О Джоне Ноймайере и его балете «Щелкунчик» на сцене Баварской оперы
Оценивать работы Джона Ноймайера с точки зрения мировых художественно-исторических процессов невозможно: хореография хореографа экстремально местечковая, музыкальный вкус отсутствует, идей – ноль, и расцвести такой брыльянт мог только на просторах абсолютно безбалетного пространства, так сказать, на безрыбье. Ну вот он и расцвёл именно там, где «балет телевидения ГДР» стал невыкорчёвываемой национальной культурологической проблемой ФРГ. На этом поле хореография Дж. Ноймайера действительно может представлять интерес для жителей сельской местности, да и то лишь цитатами из Григоровича. Больше нечем.
Были ли у балетмейстера удачи мирового значения, сказать сложно. Правильнее, видимо, ставить вопрос, были ли там удачи в принципе, поскольку человек, выросший на российско-советской балетной классике, не может выдержать без мучений и двадцати минут хореографии Ноймайера. Почему это происходит? Что там не так с небедным американским балетмейстером из Гамбурга?
В принципе, кроме уже упомянутого отсутствия музыкального вкуса, в работах «художника» прослеживаются:
- общее музыковедческое невежество (компиляции, которыми уродует оригинальные партитуры хореограф, – возмутительно скверны);
- отсутствие оригинальной мысли (смотришь на сцену и понимаешь – у автора в голове просто ветер),
- математическо-механистическая квадратиш-драматургия хореографического текста, когда всё по тактам, но не музыкально;
- отсутствие внутренней драматургии спектаклей (всё крайне поверхностно, самодеятельно и рассчитано на портовый балаган и невзыскательность аудитории);
- проблески оригинальности, которая скучна уже потому, что слишком провинциальна.
Что ещё? Композиция спектаклей Ноймайера (почти всегда) выстраивается по диагонали. Квадрат и круг хореограф строить не умеет. В построении мизансцен и в планшетной «раскадровке» ансамблей и отдельных па постоянно присутствуют одни и те же ошибки (например, засечки, которые никто не видит, или туры, которые закрывает от зрителя статичная линейка кордебалета, или «крикливость» постановки рук, которые через па вертятся у танцовщиков мельничными крыльями безо всякого повода, если поводом не считать необходимость хоть что-то делать на сцене руками, и пр.). Но и это не самое страшное.
Страшно, на мой взгляд, то, что Ноймайер, выступая в своих работах печальным плагиатором (вспомним, как на премьере в Большом театре «Сна в летнюю ночь» Ноймайера на поклонах из зала кричали «Браво, Григорович!»), калечит внутреннюю суть балетного спектакля, его конституциональную основу, превращая в набор механистических проходов и бессвязных номеров. И даже лучший балет балетмейстера по мотивам «Лебединого озера» — «Иллюзии» — не исключение: смотреть на это драмубожество нестерпимо скучно. Но ярче всего небалетность мировосприятия и нечувствительность к материалу у Ноймайера проявились в «оригинальном прочтении» величайшей новогодней балетной партитуры всех времён и народов – «Щелкунчика» П.И.Чайковского.
Я не буду вдаваться в историю создания этого «полотна», появившегося на свет в 1975 году, лишь замечу, что мне бесконечно стыдно за моих коллег, до сих пор восхваляющих это убийство сказки и рассказывающих о прелести социального театра в балетной области. Я не буду напоминать о том, что именно после безоговорочного шедевра Ю. Н. Григоровича 1966 года фигура Дроссельмейера стала ключевой во всех последующих прочтениях этой партитуры, чем не преминул воспользоваться и Дж. Ноймайер, доведя идею до абсурда, когда Дроссельмейер-балетмейстер стал навязчиво мешать спектаклю.
Конечно, после версии Григоровича браться за эту партитуру бесполезно. Можно, но априори это будет хуже, прежде всего, в связи с музыкой Чайковского, потому что именно у Григоровича музыкальная драматургия романтического бегства из бытового бюргерства в мир грёз и первой любви проработана эталонно! Ну вот бывает такое, и надо как-то с этим считаться. Ноймайер считаться не умеет ни с чем вообще, и это одна из причин того, что в спектакле Ноймайера нет романтики, нет сказки, нет Рождества (а ведь и немцы идут на этот спектакль как на рождественскую сказку!), нет Нового года, нет ёлки, нет короля мышей (вообще вся мышиная тема купирована).
Собственно, на этом можно было бы рецензию и закончить, вскользь упомянув о фирменных для балетмейстера купюрах и неуместных дополнениях в партитуре Чайковского. Но кроме нелепой идеи о том, как девочка в свой день рождения решила стать балериной (а Щелкунчик-то тут при чём, простите?!) и увидела во сне себя таковой, в спектакле на сцене Баварской оперы есть работа живых людей, артистов балета, о которых нельзя не сказать несколько добрых слов.
Чёткость, чистота, самоотдача всего ансамбля была превосходной, и не отметить это невозможно, даже несмотря на то, что сама концепция спектакля вывела меня из себя (есть вещи, на мой взгляд, криминально недопустимые, и демифологизация «Щелкунчика» — одно из таких деяний, за которые нужно гнать из профессии в связи с профнепригодностью).
Абсолютным совершенством, на мой вкус, была отмечена работа Нэнси Осбальдестон, исполнившей партию Мари. Шёлковая мягкость и графичность рук, феноменальная погружённость в образ, чистота поз и лёгкость прыжков, — всё было из того самого балета, который к г-ну Ноймайеру никакого отношения не имеет, отчего эта чудесная балерина, чем-то отдалённо напомнившая мне эхо лучших работ великой Екатерины Максимовой, выглядела в этом неказистом полотне ни о чём совершенно инородным существом.
Партию балетмейстера Дроссельмейера виртуозно исполнил Джона Кук. Артист пластичен, артистичен, хорош по всем фронтам, и очень жаль, что ему приходится танцевать столь кондовый по драматургии материал Ноймайера.
Лауретта Саммерскейлз станцевала Луизу – старшую сестру Мари, балерину, звезду, всё такое, что принято изображать большими жестами, высоко поднимая ноги. Балерина танцует много и всё, от «Спартака» Григоровича до «Анны Карениной» Кристиана Шпука, поэтому, рискну предположить, что делает она это хорошо. В том, что я увидел, балерина смотрелась хоть и заметно, но тяжеловато, без блеска, без радости, без сияния. По-немецки, добротно, так скажем.
Не хочется ничего писать про оркестр под управлением Робертаса Шервеникаса: прозвучали и прозвучали; по-любому (пардон за слэнг), это был не Чайковский. Какие-то вкрапления из «Спящей красавицы», потом из «Лебединого озера», потом отсутствие мышиной темы, полный расколбас с оригинальным порядком номеров... Безобразие, одним словом. Нельзя так всё-таки.
Я в своё время много возмущался тем, что наследники Прокофьева убивают наследие Прокофьева (см. знаменитый скандал с запретом гениального спектакля Раду Поклитару «Ромео и Джульетта» в Большом театре), а наследники Касьяна Голейзовского уничтожают наследие великого балетмейстера (вспомним возмутительный скандал, который устроил фонд Голейзовского по поводу попытки Алексея Ратманского восстановить «Скрябиниану» в Большом), но в связи с «Щелкунчиком» Джона Ноймайера, скрепя сердце, нет-нет, да и подумаешь, что напрасно у нас не защищают цельность знаковых национальных партитур, хотя, конечно, дело тут даже и не в партитуре как таковой.
Дело в том, что нельзя лишать людей сказки, которую они ждут. «Щелкунчик» — гениальнейшая новогодняя (рождественская) сказка о прощании с детством, о взрослении главной героини, о её первой любви и о расставании с иллюзиями (в постановке Григоровича), о готовности к самопожертвованию любящего сердца и о силе духа беззащитного существа. Убрать это всё из драматургии балета Чайковского мог лишь человек, сам не имеющий сердца. Почему такие люди, как Ноймайер, пользуются популярностью в Германии, — понятно: тут главное искусство – местный автопром, отчего к балету претензий художественных никто и не предъявляет (их и быть тут не может по определению). Но вот почему г-н Ноймайер так часто появляется в России со своими безвкусными поделками провинциального танцевального драмкружка, для меня как представителя русской культуры – непостижимая загадка.
Фото: Ruth Walz
Партнер Belcanto.ru — Театральное бюро путешествий «Бинокль» — предлагает поклонникам театра организацию поездки и услуги по заказу билетов в Баварскую государственную оперу, а также ряд немецких и европейских театров, концертных залов и музыкальных фестивалей.
