2 июля в Гамбурге Джон Нормайер представил публике свой новый балет «Анна Каренина». В проекте участвуют Большой театр и Национальный балет Канады. Ноймайер подчёркивает, что не переводил роман Льва Толстого на язык танца, а вдохновлялся им, создавая собственное произведение.
Действие разворачивается в настоящем времени. Музыка П. И. Чайковского придаёт спектаклю измерение, связывающее его с XIX веком. Звучат, например, Торжественная увертюра на датский гимн, «Воспоминание о Флоренции» или «Andante cantabile» из Первого квартета (слушая его, Толстой когда-то «заливался слезами»). Когда «включается» музыка Шнитке, персонажи проваливаются в пространство дурных предчувствий, страхов и душевных метаний. И, наконец, Левин выделен из всех тем, что картины его деревенской жизни сопровождает музыка британского музыканта Кэта Стивенса.
Некоторые балетные сцены оставляют странное впечатление затянутости: смысл уже понятен, а танец зачем-то всё ещё продолжается.
Ломаные линии хореографии Ноймайера, лишенные захватывающей красоты чистого движения и не такие пластичные, изобретательные и полётные, как, например, у Бориса Эйфмана, малоинтересны сами по себе.
Безупречно элегантный Каренин (Иван Урбан) – политик, проводящий выборы в американском стиле. Поэтому для него важна внешняя сторона брака. Его мир – рационально-бюрократический, чётко расчерченный по клеточкам, как подчёркивают и спускающиеся с потолка квадраты Мондриана. Помощница или секретарша Лидия Ивановна (Майо Арии) в черном строгом платье утешает и ненавязчиво направляет Каренина в религиозную сторону, хотя роль, сыгранная этой женщиной в гибели Анны, не раскрывается.
Вронский (Эдвин Ревазов) – спортсмен и играет в лакросс.
Игроки скачут и машут клюшками, как гладиаторы – эта картина заменяет сцену скачек, не подходящую к балету по стилю.
Эпизод «грехопадения» Анны (Анна Лаудере) с Вронским стал одним из наиболее сильных в спектакле. Если встреча на празднике (когда Вронский забывает про воздушно-розовую Китти) освещается прелестью, лёгкостью и шармом начала любви, то этой пугающей сцене, подсвеченной жёлто-зелёным цветом, предан подлинно зловещий оттенок.
Долли (Патриция Фриза) пришла из магазина с бумажными пакетами и застала полуголого Стиву (Дарио Франкони) с няней-англичанкой (Джорджина Хиллс). Из пакетов разлетелись колбасы. В танце их шестерых детей Ноймайер использует элементы русской народной пляски. Серёжа (Мариа Хугует) был по виду уже подростком, и казалось нелепым, что он ещё играет с поездом и медвежонком.
Левин (Алеш Мартинез) – фермер в красной клетчатой рубашке, кожаных штанах и ковбойской шляпе. Он навещает Китти (Эмили Мазон) в санатории, где она переживает первую жизненную драму с картонным стулом на голове. Позже парни в голубых комбинезонах косили невидимую траву в утренних сумерках под песню Стивенса «Morning Has Broken». В их ряды влился и Левин, поссорившейся с женой. Китти с ребёнком на руках к всеобщей радости приехала к нему на тракторе.
Анна приходит на оперу Чайковского «Евгений Онегин».
«Быть может, это всё пустое…», – «поёт» Яиза Колл в белой рубашке с письмом в руке, напоминая о том, что «Анна Каренина» Толстого является своеобразной вариацией на заданную Пушкиным тему. А потом Татьяна c упрёком толкает Вронского, накануне танцевавшего с княжной Сорокиной (Грета Йоргенс), красивой, как северная принцесса. Анна летит в бездну одиночества среди отработанно и самодовольно двигающихся нарядных фигур.
Может быть, некоторые идеи Ноймайера воспринимались бы иначе, если бы я не видела одноимённого балета Анжелики Холиной, тоже на музыку Шнитке и Чайковского. Там точно так же стулья символизировали социальный порядок, и звучала ария из «Евгения Онегина». Если у Холиной в итоге Анну убивает общество (именно из его представителей выстраивается поезд), то у Ноймайера ключевую роль играет тяжелый внутренний конфликт, а трудная социальная ситуация – не более чем рамка для него.
По спектаклю разбросаны приятные мелочи, отсылающие к роману Толстого.
Это и букетик с фиалками в волосах у Анны, и белая рубашка, которую в самый последний момент перед свадьбой справили Левину хлопцы в голубых комбинезонах. Красный мешочек стал красной сумочкой, откуда Анна вынимает то сигареты, то таблетки.
Спектаклем дирижировал Саймон Хьюит, и музыка воспринималась как ненавязчивый фон. Но когда зазвучал фрагмент из симфонии П.И. Чайковского «Манфред», захотелось большего, а в правом углу ямы что-то уныло тянулось. Всё равно казалось, что «Манфред» намного сильнее происходящего на сцене (сначала медсёстры крутили стриженую Анну на кровати широкими белыми лентами, потом она разрывалась и мирила Каренина с Вронским среди железных прутьев).
Сквозь весь балет проходит образ Мужика (Карен Азатян) в оранжевом комбинезоне дорожного рабочего.
Он таскает за собой мешок, гремящий железом, и, конечно, приговаривает по-французски. В конце, когда Ноймайер рисует душевное состояние человека, отвергающего мир, и вокруг Анны двигаются ненавидящие друг друга и её, как ей представляется, тени, в оранжевом комбинезоне появляются и Каренин с Вронским.
Ноймайер не боится выстраивать сложные смысловые конструкции, но из зала они не всегда прочитываются. Так, мой немецкий спутник, не читавший романа, даже не понял, что Анна бросилась под подъезд. Также он поинтересовался, почему, всё-таки, такое больше место в спектакле отведено рабочему. Я ответила, припомнив что-то из Набокова, что тяжелый мешок может символизировать чувство вины и гнетущего стыда героини, а сам мужик – «грех, отвратительный и опустошающий душу».
«Что же она такое страшное сделала?», – поинтересовался он в ответ. И действительно, что?
Фото: Kiran West
