались русские аналоги — сцена Февронии в лесу и «Сеча при Керженце» из «Китежа».
По своему обыкновению, РНО звучал благородно и слаженно, демонстрируя идеальный баланс групп и тембровую ровность. Медь, за исключением немногих неряшливых мест, достойно выдерживала вагнеровские нагрузки. Правда, там, где не помешало бы подчеркнуть оркестровую колористичность и волшебную игру лейттембров — переливаться золотом, звучать ярко и блестяще, — ожидаемого эффекта не получилось. На славу потрудились ударники. Жаль только, что знаменитая «наковальня» нибелунгов — вероятно, за отсутствием оркестровой ямы, а также темноты и дыма на сцене — несколько резала слух: связь времен явно распалась, и казалось, что из доисторического Нибельхайма попадаешь прямо в голландский авангард.
Мощные оркестровые нагнетания, эпические «расширения» и рубато были превосходны: Светланов, как всегда, рельефно лепил кульминации, точно соизмеряя огромные звуковые массы и рассчитывая «крутизну подъема». Но там, где по сценарию надобно гореть, томиться и трепетать (а ведь, что греха таить, именно за это, а не за мифологию с философией мы Вагнера и любим), музыканты продемонстрировали хладнокровие настоящих профи и несколько усредненный, выхолощенный звук. Скрипкам явно не хватало эмоциональной свободы и темперамента, тембрового «мяса» и столь важной у Вагнера интенсивной теплоты тона. Впрочем, непритворное вдохновение и увлеченность тоже иногда прорывались — например, в эпизоде «Зигфрид и Брунгильда»; захватили и генеральная пауза перед «кодой», и следующая за ней короткая буря эмоций: имели место даже обычные в данном случае мурашки, правда, в умеренных количествах.
Более проблемно складывались отношения с редуцированным «Парсифалем», где Флигеру пришлось довольствоваться более ограниченным и к тому же неконтрастным материалом, дающим мало поводов для подлинно симфонического развития: бесконечного развертывания, повторов и тембрового перекрашивания нескольких гениальных лейтмотивов для пятидесяти с лишним минут музыки оказалось маловато. И когда отзвучал финальный аккорд, можно было поклясться, что это самые скучные из существующих в музыке «божественных длиннот» — ведь один час вместил в себя всю утомительность нормального пятичасового спектакля. В качестве компенсации можно было ожидать изысканной звукописи тембров, мерцающих переливов света и цвета. Но с этим явно поскупились. Не произошло и того мистического погружения, без которого неимоверно затянутые музыкальные таинства «Парсифаля» выдержать трудновато.
Понятно, что за 3 — 4 репетиции разучить «с нуля» две объемистые партитуры, в которых собраны все оркестровые трудности, весьма сложно даже для «самоиграющего» РНО. Поэтому, наверное, определенная неуверенность все же чувствовалась, хотя отзывчивый оркестр и многоопытный маэстро вовремя приходили друг другу на помощь, создавая впечатление довольно слаженно работающего механизма. Вот если бы еще артистический тонус приподнять да экзальтации добавить... Впрочем, налицо было настоящее РНОвское качество, осененное мощной светлановской харизмой, а также приятные воспоминания о «музыкальных драмах будущего».
Лада Аристархова
