Разумеется, Шариков не является моим любимым героем, однако, виноват ли он в том, что не вписывался в нормы, предложенные ему профессором Преображенским? Начнём с того, что и сам Филипп Филиппович — далеко не идеал. Типовой учёный 1910–1920-х годов, полагающий себя чем-то, вроде полубога. Тогда было модно «влезать» в человеческий мозг, улучшать и подправлять «неудачную» работу матушки-природы, интересоваться пересадкой органов и желез. В общем, пододвигать Господа Бога и считать его не вполне успешным креативщиком.
Сам Филиппыч — не добрый доктор Айболит, а потому взял Шарика не столько для того, чтобы накормить голодного пса и вылечить ему ошпаренный бок, сколько для опытов! Руки чесались от предвкушения. Кроме того, профессор, этот кумир позднесоветской и особенно — современной интеллигенции, жил за счёт высокопоставленных пациентов, чьи делишки и наклонности просто чудовищны. Вот типовой диалог с клиентурой:
«— Я слишком известен в Москве, профессор. Что же мне делать?
— Господа, — возмущенно кричал Филипп Филиппович, — нельзя же так. Нужно сдерживать себя. Сколько ей лет?
— Четырнадцать, профессор… Вы понимаете, огласка погубит меня. На днях я должен получить заграничную командировку.
— Да ведь я же не юрист, голубчик… Ну, подождите два года и женитесь на ней».
— Женат я, профессор.
— Ах, господа, господа!»
Креатор и полубог, Филипп Филиппович искренне презирает сих «не господ», но — пользует. Ибо — деньги, а, если что — покровительство и услуги. Но, возможно, он в свободное от мерзостей время сеет нечто разумное, доброе, вечное? Разумное — пожалуй. Тогда был культ разума и науки, заменивших честь и совесть.
Чем занят, в основном? Представим ему слово: «Я заботился совсем о другом, об евгенике, об улучшении человеческой породы». В Советской России с 1920 по 1929 годы существовало Русское евгеническое общество. Это мыслилось нормой — искусственный отбор. В 1930-х в ряде стран — Великобритании, Швеции, некоторых штатах США и, конечно же, Третьем Рейхе, евгеника была официальной стратегией. Впоследствии «расовая и социальная гигиена» по результатам Нюрнбергского Процесса были запрещены, как антигуманные. Итак, наш профессор был евгенистом, а ещё занимался темой омоложения и продления жизни. В раннем СССР тему «двигали» и даже говорилось о достижении фактического бессмертия.
Филипп Филиппович не любил не только пролетариат, в чём он сознавался, и не лишь свою похабную клиентуру, что заметно по его высказываниям, но и всё человечество. Оно было ему интересно, как расходный материал. Те учёные в своей массе слыли фанатиками — их волновало достижение общественного идеала, а не скучная повседневность. Допустим, биолог Илья Иванов пытался вывести новую породу путём скрещивания животных с людьми. Врач, писатель-фантаст и видный большевик Александр Богданов пестовал идею омоложения через переливание крови от юных — старикам. Умер в процессе опыта над самим собой. Но Преображенский — куда как хуже. Он ещё и бонвиван, эстет, буржуа.
И вот такой человек приводит в свою роскошную квартиру некую собачку, пока ещё не говорящую. Быстро находится тело забулдыги Клима Чугункина — в качестве базы. Результат не понравился творцу. Полиграф Полиграфович грубил, чесался при хозяевах, пил водку, приставал к женщинам, выбирал неправильные галстуки и читал столь же неправильную литературу.
Замечу, что и ребёнка, детёныша хомо-сапиенса, нужно очень долго приучать к сервированному столу и правилам вежливости, а тут — сформированный маргинал (Чугункин), да ещё при «собачьем сердце». Что делает наш профессор? Он резко отчитывает и унижает Шарикова, который всё же пытается быть человеком, но у него животные инстинкты и замашки.
Свою неудачу Преображенский перекладывает на подопытное животное. Кстати, «Переписка Энгельса с Каутским» — не такое уж примитивное чтиво. Там критикуется работа Карла Каутского, посвящённая Великой Французской революции и, в частности, якобинству. Нынешние умники смогут хотя бы «с обоими не согласиться»?
Опять же, Шариков/Чугункин виртуозно играл на балалайке, то есть обладал 1) музыкальным слухом; 2) навыками игры на инструменте, то есть напряжённо учился в юности. Если вы посещали музыкалку, вы поймёте, о чём я. Шариков не пытался жить за счёт профессора — он поступил на службу.
Да, его кипучая энергия оказалась направлена в странное русло, но кто мог его направить? Его считали низшим существом — и, в общем-то по делу. Но. Это был уже человек. Плохой, но человек. И главное — Чугункин не давал согласия на подобные эксперименты. Он не подписывался быть «говорящей собачкой» и креатурой амбициозного гения. У самого Булгакова профессор — не положительный герой; он изображён, как зарвавшийся, пусть и невероятно талантливый учёный.
В одноимённом телефильме, напротив, Преображенский потрясающе обаятелен. Это — заслуга Евгения Евстигнеева. Будь на его месте актёр с «отрицательной харизмой» мы бы имели противоположный расклад. К слову, и Шариков в исполнении Владимира Толоконникова — и гадок, и несчастен одновременно. У него реально собачья тоска в глазах. Не людская, а — как у дворняги, от которой непонятно чего хотят все эти двуногие доктора, знающие толк в красиво обставленных ужинах. А что Филиппыч? Наигрался и — превратил обратно в дворнягу.
Галина Иванкина
Источник: газета «Завтра»
