В новом спектакле «Сельская честь» российско-белорусского режиссёра Михаила Панджавидзе ощущается эстетика знаменитой постановки Франко Дзеффирелли. Всё тот же знакомый антураж Сицилии с церковью на главной площади, созданный замечательным художником Александром Костюченко; всё то же внешне неспешное, но внутренне напряжённое течение музыкально-сценического времени...
И всё же Пандживидзе всегда находит некую «фишку», которая делает его постановки пусть и дискуссионными, но весьма интригующими и интересными.
На сей раз, отталкиваясь от знаменитого эпизода культового фильма «Крёстный отец-3», благодаря которому миллионы людей оценили этот оперный шедевр (сын Майкла Корлеоне — Энтони дебютирует как певец именно в опере «Сельская честь», и все финальные драматические перипетии фильма происходят под звучание великолепной музыки Масканьи), Панджавидзе мягко «вплетает» тему сицилийской мафии в сюжетную канву спектакля.
Альфио из деревенского извозчика превращается в местный аналог «крёстного отца».
Особенно эффектно смотрится линейная горизонталь мужчин перед церковью в характерных костюмах и шляпах в стиле чикагских гангстеров 30-х годов прошлого века, от которых веет чем-то хищным и беспощадным.
В этот вечер на белорусской сцене разыгрывалась настоящая психологическая криминальная драма с любовным треугольником, страстью, убийствами. Спектакль оказался настолько захватывающим, буквально наэлектрилизованным, что порой автор этих строк ловила себя на мысли, будто наблюдает не за оперной постановкой, а смотрит увлекательный психологический триллер.
И ради этого можно прикрыть глаза на некоторые сюжетные «нестыковки» и даже на не предусмотренное сюжетом убийство неверной жены — ибо заслужила. И в этом, несомненно, заслуга режиссёра-постановщика Михаила Панджавидзе.
Режиссёр великолепно чувствует пространство сцены и весьма искусно использует ее технические возможности.
К примеру, вертикальные плунжеры (подъёмные механизмы) моментально, без всяких заминок переносят сценическое действие из каморки Туридду на площадь перед церковью, что добавляет зрелищности спектаклю.
Удачными можно назвать и сценические костюмы участников постановки — на фоне тёмной массы, ультравызывающе смотрится цвет бычьей крови в одеянии негласных хозяев деревни — Альфио и Лолы. Даже вызывающе-алый цвет на атрибуте их внешнего благополучия — автомобиле, словно предупреждает: скоро, совсем скоро прольётся кровь, на которой зиждется богатство крёстного отца.
И мех черно-бурой лисы, небрежно перекинутый через плечо коварной обольстительницы Лолы, словно подтверждает мудрость китайского обозначения роковой женщины: «хули-цзин» — лисица-оборотень.
Каким бы зрелищным ни был спектакль, зрители приходят не только на полюбившуюся оперу, но и послушать вокалистов.
Как всегда, великолепен был солист Мариинки Ахмед Агади в партии искателя любовных утех Туридду, и на сей раз продемонстрировавший роскошный вокал. Голос Агади пластичный — мягко льётся, переливаясь всеми красками красивого лирико-драматического тенора, и уши, с позволения сказать, просто отдыхают при его исполнении. Была и чувственно исполненная сицилиана, и холодный метал в сцене объяснения с Сантуццей, и опьянённая любовными победами беззаботность в застольной песне на столе, на котором российский тенор ещё умудрился пританцовывать, и глубокая скорбь слишком поздно раскаивающегося героя в последней кантилене «В своей вине я каюсь».
Глядя на большеглазую и стройную блондинку Екатерину Головлёву в партии Сантуццы, можно было недоумевать: «И чем Туридду недоволен?» (даже в неброском одеянии Сантуццы — Головлёву никак не назовёшь «серой мышкой»).
К своему сильному вокалу, моментами перекрывавшему и хор, и оркестр, Головлёва добавила тщательно вырисованный характер,
который «обнажённым нервом» держал драматическое напряжение спектакля, начиная с арии «Voi lo sapete, o mamma» («Знаете сами, мама») и заканчивая сценой раскаяния.
А как роскошно была разыграна сцена объяснения Туридду и Сантуццы! Ещё немного, и Туридду пытается вышвырнуть её из своей каморки (читай: навсегда из своей жизни). Униженно, в ногах своего любовника, Сантуцца — Головлёва молила о любви и внимании Туридду — Агади, который пренебрежительно бросил в неё грязную рубаху, в какой-то момент у Туридду для удара замахнулась рука...
И только когда главный герой вышвыривает на улицу старый чемодан Сантуццы (словно и его хозяйку, как использованную вещь), Сантуцца — Головлёва с такой яростью и отчаяньем выкрикивает в лицо Туридду — Агади своё проклятие: «A te la mala Pasqua, spergiuro!» (Погибни же нынче, в Светлый праздник!), что за будущее премьера Мариинки стало реально страшно (назидательный подтекст сюжета никто не отменял: «когда у женщины обрезают крылья, она садится на метлу»).
Весьма достойно (и в плане вокала, и в плане актёрского мастерства) смотрелся импозантный Станислав Трифонов в партии Альфио (настоящий альфа!), моментами перетягивая внимание с главного героя на себя.
Замечательно была исполнена вокально-психологическая «дуэль» двух соперников — вся разыгрываемая сцена словно искрилась от напряжения.
Чем не угодил режиссёру сицилийский ритуал вызова на дуэль, когда нужно прокусить ухо обидчику и который повторил в известном поединке Майк Тайсон против Эвандера Холифилда? — Вопрос.
Но сицилийского вызова не было — только расплескавшееся вино, но и его оказалось достаточно, чтобы проткнуть ножом горе-любовника и вызвать истошный женский крик: «Hanno ammazzato compare Turiddu!» («Зарезали Туридду!»). И в связи с финалом вновь невольно возникает вопрос — почему Туридду тихо прирезали, когда судьбу его любовницы Лолы решил один, но весьма впечатляющий выстрел?
Белорусское меццо Крискентия Стасенко в партии роковой первой красавицы деревни Лолы не только не терялась, но моментами выгодно выделялись на фоне главных персонажей. И в плане актёрского воплощения очаровательная Стасенко — Лола кокетливо нежилась во время любовного признания Туридду, плавно покачивала бёдрами, подзадоривая любовника и держалась весьма самодовольно со своей униженной соперницей, томно пропевая «Fior di giaggialo» (Цветок зеркальных вод).
Елена Сало создала настоящий образ матери, сочувствующей Сантуцце, но готовой защищать своего непутёвого сына до конца. Правда, выражалось это весьма своеобразно. Лючия — Сало то замирала памятником, то бросалась на Сантуццу с кулаками, забывая о предсмертной просьбе её сына позаботиться о его невесте.
Абсолютно полноправным участником разворачивающегося на сцене действия можно назвать замечательный хор Большого театра Беларуси
(отдельное «Браво!» главному хормейстеру Нине Ломанович), который под не менее замечательное оркестровое сопровождение не столько пропевал, сколько своим слаженным исполнением завлекал зрителей, погружая их в стихию дивной по своей красоте молитвы «Regina coeli» («Царица небесная»).
И, внимательно наблюдая за драматическими перипетиями разыгрываемой даже не драмы, а целой трагедии, автор этих строк поймала себя на мысли, что забыла об оркестре.
Когда оркестр своим тонким и деликатным аккомпанементом не «отвлекает» зрителей от певцов и разворачивающегося сценического действия, истинные ценители оперы уже получают эстетическое удовольствие, и именно это есть в опере самое ценное.
Впрочем, всю музыку оперы Масканьи можно с полным основанием назвать божественной.
И слушая волшебное Интремеццо, струящееся из-под рук Виктора Плоскины и рисующее безмятежную и одновременно волнующую картину пробуждающейся природы (настолько волшебное, что современник Масканьи — не менее великий Пуччини — не постеснялся позаимствовать мелодию для своей оперы «Богема»), невольно вспоминались слова известного британского писателя и философа Олдоса Хаксли:
«Музыка стоит на втором месте после молчания, когда речь идет о том, чтобы выразить невыразимое».
Слов нет, одни сильные эмоции!
Так же эмоционально реагировали исполнители и создатели оперного спектакля на овации публики во время финального поклона. Растроганные тёплым приёмом исполнители, в знак своей признательности, бросали букеты: В. Плоскина в оркестровую яму — и стоило, своим грамотным аутентичным звучанием оркестр заслужил как аплодисменты слушателей, так и признание своего музыкального руководителя, а букет российского тенора А. Агади «лёгким движением руки» долетел до зрительного зала, вызвав повторный шквал аплодисментов.
Что же, яркий спектакль «Сельская честь» стал достойным продолжением второго дня Минского Рождественского оперного форума, и продолжил с честью!
