В последние годы Марии Мироновой были доверены главные женские роли в ленкомовских спектаклях «Укрощение укротителей» и «Плач палача», а также в фильме Павла Лунгина «Олигарх». Иногда она дает согласие на съемки в сериалах и, прекрасно понимая, какую роль они играют в формировании ореола популярности, называет их «хождением в народ». Ее лицо смотрит на вас со страниц многих глянцевых изданий. Но все же она недовольна собой: порой ей кажется, что кто-то по-прежнему числит ее в везунчиках — как-никак актерское дитя, — и стремление привести аргументы в пользу своей самодостаточности и неслучайности в этой профессии становится для нее главным стимулом быть разной и неожиданной в каждой роли.
— Мария, ваши героини из спектакля «Укрощение укротителей», кинофильма «Олигарх», телесериалов «Ледниковый период» или «Главные роли» так не похожи друг на друга. В каком амплуа вам более комфортно: в образе голубой героини, в острохарактерной роли или в имидже роковой женщины?
— Мне кажется, все эти определения очень сужают представления о том или ином образе и делают их какими-то плоскими, картонными. А я всегда рада играть многогранные характеры, и хочется, конечно, чтобы не было самоповторов. Я вообще не очень верю в амплуа, во все эти градации. Например, какое амплуа у Инны Чуриковой? Вроде бы — характерной актрисы. Но она играет и героинь, а нередко и то и другое в рамках одного образа.
— Вы играете Эвридику в недавней премьере Ленкома «Плач палача». О чем, на ваш взгляд, этот новый спектакль Марка Захарова?
— На этот вопрос невозможно ответить. Пришлось бы углубиться в пересказ сюжета, а этого делать не стоит. Единственное, что могу сказать: Марк Анатольевич создал драматургическую основу «Плача палача» из двух произведений разных авторов — пьес «Эвридика» Жана Ануя и «Ночной разговор» Фридриха Дюрренматта. Это симбиоз нашей жизни, он о любви, о смерти, о разном.
— Репетиция с Марком Захаровым — нервное занятие?
— Я бы не сказала, хотя и от безмятежности весьма далекое. Это работа, причем захватывающая. Процесс репетиций над этим спектаклем ознаменовался открытием новых для меня особенностей работы Марка Захарова с драматургическим материалом. Он был очень скрупулезен, и это позволяло нам, артистам, работать не просто на результат, а концентрироваться на моменте проживания роли. Во время подготовки других постановок, в которых я участвовала, как мне казалось, Марк Анатольевич начинал больше «тянуть» нас на результат, как бы вымарывая процесс проживания. Но это больше касалось молодежи, участвовавшей в тех спектаклях.
— То есть бывало так, что он говорил: «Повернись так, кричи, прыгай!» — и тому подобное, не объясняя, для чего это нужно?
— В некоторых постановках, например, в «Варваре и еретике» со мной так было, но, может быть, я сама тогда еще мало что понимала. А сейчас, как мне кажется, я очень четко осознавала, к чему он это ведет. Не было никакой режиссерской заданности.
— Насколько Мария Миронова, отвечающая на вопросы интервью, адекватна самой себе в жизни?
— Я думаю, что абсолютно. За исключением личных вопросов, на которые я и не отвечаю. И публичные исповеди известных людей, в которых они порой рассказывают об интимных деталях своей жизни, — это не мой жанр. В конце концов, если я все про себя расскажу, что я потом стану играть? Я буду прочитанной книгой.
— А как бы вы могли описать свой характер?
— В одном спектакле Марка Захарова героиня говорила: «Да обычная я, обычная!» Что я могу сказать о себе? Люблю работать, люблю работать много.
— А ведь журналисты, а может, и не только они, наверняка сделали вывод, что у вас трудный характер.
— Ну это лучше спросить у них. Для меня это определение «трудный» — туманно. Например, человек с принципами — это что, человек с трудным характером? Для меня, вообще-то, все наоборот, отсутствие всяких принципов у человека и есть самая большая проблема в моем общении с ним. Знаете, многие говорили, что у моей бабушки Марии Владимировны Мироновой был трудный характер, а по мне — он был легкий, потому что понятный, она была принципиальна — и этим все сказано.
— Вас не смущает скромное театральное жалованье, которое не идет ни в какое сравнение с кино- и телегонорарами?
— Знаете, для того, чтобы заработать денег на достойное существование, действительно можно принять участие в проектах, имеющих достаточную коммерческую поддержку, при этом не стоит забывать и об их эстетическом уровне. Но театр для меня — важнейшее из искусств, тем более, если этот театр — Ленком.
— Ради того, чтобы Лунгин утвердил вас на главную женскую роль в фильме «Олигарх», вы даже перекрасили свои белокурые волосы в темный цвет, оно того стоило?
— Думаю, что цвет волос был не единственной причиной, по которой я все-таки попала в эту картину (по крайней мере смею на это рассчитывать), хотя Павел Семенович поначалу не видел меня в этой роли. Но я упорно проходила пробу за пробой, потому что после памятной «Свадьбы» очень хотела поработать с Лунгиным еще раз и потому что мне была интересна эта тема — олигарх и его любовь. И временная перемена «масти», — по-моему, не самая большая жертва, чтобы о ней вообще можно было говорить.
— С какой работой у вас ассоциируется понятие «триумф»?
— Скорее, не триумф, а катарсис. Это то, что я ощущаю в финале спектакля «Чайка» режиссера Андрея Жолдака. Есть постановки, на которые я лечу, они для меня ассоциируются с парением, с легкостью, а этот спектакль у меня связан с неким преодолением себя, особенно первый акт. Но вот в финале включается запись наших голосов — моего и актера Александра Усова (он играет Треплева) — и мы молча сажаем деревья, поливаем их. Звучит чеховский текст о прекрасном, слова Нины Заречной: «Неси свой крест и веруй.» Но ни о каком триумфе и самовозвеличивании не может быть и речи, наоборот, меня в эти минуты нет, я ничто — растворилась. Я чувствую, что и в спектакле «Плач палача» есть такие моменты духовного очищения, и надеюсь, что не обманываюсь на этот счет. А вот что-то близкое к ликованию триумфатора — радость от процесса — я испытываю, когда играю в комедии, наверное, именно потому, что, как уже говорила, так люблю импровизацию.
— Чего вы ждете от будущего и в каком направлении движетесь в настоящем?
— Мне хотелось бы как можно дольше пробыть в этой профессии. И несмотря на всю ее ненадежность, меня совершенно не пугает будущее. Я не боюсь морщин. А пока я стараюсь использовать любой достойный шанс, чтобы играть комедийные, характерные, «некрасивые» роли, абсолютно не связанные с моими белокурыми волосами. Мне нравятся эти метаморфозы.
Беседу вела Лилит Гулакян
