Это событие, отмеченное Яндекс-новостями, прошло в общем-то незамеченным, и блогосфера не вздохнула с горчинкой: «Ушла эпоха!» Эпоха ушла куда как раньше, и смерть Юрия Шатунова — солиста «Ласкового мая» — не стала шокирующим событием.
Он уже в конце 1990-х был героем позавчерашних дней. Юра, Юрочка Шатунов — ярчайшая звезда позднесоветского деграданса, когда верхи уже не могли и не хотели, а низы — …не хотели и не могли. Точнее, все могли и хотели, но совсем другое — не то, что предлагалось телеящиком, радиоточкой и передовицей, и это «другое» посильно явил хорошенький пацан из провинциального детдома. Явил случайно. Попал в точку и — прошёлся по оголённым нервам.
Звук, нота, песня — выражение момента. Шатунов ничего не доказывал — он, руководимый великим комбинатором Андреем Разиным, интуитивно встроился в ритм времени. Он пел для городских девчонок, затерянных в каменных джунглях. Увядшие белые розы, которыми только что восхищались, нынче выброшены и — мёрзнут. И ранимые оторвы с перламутровой подводкой зарёванных глаз — они, как те розы на один вздох.
«Девушки были — розы. Красота их была быстротечна, как красота цветка. Их следовала рвать до наступления темноты, ибо день краток и день — всё», — писала Вирджиния Вульф о юницах Ренессанса, но кто же знал, что Маленькие Веры из промышленных районов — столь же печальны и достойны сонетов? Я не входила в число поклонниц Юрика Шатунова, но его голос — это фон тогдашнего бытия.
Звучало цоевское «Пе-ре-мен!» и колоратуры «Миража» вперемешку со сладковатым Modern Talking-ом, чей распад опечалил фанаток всей Европы. А ещё — из каждого окна раздавалось: «Белые розы — белые розы, беззащитны шипы…» Конец 1980-х! Агрессия и напор. Желание крушить и бешеный темп. Всё, что казалось свежим пару месяцев назад, устаревало, не успев наскучить.
Киноафиши напоминали плакаты: «Легко ли быть молодым?», «Так жить нельзя!», «ЧП районного масштаба». Демократические силы пугали обществом «Память», а заодно — кулакастыми люберами и Ниной Андреевой, которая «не могла поступиться принципами». Лощёные мажоры из полночного «Взгляда» ваяли остренькую тележурналистику; сатирики наперебой измывались над дикцией Леонида Ильича; лыбились первые «Мисс» — они ещё плоховато дефилировали в купальниках, но уже не стеснялись этого. Рижский рынок торговал «варёными» джинсами, кооперативными пирожками и терпкой свободой. Она пахла дымом, а вовсе не белыми розами.
Творчество «Ласкового мая» сопровождалось скандалами и расследованиями, и девочки всё больше любили своего Юрочку — за чуть надтреснутый голос, обездоленность и «босяцкую красоту» — по меткому высказыванию Максима Шмырёва. А потом — схлынуло, и в 1992 году, когда на книжном развале мне попалась книжица Андрея Разина «Зима в стране ласкового мая», Шатунов и его розы-морозы представились чем-то устаревшим и навсегда вышедшим из моды. Чем занимался девичий кумир в 1990–2000-х, я не знаю — вспоминается лишь миленький клип «Эта звёздная ночь», где повзрослевший Май, ставший Июнем, изображал любовь к фотомодели Полине Ташевой, чьё имя странным образом осело в моей цепкой, юридической памяти.
Наверняка, были какие-то проекты, но для меня он остался тем, ошеломляюще-молодым, в джинсовой курточке со стразами, на излёте золотых-восьмидесятых. И вот — финал. Сердце. Ушёл туда, где розы — вечны и никогда не мёрзнут. У меня нет ностальгии по юности — мне жаль, что мужчины умирают так рано.
Галина Иванкина
Источник: газета «Завтра»
